Человек и музыка

Эрик лениво обвел взглядом небольшую комнату. С тех пор, как он последний раз переступил ее порог, ничего не изменилось: все те же бежевые обои, которые местами отклеились от стен, все та же антикварная мебель, что перешла в наследство от прабабушки Виктории. Массивные светло-коричневые шторы лишь слегка прикрывали большое окно, из которого открывался чудесный вид на фруктовый сад, что сейчас, в весеннюю пору, радовал глаз белым и розовым цветом. В оранжевом свете заходящего солнца виднелись мелкие пылинки, которые причудливыми узорами плавали в воздухе. Парень вдохнул полной грудью, наслаждаясь приторным запахом дома. Его губы растянулись в сладкой улыбке, когда он, наконец, остановил взгляд на белой ткани, что скрывала под собой то, от чего сердце юноши начинало биться чаще. - Скучала? Эрик стянул с себя черный пиджак и небрежно кинул его на кровать. Сейчас его интересовало только одно, и он всего в несколько шагов достиг цели. Брюнет перебирал меж пальцами легкую шелковую ткань, что сейчас так приятно холодила горячую кожу. Но он не спешил. Эрику хотелось в полной мере насладиться моментом, и он упивался им, продолжая наполнять опустевшую душу радостью. От одной только мысли, что сейчас, спустя целых три года, он, наконец, сможет утолить свою жажду, кожа покрывалась мелкими мурашками. Одним резким движением сдернув нежный шелк, юноша замер. В этот момент для него все остановилось, и, казалось, даже птицы на секунду прекратили свои песни. Стало трудно дышать, и Эрик, не отрывая глаз от большого пианино, тонкими пальцами ослабил узелок красного галстука, а после и вовсе снял мешающую одежду. - Мария… Брюнет медленно подошел еще ближе, и, притянув к себе стул, сел. Аккуратно поднял крышку, любовно водя пальцами по лакированной поверхности. Глубоко вздохнув, юноша переместил руки на клавиши, но не торопился нажимать на них. Эрику хотелось смеяться, но он не смел рушить тишину, что стала пристанищем для его потехи. Первый звук был таким сладким, таким чарующим, что парень невольно заслушался. Он эхом отдавался в его голове, и даже спустя несколько минут, Эрик все еще его слышал. Он был божественным, запретным, и юноше хотелось большего. Ему хотелось полностью раствориться в нем, в каждом из тех, что отскакивали от его пальцев. А инструмент словно чувствовал хозяина, давая ему то, чего тот так желал. - Прости, что заставил ждать, Мария… Юноша пьянел от соприкосновения клавиш с его бархатной кожей, пьянел от музыки, что так отчаянно врывалась в его сознание. Он любил ее, он хотел ее, и он получил ее. Он властвовал над ней, а она поддавалась его напору. Его влечение было столь велико, столь и безумно. Он упивался, но не мог насытиться. Он брал, но не мог удовлетворить желание. Несколько темных прядок выбилось из туго заплетенного хвоста. Они падали на глаза, мешая нормально видеть, но разве Эрику было до этого дело? Ему не нужно видеть – он слышал, он чувствовал, он играл. Играл так, как никогда в жизни. Так, словно в последний раз: страстно и отчаянно. В его музыке отразился он сам, его музыка стала зеркалом для его души. - Что же ты делаешь, мальчик мой? - Люблю, сэр.