Вальс цветов

Восемь лет и восемь месяцев Блюбелл - впрочем, нет, пока еще не Блюбелл, а просто Тори, сокращенно от Виктория - лежит на кровати, с которой самостоятельно не может встать вот уже второй год. Когда-то она была живым, подвижным ребенком - до тех пор, пока болезнь не начала выпивать из нее силы. Воспоминания о былых забавах - беготне с братом (у Тори был младший братишка Марк), играм с ребятишками из соседних домов и прочих милых детскому сердцу радостях - не меркли в памяти нисколько; каждое утро, просыпаясь, девочка хотела вскочить с кровати, прибежать в комнату родителей, обнять мать, поцеловать отца... Такое простое и наивное желание так и оставалось в области несбыточных мечтаний. Родители, как это ни печально, отдалялись от нее все больше и больше, сосредотачивая всю свою любовь и заботу на Марке. Осознавать то, что она не нужна собственной семье - по-настоящему ее любил только братишка, да и тому было строго-настрого запрещено заходить в ее комнату - было настолько обидно и больно, что мало-помалу Тори замыкалась в себе и становилась все более угрюмой и озлобленной. Восемь лет и четыре месяца Именно тогда Тори впервые по-настоящему задумалась, что такое смерть. В то время она лежала в больнице, проходя заключительный курс лечения - изнурительные процедуры три раза в неделю, отвратительно горькие лекарства перед едой... Не самый лучший период в жизни Виктории. Плюсом ко всему, она узнала, что больше уже никогда не встанет, чему она, правда, не поверила. В ее палате тогда лежали еще две девочки, немного старше самой Тори: молчаливая и задумчивая Жанна и жизнерадостная болтушка Мари.В общем-то их общество значительно скрашивало жизнь девочки в больнице. Однажды утром Тори проснулась от странного предчувствия, с трудом приподнялась на кровати и посмотрела на соседок Мари спала, зарывшись лицом в подушку и тихонько посапывая - как и всегда. А Жанна... Нет, на первый взгляд все было нормально - девочка свернулась калачиком, подложив ладони под щеку, но - Тори заметила это очень хорошо - одеяло над ней не приподнималось, как бывает, когда человек дышит. Жанна не дышала, и была очень бледна, хотя обычно со щек ее не сходил румянец. Тори позвала подругу по имени; та, хотя обычно спавшая очень чутко, в этот раз не шелохнулась. Девочке стало страшно на мгновение, но она успокоила себя мыслью, что Жанна просто устала. Но немного позже пришли врачи. Один из них пощупал пульс Жанны и покачал головой. Не сказав ни слова, ее уложили на каталку и, с головой накрыв белой простыней, увезли. На вопросы Тори, куда увозят Жанну и что с ней, врачи ничего не ответили, торопливо покинув палату, зато Мари, тоже наблюдавшая за происходящим, прошептала: - Вот и все. - Что - все? - не поняла Виктория. - Ты знаешь, куда они ее увезли? Что с ней? - Знаешь... - Мари чуть помедлила, прежде чем продолжить, - Вот мы живем, живем, как ты думаешь, это будет всегда? - Ну... Наверное, - неуверенно протянула Тори. - Как видишь, это не так. Я уже не один раз такое видела - люди просто засыпают и больше не просыпаются никогда. Во всяком случае, здесь. - И я тоже так усну? - Разумеется. И я тоже, и твои родители... А Жанна уже не сможет проснуться. Когда врачи так закрывают человека, значит - все... Мы с ней больше никогда не поговорим. У Тори предательски защипало в глазах. - А я буду видеть сны... Тогда? - шепотом спросила она. - Мне говорили... - задумчиво проговорила Мари, - что если ты вела себя хорошо, то будешь видеть самые прекрасные сны, а если нет - жуткие кошмары. Это немного успокоило Тори; все же, это был всего лишь сон, пусть и вечный. Но внезапно одна мысль заставила ее вздрогнуть. - Мари... Вот