We're Alive

Кирен проснулся утром от того, что почувствовал, как в груди что-то стукнуло. Не слабенько, как обычно стучат в дверь из вежливости, а вполне уверенно и многообещающе. Он опустил ладонь на грудь и прислушался снова, чтобы удостовериться. Тук-тук. Тук-тук. Медленно, но сильно, будто паровоз, набирающий скорость. - Что же... Это же... - мысли в голове тут же спутались, Кирен не на шутку испугался, от испуга стук в груди стал еще чаще, а с ним появилось и дыхание, которое оказалось неожиданно теплым. - Невозможно, нет! - парень подхватился с постели, рывком снял ночную футболку и подбежал к зеркалу. Взгляд его был устремлен на грудь, которая вздымалась от дыхания и едва заметно пульсировала в области сердца. Лежащий в постели Саймон потянулся, словно большой кот, и взглянул на Кирена, невольно им залюбовавшись. Его всегда забавляла привычка Уолкера спать в одежде. Даже после близости он надевал свою длинную футболку, не давая долго смотреть на себя обнаженного, и только тогда засыпал. - Какой прыткий, уже побежал разглядывать... - медленно проговорил Монро полушепотом, улыбаясь уголками тонких губ, - Я старался действовать аккуратно и не оставлять следов на коже после того случая с огромным засосом на шее, когда тебе пришлось замазывать его муссом в несколько слоев и вообще тщательно скрывать от родителей. Но... Думаешь, они не знают, чем мы тут с тобой занимаемся по ночам? И не только по ночам... - И тебе доброе утро, Саймон! - Кирен тихо рассмеялся и взглянул на мужчину через плечо. Уолкер не признавался, но ему нравилось, когда Саймон вот так спокойно и откровенно говорил о деликатных вещах. Мол, что тут такого, все естественно. Еще ему нравилось, когда Саймон смотрел на него своим фирменным взглядом: немного оценивающим, немного ироничным, собственническим, голодным и даже страстным. В такие минуты Кирену казалось, что в его холодном теле разгорается настоящий огонь, и сейчас этот огонь ощущался совершенно по-иному. - Ну что, не нашел засосов и укусов, да? А я говорил... - Саймон, кажется, я оживаю. - Ты... Что, прости? - Монро сел в кровати, недоуменно глядя на Кирена и немного хмурясь. - У меня сердце в груди стучит. Настоящее сердце. Я чувствую... - парень подошел ближе и сел рядом с Саймоном, - Сначала громко заявило о себе таким сильным ударом, что я проснулся. Потом стало стучать увереннее и набирать темп. Затем я испугался, и оно заколотилось. А сейчас смотрю на тебя, и... Оно замирает. Волной что-то приятное прокатывается по всему телу. Кирен не любил много говорить, но сейчас он был в таком восторге, что слова сами срывались с губ бесконечным потоком. Он уже забыл, каково это - чувствовать себя живым. Саймон ничего не ответил, а только в благоговении медленно протянул руку и коснулся кончиками пальцев до груди Кирена в надежде ощутить, как бьется любимое сердце. - О боги! - он в испуге отдернул руку и взглянул на свои пальцы, будто они вовсе ему не принадлежали. Он чувствовал. Он снова чувствовал. - Ты почувствовал? - Кирен широко распахнул свои и без того огромные глаза, - Ты тоже?! - Я не слышу своего сердца, но чувствую, как бьется твое... - Саймон взглянул на Кирена и, снова уложив его на кровать и не встретив сопротивлений, принялся ощупывать и оглаживать хрупкое тело, упиваясь каждым прикосновением. - Нет, Саймон, пожалуйста... Что ты делаешь? Уже утро, все наверняка проснулись, нас услышат! - Кирен задрожал и приложил руку к груди, ощущая быстрый стук, который эхом отдавался в ушах. Он даже подумал: не может ли сердце лопнуть от таких эмоций? Саймон не слышал слов Уолкера, сейчас ничто не могло отвлечь его. Ладони, которые обрели чувствительность, гладили бока Кирена, грудь, впалый живот, затем забирались к пояснице, отчего парень прогибался, а оттуда - к узким бедрам и упругим ягодицам. Кирен задыхался от избытка ощущений и возбуждался с каждой секундой все сильнее, едва справляясь с частым дыханием. Саймон продолжал совершенно бесстыдно трогать своего любовника везде, запоминая, какой он бархатный, и уже не такой холодный, как раньше. - Ты прекрасен... - откровенно прошептал он и принялся осыпать поцелуями открытую шею с пульсирующей на ней артерией. Сейчас Саймону было плевать, останутся ли отметины на нежной коже, он хотел чувствовать своего любовника как можно сильнее, и тело Кирена оказалось полностью под его контролем. Когда Монро в него ворвался, откровенно рыча и держа широко разведенные ноги Уолкера под коленями, он и сам ощутил, как жарко стукнуло в груди давно спящее сердце. Саймон двигался размашисто и точно, входя так глубоко, как мог. Кирен извивался под ним и стонал, то притягивая к себе, то наоборот вжимаясь в постель, будто стеснялся новых ощущений и своей откровенности. Только когда Саймон впился в приоткрытые в стоне губы головокружительным глубоким сочным поцелуем, Кирен отпустил себя и забыл обо всем. Он целовал своего любовника долго, влажно, самозабвенно, обнимая за шею дрожащими руками и подмахивая бедрами с каждым разом сильнее. Все происходящее не было похоже на их прежний пресный секс, при котором они только представляли, какова сладкая боль на первых движениях, каковы на вкус поцелуи, каковы касания, как заходится сердце в порыве страсти... Сейчас они оба ощущали это в полной мере и не могли насытиться друг другом. - Аах, да! - оторвавшись от губ, застонал Кирен, заходясь в эйфории. Монро буквально пригвоздил его к постели, двигаясь еще быстрее до пошлых шлепков бедер о бедра. Старенькая кровать отчаянно скрипела и едва выдерживала такой натиск. Любовники цеплялись друг за друга, сплетались и разделяли на двоих дрожь наслаждения. Еще несколько глубоких сильных толчков, откровенный стон Кирена и рычание Саймона, а затем торжественный хруст ножек кровати и грохот. - Ооо! Это успех! - Монро тихо рассмеялся и сгреб Кирена в охапку, крепко обнимая и лежа с ним на матрасе, окруженном деревянным продолговатым каркасом, - Как в гробу лежим, честное слово. Давно пора эту кровать менять. - Ты дурак! - парень улыбался и часто дышал, прижимаясь к Саймону, - Теперь нас точно слышали. Как мне теперь в глаза родителям смотреть, а? Какое всему этому оправдание? - Все объяснимо. Мы просто немного ожили.