Союзники

Всё это начинается в подземном бункере, ночью, в холоде и отчаянье. Мои стёртые пальцы онемели и отказываются в очередной раз сгибаться, чтобы разобраться с очередным узлом. Глаза покраснели и опухли от пролитых слёз. Язык во рту пересох и стал неподъёмным. Я чувствую себя разбитой и уничтоженной, стёртой в прах и развеянной по ветру. Сил не осталось. Я поднимаю глаза и жадно всматриваюсь в лицо Финника, очень похудевшее за последнее время. От былого жизнерадостного парня остался лишь скелет, оболочка. Но и это - огромное достижение по сравнению со мной. Прошла одна ночь, всего одна, а я уже готова поверить в то, что жизнь - далеко не лучший выход. Мёртвые не чувствуют. Мёртвым не ведом страх, не знакомо отчаянье. И это возвышает их над живыми, над нами, имеющими чувства и переживания. - Финник, как ты выдержал? Я больше не могу, - не жалоба вырвалась из меня с хриплым вздохом. Жалоба - это не страшно, это значит, что ты ещё борешься. Равнодушное утверждение куда страшнее, и это понимаю не только я. Бывший трибут тоже поднимает глаза, вижу в них, на самом дне, яростное желание действовать, предпринимать хоть что-нибудь. - А если так? - Одэйр наклоняется и целует меня. Первый поцелуй получается сухим, неохотным, вымученным, но постепенно мы распаляемся и страстно приникаем друг к другу. Отчаявшиеся люди, отчаянные поступки, отчаянное стремление жить дальше - отчаянье в каждом движении, в каждом жадном вздохе. Темнота надёжно укрывает нас, пока мы снова учимся дышать и пробуем кончиками языков густой отсыревший спёртый воздух. Затем смотрим друг на друга и вновь сливаемся в единое целое, как по команде выпуская в поцелуи всю жажду жизни, так надолго запертую внутри, скрытую от мира. С тех пор каждый день, каждый час, каждый миг мы рядом. Скрываясь ото всех, мы переплетаем тела, губы, руки, забывая обо всём. Это неправильно, неприятно, не так, как должно быть, но почему же так помогает забыться? Заброшенный склад, пыльные мешки, неестественно горячие губы. У Финника опять лихорадка, у меня опять нервный срыв, но у нас вместе одна проблема - проклятая память, и мы избавляемся от неё, как можем. Поцелуями. Горячими, ледяными, пыльными, сладкими, всякими, какие только могут быть. Только не нежными. Мы грубы, прикусываем друг другу губы до крови, царапаем отросшими ногтями руки, обжигаем слезами щёки. Мы грубы, и в этом наше спасение. Нежность - для влюблённых, а мы - союзники, объединившиеся ради общей цели. Так правильней. С каждой минутой я всё меньше понимаю, что будет дальше. Когда Энни и Пит вырвутся из плена, вернутся из Капитолия, что будет с нашим союзом? Поцелуи исчезнут, я знаю. Союзники - это надолго, быть может, на всю жизнь, но тешить себя пустыми надеждами? Это уж слишком. Самой же будет потом больней. А Финнику? Нет. Он, думаю, даже не понимает, что делает. Не понимает, что это - предательство, настоящее, не выдумка. Он слишком ушёл в себя. Страх и желание. Это то, что я чувствую при мысли о Финнике. Я пропадаю так часто и так надолго, что Хеймитч таки исполняет свою угрозу и имплантирует мне микрочип в ухо. Теперь он круглые сутки испытывает моё терпение. Но и я его - тоже. Каким-то чудом я умудряюсь пропускать все нотации и важные новости, но внимательно выслушиваю пьяный лепет ментора, которым он проверяет мою бдительность. О каждом его шаге в сторону от трезвости я сообщаю в больницу, и его немедленно помещают в вытрезвитель. Хеймитч меня ненавидит, причём не тихо, а громко, криками на немыслимых нотах. Мне всё равно. Хотя слушать суровый и напряжённый голос ментора, а слышать тихое дыхание Финника шорох пыльных мешков - это определённо талант. Весь мой маленький и шаткий мир, выстроенный за эти несколько дней, рушится, как карточный домик, когда я вижу счастливую улыбку Финника и слышу его нежный шёпот. Обращается он не ко мне, а к Энни, спасённой, привезённой. По моему, Одэйр уже забыл о пыльных поцелуях и сплетении тел. Быть может, так даже лучше. Для него. А я разбита. Я забираюсь снова в свой склад, обнимаю мешок, испачкавшись белой крошкой мела, и баюкаю своё горе, как маленькое дитя, слушая в ухе пьяные песни Хеймитча, в которых не разобрать слов. Тогда я решаю быть сильной, обо всём забыть. Мы союзники. Так проще. Я вспоминаю поцелуи и сегодняшний нежный шёпот, слушаю крик далёкой кукушки из часов. Надо встать. Надо идти к Питу. Но, не смотря на все свои мысли, я ещё долго лежу в темноте, думая о многом. И даже почти не плачу.