ты говоришь - не просыпаться... А вдруг мы уже спим? - Нет... Определенно нет. - Мари рассмеялась, с трудом потянулась через проход и ущипнула Тори за руку, но та, погрузившись в невеселые раздумья, никак на это не отреагировала. Тогда-то она и поняла, что на самом деле было бы неплохо вот так уснуть и не проснуться больше, вырвавшись из кошмара реальности навсегда. Девять лет В этот день с утра Марк пробрался в комнату сестры с огромным кульком конфет, проигнорировав родительский запрет. - С днем рождения, Тори! - он с важным видом вручил ей подарок. Девочка слабо улыбнулась. - Спасибо, братик... Что ты здесь делаешь? Тебе же опять попадет. - Я соскучился. Знаешь, Тори, мне ни с кем не бывает так весело, как было с тобой. Поправляйся, пожалуйста, ладно? Слезы было очень трудно сдержать, но Виктория справилась. Незачем огорчать младшего брата, что это не повторится больше никогда, а их общение ограничивают для его же блага - чтобы он скорее отвык от сестры и не плакал, когда она умрет. А она была уверена - это случится уже очень скоро... - Разумеется, Марк. Я поправлюсь... А теперь беги, а то от родителей опять влетит, - прошептала она, слегка приобнимая брата непослушными руками и почти тут же отпуская. Малыш убежал, а Тори долго еще плакала в подушку. Девять лет и одна неделя Вообще говоря, за Тори ухаживала пожилая нянечка, приходившая каждое утро в одно и то же время. Она гуляла с ней, купала ее, кормила - и рассказывала разные занятные истории. Однажды она рассказала ей про ангелов - что это такие высокие и очень красивые люди, которые, вообще говоря, живут на небесах, но иногда спускаются на землю, чтобы помогать тем, кто в этом нуждается. Тогда их не отличить от обычных людей, но когда приходит пора возвращаться домой, на небо, у них вырастают огромные белоснежные крылья и они улетают. Рассказ пожилой женщины запал Тори в душу, и когда в один прекрасный день в назначенное время вместо нее в комнату девочки зашел высокий молодой мужчина, Тори сразу же показалось, что перед ней ангел. От него словно исходило неземное сияние и он был очень красив - никогда раньше девочка не видела никого прекраснее. - Меня зовут Бьякуран. В общем-то, можно именно так, - он улыбнулся, а Тори подумала, что и голос у него необыкновенный, пронизывающий и одновременно вызывавший ассоциации с согревающими лучами солнца летом поутру. Он весь излучал умиротворение и какую-то спокойную уверенность. - Теперь я буду ухаживать за тобой, Тори. - У вас необычное имя, - улыбнулась девочка. Ему невозможно было не улыбаться. - Оно означает "Белая орхидея". Хочешь, я дам тебе секретное имя, которое будем знать только ты и я? - Он подошел к ее кровати и ласково погладил Тори по волосам. - Хочу! - она с энтузиазмом кивнула, чуть-чуть потянувшись за ласковой теплой рукой. - Знаешь... - он задумался, прежде чем подхватить Тори на руки и усадить в инвалидную коляску, - Думаю, имя "Блюбелл" тебе подойдет. - А что это значит? - девочка вопросительно посмотрела на него. - Это значит "колокольчик". Девять лет и два месяца - Мне стало хуже, - Тори с трудом приподнялась на кровати, когда Бьякуран вошел. Она всегда приветствовала его таким образом, показывая свое уважение и признательность - Джессо был с ней внимателен и ласков, и это было так непохоже на дежурные появления родителей - именно появления, они даже почти не разговаривали с Тори. Ей все явственнее казалось, что они только и ждут, когда же она умрет. И этот день, похоже, приближался. Сегодня обычная утренняя слабость была особенно сильна, и со временем не отпускала, как было раньше. Бьякуран заметно переменился в лице, подходя к ней, опустился рядом на кровать - чего раньше никогда не делал и как-то беспомощно коснулся своей узкой ладонью лба девочки. - Бьякуран... Я умру. - Тори произнесла это таким тоном, будто говорила о предстоящей прогулке. - Знаешь, я много об этом думала... Как-то само собой получается. В больнице мне рассказывали, что это совсем не страшно... Это просто как... Как заснуть, да? Но мы во сне никогда не видим то, что нам хочется - а мне так хочется, чтобы мне приснился ты. - Блюбелл, - Бьякуран никогда не называл ее настоящим именем, впрочем, ей это было и не нужно; ей казалось, что так они становятся как бы ближе друг другу - и это было так приятно, словно Тори становилась немного ближе к неведомому, но прекрасному богу, о котором когда-то давно ей рассказывала старенькая бабушка. Впрочем, Бьякуран как-то сразу для нее стал равным если не богу, то одному из ангелов так точно. - Ты не умрешь. Я не могу этого допустить. - Но мне сказали... - Неужели мне ты доверяешь меньше? - Джессо мягко взял ее за руку; такого тоже раньше не было. - Я могу тебе помочь, если ты сама этого захочешь. Тори неподвижно уставилась на свою руку в его руке. Помочь? Сколько раз ей обещали помощь, но все обещания так и оставались... Обещаниями. Если и с ним так выйдет, то лучше и правда умереть уже наконец. - Я хочу... Я хочу, чтобы это кончилось. Я устала. - Хочешь, я заберу тебя с собой? Насовсем, - Бьякуран улыбнулся, легко поглаживая ее пальцы; Тори поймала себя на мысли, что, хотя чувствительность теряется, прикосновения Джессо все так же отчетливы, хоть он, казалось, касался ее едва-едва. И ей хотелось бы, чтобы эта ласка не кончалась. - Я тебя люблю, - это сорвалось с губ как-то само собой, и девочка немедленно поняла, что это - правда, и, может, только это и есть правда на самом деле, а больше нет ничего. Любовь переполняла ее, оттесняя страх смерти, былые обиды и боль. - Забери меня отсюда. Казалось, Бьякуран был тронут, однако виду он не показал. Вечером того же дня девочку увезли. Из больницы родителям позвонили и канцелярским голосом сообщили о смерти Виктории. Через три дня были похороны, на которые пришел и Бьякуран; он был в строгом черном костюме и ослепительно-белой рубашке; пара пуговиц на воротнике были расстегнуты. Он пришел, как идут на пир во время чумы; и родители Тори, пребывавшие в уверенности в том, что Бьякуран был привязан к их дочери, были неприятно удивлены его тяжелой ухмылкой... В гробу лежала искусно сделанная кукла. Настоящая Тори в это время проходила курс интенсивной терапии в личной клинике семьи Мильфиоре. Девять лет и три месяца Он по-прежнему приходил к ней каждый день, хотя бы на пять минут - но приходил. Сейчас Тори выглядела еще хуже, чем раньше - прежде чем проделать все необходимые операции, нужно было удостовериться, действительно ли ее выбрало кольцо Дождя Маре. Процесс синхронизации был медленным - возможно, потому, что у девочки уже не оставалось сил. Но кольцо с ее пальчика больше не снимали. Теперь, когда синхронизация началась, пламя само, казалось, поддерживало в ней жизнь - и начали проявляться ее способности. Так, она могла теперь зажигать голубоватые огоньки на кончиках пальцев. Обо всех своих успехах она сообщала прежде всего Бьякурану. Врачи ей не слишком-то нравились - суровые и молчаливые; среди их каменных лиц улыбка Бьякурана была словно луч солнца, проникший в сырую темницу. В день, когда она показала Джессо дрожащий язычок голубого пламени, танцующий на ее указательном пальце, он заговорил с ней намного серьезнее, чем обычно. - Блю-тян помнит, что я обещал ее вылечить? - в общем-то, ей уже даже это было неважно, лишь бы он приходил почаще. Но не иметь возможности пойти следом за