Охотница

Половина луны игриво выглядывала из-за облаков, страстно шептала на ухо своим детям сладкие обещания, очаровывала и старалась увести в ночь. Туда, где их ждет добыча, где бурлит в венах кровь, где горячая багряная жидкость льется в глотку победителя, подобно вину.  — Здравствуй, Ания! — бойкий голосок разносится по поляне, взмывает к небесам, отражаясь от деревьев, и теряется в вышине. Тихий шорох травы выдает девушку, аккуратно выходящую из-за деревьев. Ириэль присматривается к хрупкой фигуре, стараясь разглядеть неподалеку знакомый лисий силуэт. Тот, без которого путешествие Ании невозможно. Тот, кто никогда не сможет подойти к ней близко.  — Ну, здравствуй, Ириэль, — усмехается она, — я уже и не думала, что ты придешь, — ее взгляд быстро скользит по эльфийке и останавливается на шаре, уверенно сжимаемом ей в руках, — особенно с ним. Ириэль задорно улыбается в ответ, так удивительно искренне, что хочется ответить ей такой же чистой улыбкой, но Ания гонит это желание прочь. Негоже терять бдительность рядом с врагом. Такие выходки обычно выходят боком!  — Я же обещала тебе эту эру, — она как-то преувеличенно весело и беспечно говорит о таких серьезных и важных вещах. — Так что, ты согласна на сделку?  — Полагаю, если бы не была согласна, не пришла бы, — Ания пожимает плечами с таким видом, будто это самое очевидное на свете. Она все так же неотрывно смотрит в небольшой шар, что кажется таким хрупким, будто хрустальным. Мягкое зеленое сияние разливается из него по рукам Ириэль, бросая озорные блики на небесно-голубые ирисы, мерно раскачивающиеся на ветру.  — Наверное, — Ириэль озорно подмигивает, беззаботно опускаясь на землю, нежные цветы тянутся к ней, словно заключая в объятья, — ты присаживайся, не бойся, у нас же мирные переговоры, — она обводит поляну широким жестом, придерживая второй рукой на коленях сферу, — а в ногах, говорят, правды нет. Ания фыркает, но все же садится. Аккуратно, стараясь не примять цветы и не испачкать платье.  — Не верю я в то, что ты готова вот так просто отдать мне силу, — в спокойном и ровном голосе звенит настороженность. Ания походит на дикого зверя, вышедшего на охоту и осторожно приближающегося к добыче.  — У меня есть свой интерес, — Ириэль проводит рукой по магической сфере, сияние откликается мягкой пульсацией, ползет к локтю, но стоит ей убрать руку с шара, как оно растворилось, — однако, ты права, это вовсе не значит, что я ничего не попрошу взамен. Ания кивает, такого поворот событий вполне ожидаем. Остается лишь узнать, что именно нужно этой эльфийке. Скорее всего, цена не будет большой проблемой. Особенно если вся следующая эра будет принадлежать лишь ей, повелительнице оборотней.  — Не боишься? — в ее голосе слышатся хищные нотки. — А что, если мои дети решат уничтожить твоих? — Кажется, в глазах Ании полыхает древний огонь, истинное пламя охотничьего азарта.  — О, не переживай так, — взгляд всегда столь беззаботной Ириэль становится неожиданно твердым, — мои эльфы не по зубам твоим зверятам, — она широко улыбается, поглаживая сияющую сферу. Ания хмурится. Как дикий зверь, присматривающийся к своей добыче, она осторожно ходит вокруг да около, но пора уже заканчивать с играми.  — Что ты хочешь за нее? — Ания кивком головы указывает на сферу в руках Ириэль, ее голос звенит от напряжения, а в глазах горит жажда.  — Сущий пустяк, — эльфийка задорно улыбается в ответ, — одного котенка. *** Трактир. Здесь всегда шумно, всегда много народа… И все пьют. Пьют ради сладостного забвения, мнимого избавления, чудесного решения всех проблем. Сюда редко заходят случайные прохожие, но, даже если они вдруг заглянут в трактир на окраине деревушки, вряд ли обратят внимание на эту девушку. Только завсегдатаи знают, что ее уже вполне можно назвать частым гостем. Даже несмотря на то, что иногда она исчезает на несколько дней, ведь после непременно приходит снова. Эта особа всегда берет кружку эля и не каплей больше, садится за столик в дальнем углу и задумчиво вглядывается в содержимое, словно стараясь в нем что-то разглядеть. Здешней аудитории она всегда кажется странной, и виной тому вовсе не ее неподвижность, свойственная разве что статуям. А, может, именно это… Девушка не замечала людей, не запоминала их имена и лица, не обращала внимания даже на возникающие внезапно драки. Наверное, потому не увидела, когда противно скрипнула дверь, впуская юношу. Он кладет перед трактирщиком золотой, тут же скрывающийся в его обширном кармане, и спрашивает что-то, слышимое лишь им двоим. Хозяин этого места охотно указывает на фигуру за столиком в углу, добавляя предупреждение, от которого юноша лишь отмахивается. Он уже направляется к столу твердой походкой человека, точно знающего, что ему нужно. Люди, всегда толпящиеся здесь ради выпивки для него не помеха. Небрежным жестом юноша расталкивает их, расчищая себе дорогу. Странно, но это никого особо не возмущает. Они слишком рады, что получат по кружке за его счет, видя брошенные все с той же небрежностью несколько золотых прекрасной разносчице эля.  — А тебя трудно найти, — произносит он, занимая свободное место. Черный плащ надежно скрывает лицо, но девушка, по выработавшейся привычке задумчиво вглядывающаяся в содержимое кружки, и так прекрасно знает, кто ее гость. По всем правилам этикета она должна поддерживать беседу, однако делать это явно не спешит. Словно ощущая напряжение, юноша нетерпеливо ерзает на неудобной деревянной лавке, что не укрывается от внимания девушки. Она криво усмехается и внимательно смотрит на собеседника.  — Что тебе надо, Джулиус? — стальные нотки сквозят в голосе. Дружелюбие? Этикет? Ничего из этого, кажется, не знакомо девушке.  — Кью, у меня к тебе дело, — начинает юноша, но она резко вскидывают руку, прерывая его.  — О делах не здесь, — девушка воровато оглядывает трактир, одним махом допивает остатки эля и уверенным шагом направляется к выходу. Джулиус нехотя плетется за ней, оглядывая людей так, будто ищет спасения. Выйдя из трактира, Кью накидывает плащ и уверенным шагом идет в сторону леса. Ее холодное спокойствие заставляет Джулиуса вздрагивать от каждого движения, напряженно ждать неизвестности, оглядываться в поисках пути отступления. Он уже в тысячный раз проклинает себя за решение отправиться к Кью с деловым предложением, но уйти уже не представляется возможным. Джулиусу кажется, что она хочет отомстить, на ум сразу приходит все, что внушают оборотням об охотниках с детства. Опасность. Непредсказуемость. Именно такой он и видит сейчас девушку. Она идет все дальше, углубляясь в чащу леса. Будто не замечает его метаний, терзаний, страха.  — Кью, ты куда? Постой! — окликает ее Джулиус. Отчаяние плещется во взгляде, сливаясь в один коктейль с первобытным ужасом. Вместо ответа Кью резко разворачивается. Сведенные брови, прищуренные фиолетовые глаза — все, указывает на явное недовольство.  — Из-за тебя нас чуть не раскрыли! — яростно кричит она. — О чем ты только думал? Там же люди! — злость и сталь в ее голосе внезапно уступают место язвительности. — Хотя, с чего бы тебе уметь скрывать свою истинную природу? Ты ведь давно живешь во дворце. Вернее, в том, что лишь отдаленно его напоминает. Джулиус сжимается под ее напором, хочется свернуться в маленький комок и переждать бурю. Кажется, лучше всего на свете сейчас испариться или провалиться под землю — что угодно, лишь бы не видеть разъяренного охотника.  — Кью, ты слишком мнительна, — пытается оправдаться Джулиус, — люди глупы — им не догадаться, а тем, кто был в трактире и вовсе не до этого!  — Тебе это лишь кажется, — гневно бросает в ответ Кью, тряхнув ярко-рыжими волосами, и, не дав ему возможности ответить, резко спрашивает: — Так что за дело?  — Эра эльфов подошла к концу, — начинает юноша, снова обводит взглядом окрестности и ищет варианты чудесного спасения, — и наконец-то, впервые за долгие тысячелетия, волшебная сила решила дать оборотням шанс выйти из тени и показать, на что мы действительно способны.  — Так, значит, слухи правда, — голос Кью слишком ровный и спокойный, будто она ничуть не удивлена, а просто сообщает общеизвестный факт. — Так при чем здесь я?  — Великий объявляет о начале охоты на эльфов, идут лучшие охотники, — Джулиус впервые за весь разговор смотрит прямо в глаза своей собеседнице, — мне показалось, что тебе это интересно.  — Сколько? — спрашивает Кью, задумчиво теребя прядь рыжих волос, будто уже прикидывает различные варианты тактик. Она забавно хмурится, разом становясь такой домашней и не опасной. Джулиус оживляется, наконец переставая оглядываться, и говорит ровным тоном впервые за эту встречу:  — Великий золотом не обидит, но без доказательств никто тебе платить не станет, — он задумывается, а после добавляет: — за королевских можно получить приличное состояние, но кроме двух ушей нужно предъявить еще и медальон, подтверждающий отношение убитого к древнему королевскому роду. Звонкий смех Кью заставляет Джулиуса вздрогнуть. Он затравленно смотрит на нее, ожидая подвоха.  — Я имела ввиду: «Сколько времени?», — все еще смеясь, выдыхает Кью.  — Великий не давал ограничений, — Джулиус неопределенно пожимает плечами, — кто-то обещает справиться за год, кто-то за полтора, а кто-то и вовсе за полгода. Кью снова не спешит отвечать. Она что-то прикидывает в уме, сопоставляет, рассчитывает, а после уверенно откликается, глядя невидящим взглядом в глубь леса:  — Месяц. И не говоря больше ни слова, идет в чащу, к своему дому, скрытому от человеческих глаз.  — Кью, — окликает ее Джулиус, когда она доходит уже до края поляны, — ты меня простила? — голос предательски дрожит, а сердце тревожно сжимается в предчувствии беды.  — Не у меня тебе нужно просить прощения, — тихо отвечает она, — а у тех, кого давно нет.  — А ты простишь меня? — с некоторой надеждой в голосе спрашивает Джулиус, но эта минутная искра вскоре исчезает, как и другие качества, отличающие его некогда от алчной знати.  — Никогда не прощу, — зло выплевывает Кью и скрывается в густых зарослях. У нее есть много причин злиться на Джулиуса, и некоторые из них вот так просто становятся вечной тайной. Кью быстро бежит по огромному лесу, примыкающему к горам. Он таит в себе множество загадок, что не может не нравиться, хоть многие тайны для таких, как Кью, вовсе не являются тайнами. Она ведь прекрасно знает, что в этих лесу и горах находятся королевства и империи, созданные отнюдь не людьми. Люди же сюда не суются, безоговорочно веря своим легендам, которые рассказывают о жутких монстрах, пожирающих людей. Может, про монстров легенды врут и не сильно, но вот про пожирание людей лгут уж наверняка. Далеко не все так называемые монстры зависят от людей, точнее их можно найти не так уж много. Разве что вампиры, питающиеся человеческой кровью, да орки, любящие иногда побаловаться человечиной. Остальные же существа, обитающие в здешних краях, лишь страдают от такого соседства: любопытных людишек можно встретить довольно много. Есть и влюбленные герои, что рвутся насовершать подвигов и отомстить за своих прекрасных барышень, что стали жертвой орков или вампиров. Однако, не все герои таковые и не все барышни прекрасные. Усугубляет положение и то, что в своих бедах