Я бы жил.

Я каждый день выхожу на улицу, каждый день встречаю своего соседа, каждый день пью чай, по выходным кофе (чтобы хоть как-то разнообразить свою жизнь). А ведь мог бы сделать что-то грандиозное, стать кем-то, а не этим, как в стихотворениях говорится — жалким утопленником. Я бы мог писать туже томную, дохлую лирику или же бездарную прозу. И я бы не жаловался. Я бы жил. Уже не как все, называл бы себя бездарным поэтом, но я хоть был кем-то… хоть и для себя. Да, для начала надо быть кем-то для себя. А если бы я рисовал? Хоть и плохо, но умел. Я бы гордо называл себя: «Художник!» Нет, не от слова «худо», а от внутреннего слова «гордость». Я бы жил. Уже не как все, но жил. Я бы рисовал цветы, даже те же ромашки, которыми переполнен сейчас Интернет. Я бы рисовал людей-ромашек. Это хоть как-то бы разукрасило этот серый и темный город с его почти-не-живыми-людьми. И я был бы счастлив. Рисовал бы иллюстрации в детские книжки, там, где добро побеждает зло или зло становится добром. Или же в тех книжках, где правда, там, где добра и вовсе не существует. А если бы был музыкантом? Я бы пел песни о китах, где они живут в безграничном океане моих рифм и бесконечно любят друг друга, как бы ни один человек-тень не смог. Я бы пел о том, как живут дельфины и как пусто в моей квартире. О парне, у которого львиное сердце и сам бы себе задавал вопрос: «А такой вообще существует?» Пел бы о том, как быстро бьется посуда у меня дома, как соседская собака гавкает на мою дверь весь день напролет. И, конечно же, я бы писал о том, как я чертовски-одинок-в-своей-квартире. Но был бы кем-то и жил. Я бы дышал рифмами, красками, словами песни, но никак не этим дурным запахом мертвого города и не замечал, как люди этого города выходят из своих окон и падают мне на голову, на которую и так давят миллионы вопросов и ни один ответ не хочет освободить меня от этого. Да… я бы зажил. Я бы дышал и чувствовал, как вода на асфальте меняется, мог бы различить, где дождь, а где слезы девичьи, что никак, глазами пробегая по полкам, не может найти книгу, ту-самую-книгу. Мое одиночество бы не было так заметно. И как же бы я хотел быть тем китом, в океане рифм, нарисованным мной для детской книги о правде, что писал я в одной из своих дохлых и томных лирик, что потом стало моей самой любимой песней.