ним... - Да. - Пришла пора мне сдержать свое обещание. Ты боишься боли, Блю-тян? - Да, - она даже смерти так не боялась. Смерть - это сон, а во сне не бывает больно, как в жизни. А когда не больно, то не страшно. - Я буду рядом, пока все не закончится, - пальцы Бьякурана мягко коснулись щеки девочки, а в следующую минуту в палату вошли двое мужчин во врачебных масках и белых халатах. Оба были длинноволосы, и у обоих волосы были зеленоватого оттенка. У того, что выше - ближе к бирюзовому, у другого - болотно-зеленого цвета. Лиц было не видно, впрочем, наверное, и не нужно было; Тори почему-то была уверена, что лица произвели бы на нее еще более пугающее впечатление. Высокий мужчина держал в руках шприц с золотистой жидкостью; в его взгляде читалось сочувствие. Немного помедлив, он спросил: - Бьякуран-сан, это она? Это и правда она? Ей же не больше десяти лет, вы уверены, что она справится? - Это она. Это наша Блю-тян, - в голосе Джессо промелькнуло что-то похожее на гордость. - Начинайте. Высокий подошел к девочке и, протерев резко пахнущей ватой ее предплечье, поданной ему его коллегой, сделал укол. От руки по телу немедленно начало расползаться онемение и одновременно Тори охватило ощущение странной эйфории. - Ничего не бойся, - слова Бьякурана долетали как сквозь вату, - я с тобой. Когда Тори отключилась, Бьякуран взглянул на врачей. - Каковы прогнозы? - отрывисто спросил он. - Пять процентов, что выживет. Даже у Дейзи было лучше, - ответил высокий. - Я думал, что умру, - тихим, как у умирающего, голосом заявил его напарник. - Но тогда меня спасло пламя Солнца. - Отлично, Де-кун, - вкрадчиво произнес Бьякуран. - Ты ей поможешь, - он немного помедлил, наблюдая, как безжизненное тело Тори кладут на носилки, и добавил, - Кике-кун, Де-кун... Я на вас рассчитываю. Мы не можем ее потерять. Это - приказ. Девять лет и четыре месяца Блюбелл открыла глаза - в первый раз с того момента, как ей ввели странный золотистый препарат. Во всем теле ощущалась странная легкость; а еще девочка поняла, что не хочет сделать очередной вдох. Это было странно, но приятно, неожиданно приятно. Сквозь толстое стекло она видела озабоченно смотрящего на нее Бьякурана. Она шевельнулась; руки и ноги повиновались без проблем, но только теперь она вдруг с невыносимой четкостью осознала, что она не лежит в своей постели, а как бы висит над полом, гладким стеклянным полом, а вокруг нее не воздух - вода. Это ее поначалу испугало, но, увидев, как Бьякуран улыбнулся - с заметным облегчением, она поняла, что бояться нечего. Вот только сказать ничего было нельзя, а так хотелось... Блюбелл подняла голову. Сквозь нее над головой был виден колеблющийся, выложенный бледно-лиловой и белой плиткой потолок. Она инстинктивно рванулась к нему и через пару секунд уже была на поверхности. Здесь не дышать было нельзя, и она с удовольствием глотала свежий воздух, чувствуя, как мокрые волосы льнут к спине. - Блю-тян, Блю-тян... Ты так долго спала, - голос Бьякурана, все такой же ласковый и глубокий, вернул ее к действительности. Девочка подплыла к краю аквариума - иначе и не назвать - и облокотилась на круглый бортик, в первый раз в жизни смотря на Джессо сверху вниз. Зрелище было занимательным, надо сказать. - Что со мной? - творилось определенно что-то странное, и ей очень хотелось узнать, что же произошло, пока она спала. - Блю-тян теперь рыбка, - загадочно ответил Бьякуран. Что-то в этих словах заставило Блюбелл опустить глаза и осмотреть свое тело. Все было как обычно, за исключением двух странностей - она была полностью обнажена и на груди, слева, на месте уже довольно заметно обозначившейся груди, окруженный уродливыми вздутиями вен