люди склонны винить кого попало. Вот попадается на пути такому горе-герою какой-нибудь забитый оборотень, он его и убивает, а виноват-то вовсе не этот бедняга, а темный эльф, выкравший девушку для своего тайного ритуала. Поэтому у Кью Интенебрис стало привычкой скрываться от людей и никогда не забывать об осторожности в их поселениях. Она боится, что из-за одного неверного движения раскроется ее истинная сущность. Расплата за такое только одна: жизнь. Кто слушает оборотней? Их просто называют монстрами. Ведь она — дитя луны. Скрываться — это ее судьба. Огромный ягуар со слегка рыжеватой шерстью бежит сквозь лес, ловко огибая деревья. Кью спешит. Она знает: когда на охоту выходят лучшие из лучших, медлить нельзя. Так часто остаются и вовсе без добычи. Может, охота на хозяев прошлой эры — не самый хороший способ начала новой, но от этого не стоит упускать возможность снова зажить прекрасно. Ведь сладость богатства — такое манящее чувство, а возможность не думать о завтрашнем дне — высшее наслаждение. Окраина небольшого королевства встречает свою дочь привычным звоном металла. В краю кузнецов он не звучит лишь по ночам, когда, устав за день, рабочие закрывают свои кузнецы и лавки. Тихое шипение раскаленного металла, опущенного в воду, порой кажется возмущенным, оно рассказывает начало истории нового клинка или довольно изящного украшения. Столь юные, едва появившиеся на свет, вещи всегда до невозможного наивны, мечтают о великих свершениях или милой владелице. Ухмылка озорно играет на губах Кью. Когда растешь вместе с окружающим тебя ежедневно звоном, начинаешь его понимать. И в этом определенно есть своя прелесть. Словно отвечая стоящему в округе звону, в одной из кузниц подает голос колокольчик, оповещая хозяина о новом посетителе.  — Фабер, — раздается звонкий голос, легко перекрывая шум улицы.  — Привет, Кью, — крепкий мужчина, напоминающий своим сложением очень качественный громадный шкаф, отрывает взгляд от нового меча, который крутит в руках, и смотрит ей прямо в глаза. — Слышала новости? Говорят, что Великий совсем свихнулся: охоту на остроухих открыл, — предает он шепотом главную новость дня.  — Знаю, — рассеянно откликается девушка. — Джулиус просил меня этим заняться.  — Тот самый Джулиус? — кузнец удивленно изгибает бровь, протягивая ей меч. Кажется, он с трудом верит в такой расклад событий.  — И тот, и этот в одном лице, — кивает Кью в ответ, взвешивая оружие в руке и пробуя пару выпадов.  — Наш Джулиус правая рука Великого? — так недоверчиво шепчет Фабер, словно более вероятным ему кажется внезапное исчезновение луны с небосвода.  — Он больше не наш, — грустно качает головой Кью, словно ей и правда жаль, но тут же, спохватившись и задорно улыбнувшись, спрашивает, чуть приподняв меч:  — Сколько?  — Для тебя даром, — улыбается ей кузнец — давний знакомый семьи, когда-то рассказывавший удивительные истории тогда еще наивной девочке и ее другу. — Он изменился? Кью молчит некоторое время, чтобы подобрать правильные слова. Так хочется сказать, что он бессовестный трус, алчная тварь, мерзкий нахал, считающий, что весь мир уже у его ног и если ему так хочется, то получить что-то вообще не проблема — в общем, истинный представитель знати. Но она молчит, зная, как это огорчит Фабера, любящего этого подлого предателя, как сына.  — Он совсем другой, — все же едва слышно шепчет Кью, старательно пряча взгляд от мужчины, но он все же прекрасно понимает, что она имела в виду и горько вздыхает.  — Ох, Кью, — он обнимает ее, как отец обнимает дочь, стараясь заглушить свое горе и приободрить ее. Девушка, хотевшая было вывернуться из объятий, передумала да так и осталась стоять, уткнувшись лбом куда-то в район солнечного сплетения Фабера и сжимая в руках меч до побеления костяшек пальцев.  — Пойдешь охотиться? — тихо спрашивает он, наконец отпуская Кью. Кажется, Фабер как-то странно шмыгает носом, но девушка делает вид, что не замечает.  — Конечно, — с преувеличенным оптимизмом отвечает она ему, улыбаясь слишком уж весело, — я же охотница, это моя работа. И замолкает, уступая место неловкой тишине. Наверное, Кью просто уже не помнит, что значит общество, поэтому ей трудно поддерживать беседу, все чаще возникают заминки и неловкие паузы, а она даже не знает, чем их заполнить. Кью стоит так еще несколько минут, подбирая слова, и, не найдя их, разворачивается, чтобы уйти. — Ты простила его? — спрашивает Фабер, когда она уже открывает дверь. Снова звякает потревоженный колокольчик, вторя шуму улицы. Кью молчит, старательно пряча взгляд, легонько качает головой. Одно неумолимо короткое мгновенье почему-то меняет ее до неузнаваемости. Опасная поза хищника, наблюдающего за добычей; пылающий яростью взгляд. И, глядя прямо в глаза Фаберу, она шепчет, задыхаясь от злости, так тихо, что голос едва не тонет в звоне металла:  — Не у меня ему просить прощения, но я не прощу никогда. Фабер снова вздыхает, дверь с громким стуком закрывается и скрывает из его поля зрения девушку такую же хрупкую и такую же упрямую, как много лет назад. Колокольчик жалобно звякает еще раз и успокаивается.  — Ох, Кью, — выдыхает Фабер, тревожно качая головой. На душе у него отчаянно скребутся кошки. Кажется, этим двоим очень сложно найти общий язык. Снова. Кью грустно бредет по полупустой улице, так часто кишащей местными жителями и гостями из столицы. Хороший металл и качественное оружие ценятся во все времена, а лучше нет во всем королевстве. Она грустно усмехается мыслям, оборачиваясь лишь у входа в свой покосившийся от времени дом. По его фасаду давно ползут трещины и вьется виноградная лоза, но Кью будто бы не замечает этого, она смотрит на такую родную и привычную вывеску «Фабер Эстверум — кузнец». В доме она не задерживается надолго, Кью никогда не бывает в нем больше нескольких минут, о чем говорит довольно большой слой пыли. У нее никогда нет времени, чтобы наводить здесь порядок, впрочем, как и сейчас. Несколько минут Кью посвящает своей коллекции кинжалов, держа в руках каждый из них и прикидывая, какие лучше взять на охоту. В конечном итоге, она берет любимую пару, да и то лишь потому, что считает ее приносящей удачу не смотря на все несчастья, что они вместе пережили. Подарок отца не может быть плох, не может подвести. Никогда не подводит. Кью снова выходит из дома и направляется в лес. Где-то далеко, наверное, в другой жизни, остаются увитый лозой дом и старая кузница с до боли знакомой вывеской. Кью еще помнит, как будучи ребенком, сама разукрашивает ее. Сейчас о той яркой дощечке мало что напоминает: с каждым годом краска облупливается только сильнее, а яркие цвета выцветают все больше и больше. Тоска настойчиво покалывает в груди, но Кью гонит ее прочь. Теперь она на охоте. Звуки леса влекут огромного ягуара за собой, ведут в чащу, обещают, что там Кью найдет свое прекрасное будущее. И она верит, попутно удивляясь тому, что понимает этот голос лучше, чем несколько дней назад. Вот оно наглядное действие волшебной силы! Всего тысячу лет оборотням предстоит наслаждаться властью, а они ведут себя так, будто им дано гораздо больше. Ее вкус опьяняет, он дает обманчивое ощущение превосходства, и мало кто может вообще устоять. Так происходит всегда и со всеми. Кью вздыхает, вспоминая своего бывшего друга, павшего жертвой власти, как и многие до него. Она хорошо понимает, что ничего нельзя изменить, что этот закон Вселенной всегда останется в силе, но как же иногда хочется, чтобы все было иначе.