зловеще чернел квадрат из непонятного материала с круглым отверстием в центре, неумолимо напоминавшем о чем-то... - Так я теперь - коробочка? - пораженно всхлипнула Блюбелл, прикасаясь к плотно закрытым створкам крышки. - Нет-нет-нет, Блю-тян. Лучше. Теперь ты - сверх-человек. Вместе с этой коробочкой я передал тебе всю свою память о других мирах и памать о всех твоих возможных способностях... Он не успел договорить. Блюбелл вспомнила все сама - но в первую очередь - дикую, непрекращающуюся боль в груди, не отпускавшую ее, пока адский механизм вживляли в ее тело. Словно на автомате, она подняла руку с кольцом; камень вспыхнул голубым огнем. Она ожесточенно ткнула им в отверстие коробочки и буркнула невесть откуда пришедшие на ум слова: - Коробочка Ада. Открывайся. Я хочу на тебя посмотреть. Казалось, ледяное пламя разлилось в ее крови. Это было не больно, напротив - даже приятно, но то, как ее тело менялось, выглядело довольно жутко, а то, чем оно стало в итоге - и вовсе сюрреалистично. - А если принц женится на другой, то ее тело на восходе следующего же дня станет пеной морской... - негромко певуче произнес Бьякуран. - Блю-тян - русалочка. Девять лет, четыре месяца и одна неделя - Здравствуй, мамочка. Давно не виделись, - тихонько проговорила Блюбелл на ухо оцепеневшей от ужаса женщине. - Ты скучала по мне? В ее голосе выливались вся обида за недополученную нежность и родительскую ласку. Ее мать попыталась было вырваться, но клинок из чистого пламени Дождя пригвоздил ее к кровати, пронзив плечо. Женщина истошно закричала; бежевое покрывало быстро пропиталось кровью. - Тебя нет! Мы же тебя похоронили!.. - Блюбелл недовольно фыркнула, резко обрывая истеричные всхлипы: - Похоронили Тори - это верно. Но я - не Тори. Меня зовут Блюбелл. - Ты убьешь меня? - обреченно спросила женщина. С кровью из нее медленно вытекала сама жизнь, как бы избито это не звучало. - Вы хотели моей смерти, мамочка. Вы - ты и папа. Вы никогда мне об этом не говорили, но это было очевидно. Нельзя никому желать зла - оно обязательно вернется, но со своим я как-нибудь сама разберусь... Но знаешь... - она чуть помедлила, рассеивая лезвие, прежде чем вогнать его в сердце матери, - Все-таки я вас всегда любила. Босые ноги ступали по до блеска натертому паркету почти неслышно. Дерево приятно ощущалось ступнями, но еще приятнее было чувство необычайной легкости; теперь у нее остался только... - Сестра! - но все же до последнего она надеялась, что этого не произойдет и с братом она не встретится - потому что тогда придется убить и его. - Сестра! Я знал, я всегда знал, что ты жива, я никогда не верил, что они и правда тебя закопали и ты не вернешься! - мальчик подбежал к Блюбелл и крепко обнял ее. - Тори, кто-то убил папу! Он лежит там... В крови... - Марк уткнулся лицом в живот сестры, тихонько всхлипывая. - Марк, - прежняя любовь на миг шевельнулась в ней остро и болезненно. - Тори больше нет. Я пришла отомстить за нее. Мальчик недоверчиво смотрел на нее; нет, никаких различий не наблюдалось - эта девочка определенно была совсем как Тори... И в то же время это действительно была не его сестра - Тори никогда не смотрела вот так... Марк ничего не успел понять. Блюбелл почти нежно подхватила безжизненное тело мальчика на руки и отнесла брата в его спальню, бережно уложила на кровать и провела ладонью по лицу, закрывая удивленно распахнутые глаза. - Теперь мне некуда возвращаться, - сказала она Марку, чувствуя, как ее душат непрошенные слезы. - Прости меня, я должна была... Его я люблю больше. Никто не видел ни как она зашла в дом, ни как вышла. Только один сосед заметил ярко-голубую вспышку в небе, но счел, что ему померещилось. В этом маленьком городе никто больше никогда не видел ни Бьякурана, ни Тори... Ни Блюбелл. Девять лет и девять месяцев - Зачем Бьякурану нужна эта... Эта... Юни? - Блюбелл душила ярость, такая обжигающе-болезненная, какой она в себе и не подозревала. - Она... Она бесполезная, ничтожная, жалкая!.. - Тише, тише, Блю-тян, - Кикё посмотрел на нее чуть-чуть насмешливо, но ласково. Девочке нравился этот взгляд - во всяком случае, в нем она видела куда больше искренности, чем в нежно любимой, но непроницаемой улыбке Бьякурана. - Может, ты не все знаешь? Блюбелл вздохнула, выбираясь из своего аквариума, и привычно забралась на колени к Кикё, вальяжно развалившемуся в кресле. Потоки воды с ее волос немедленно залили его форму, но он не обратил внимания - привык. Это Блюбелл тоже нравилось - он позволял быть рядом, он позволял ее остывшей крови согреваться его живым теплом. Девочка прильнула к груди Кикё, обнимая его за шею; тот лениво погладил ее по волосам. - Чего же я такого не знаю?.. Чем она лучше меня? - Блю-тян сейчас рассуждает, как маленькая девочка. Подумай о том, к чему мы придем в итоге - мы все необходимы Бьякуран-сану, все. И если зачем-то ему нужна Юни... Он имеет полное право не посвящать нас в свои планы. Не будь эгоисткой, Блю-тян. Блюбелл оставалось только кивнуть. В самом деле, Кикё прав - надо, значит надо. Когда мужчина накинул ей на плечи свои плащ, она вздрогнула от неожиданности и вопросительно взглянула на него. - Замерзнешь, Блю-тян. Она тихонько рассмеялась, закутываясь в плащ плотнее и прижимаясь к Кикё чуть-чуть крепче. А он слушал ее смех и думал, как же она похожа на тропическую рыбку в арктических водах - прекрасная и глуповатая одновременно. Они все обречены на смерть - Блюбелл, Дейзи, Торикабуто, Закуро, Призрак, он сам... Да и Бьякуран тоже, если быть честным. Им не во что верить, и остается лишь наслаждаться мгновениями прекрасной, захватывающей игры - но ничего лучшего нельзя было и пожелать. Вместо бесконечно долгого существования - мучительно яркая вспышка и вечная память, болью впечатанная в чужие сердца... Но Блюбелл слишком мала, чтобы это понять. Впрочем, в том, чтобы отдать жизнь за того, кого по-настоящему любишь, есть своя уродливая в своей эгоистичности красота. Десять лет Глядя на бесполое, окруженное изумрудным сверкающим ореолом существо, неторопливо печатающее шаг, Виктория испытала почти религиозный ужас. Разрез глаз, тонкий прямой нос, рост, стать - все в нем было от ее божества, если не считать длинных спутанных волос и метки не на той щеке. А еще... Еще девочка отчетливо ощущала его безнадежную тоску. Ей мгновенно вспомнилось все - как она лежала в больнице, где умерла Жанна, как братишка повторял: "Тори, ты поправишься!", как впервые к ней пришел Бьякуран, как... Тори, конечно, читала, что перед смертью вся жизнь мелькает перед глазами. Она уже видела смерть Торикабуто, и Дейзи больше никогда не начнет хвалиться перед ней своей силой и выносливостью, но смерть - это же то, что бывает с другими... С другими? Оглушительно затрещала молния. "Станет пеной морской..." Это было больно. Девочке показалось, что ее сжигают в адском пламени; по ушам ударил собственный отчаянный крик, мгновенно перешедший в надсадное хрипение, как в кошмаре. Она успела увидеть, как с неподдельным ужасом смотрит на нее Кикё, как ее пальцы неумолимо истончаются в зеленом огне, а затем стало темно. И прежде чем раствориться в темноте навсегда, Блюбелл успела подумать - ну надо же... Это не может быть смерть, мне же так больно... Бьякуран, наблюдая, как голубое пламя растворяется в изумрудном, только со вздохом пожал плечами. Великие победы невозможны без жертв.