* * *
Некоторое время я, надо признаться, избегал общения с Алексисом и не скрывал своего отчуждения. Однако он не пытался воздействовать на меня, лишь многозначительно распространяясь на лекциях о природе «якобы небытия», нервируя и раздражая преподавателей. Мне казалось, что эти вызывающие рассуждения были адресованы мне — это чувство не оставляло меня ни на миг… Несмотря на репутацию странного и перверсивного типа, Алексис был лучшим студентом нашего курса и проявлял феноменальные успехи во всех прикладных дисциплинах. Его воззрения на природу мёртвого тела и возможности воскрешения из мёртвых списывали на беспочвенную блажь гениального экспериментатора. У меня же было стойкое ощущение, что это не просто болтовня и за этим кроется что-то ужасное и вполне конструктивное… Прошёл год учёбы и нашу группу направили в одно из реанимационных отделений для практических занятий. Как новички в нашем будущем ремесле, мы должны были наблюдать за работой профессиональных врачей, чтобы набираться опыта. Судя по снисходительным ухмылкам моего странного товарища и коллеги Алексиса, к идее сохранения жизни любой ценой он относился весьма беспечно, более интересуясь идеей воскрешения мёртвых. Я мог бы поручиться, что к этому времени он уже в точности знал, как совершить этот кощунственный акт… 13-го марта я получил от Алексиса письмо. «Дорогой друг и коллега Грегориус», — говорилось в послании. — «Я был рад и счастлив учиться с тобою в этом замечательном учреждении и, отдавая должное твоему уму и способностям, хотел бы предложить участвовать в моём экстраординарном опыте. Как ты понимаешь, моя теория полностью сформирована и я располагаю экспериментальным образцом сыворотки „Плюзиум Ф-25“, которая позволит вернуть в наш унылый мир отошедших по ту сторону бытия, но столь жаждущих вернуться… Ведь и ты тоже слышишь их зов, не так ли? Ты слышишь его в самых глубоких снах, когда мертвецы говорят с тобою на языке немыслимых Бездн. Йа, Врата Йак-Саккат ждут призыва!». Прочитав эту чудовищную прокламацию, я едва не обезумел от ужаса, и был готов тотчас сорваться прочь за тридевять земель, чтобы больше никогда не видеть холодных непроницаемых глаз чудовища, скрывающегося под личиною Алексиса-Пьера Бартоломью, но — да простит меня милостивый господь — нездоровое любопытство всё же взяло вверх, и утром следующего дня я с хмурым видом выслушивал от Алексиса его чудовищный план…* * *
Тщательно обсудив инициативу, мы порешили на том, что дождёмся удобного случая, чтобы пробраться с прозекторскую, где покоились жертвы операбельного вторжения, и попытаемся апробировать опытный образец эликсира воскрешения «Плюзиум Ф-25» для получения хотя бы мизерного или отрицательного результата, который тоже есть результат. Зная в точности планировку больничного комплекса и статистику смертей, мы могли совершить свой кощунственный опыт без особого труда. Я должен сказать, что ужас от предстоящего опыта был так велик, что я был вынужден прибегнуть к употреблению некоторых веществ, вследствие чего всё последующее проплывает перед моими глазами будто бы через пелену дурмана… «От тебя потребуется лишь чисто ассистентская роль», — увещевал меня Алексис. — «Ты зафиксируешь результат опыта, который проведу я. Не беспокойся ни о чём, я ведь тоже слышу зов мертвецов…». «Что за чудовищные фантомы кишат там, в той чудовищной зыбкой тьме, в которую уходят из нашего мира?», — в неописуемом ужасе вопрошал я. — «Что за вести принесут оттуда отошедшие, и надо ли их вызывать?..». «Но ты же хочешь это узнать, Грегориус», — вкрадчиво говорил мой ненормальный друг. — «И я тоже. Вскоре мы узнаем, почему ОНИ так рвутся в этот мир увядших грёз и героиновых бродяг, которые больше не мечтают…». «Но это так ужасно…», — говорил я. Алексис же лишь холодно смотрел своими непроницаемыми глазами: для него я был не более, чем функционирующей биомассой, лишённой души и объясняющейся сполна цепью химических реакций… Он позволило мне изучить химический состав сыворотки воскрешения, которая имела пробу на номером 25, что говорило о долгой работе молодого, но одарённого не по годам д-ра Бартоломью. При первом же взгляде на состав рецепта, я проникся ужаснувшей меня мыслью, что подобные знания можно было почерпнуть только из одного источника: из чёрных колдовских книг. Тогда-то я припомнил, что в комнате Алексиса видел некоторые старинные книги, вроде «Grimoirium Imperium», «Grimorium Verum», «Draconian Grimoire», «Azoёtia Grimoire», «Clavicula Salomonis», «Заклятья Вормуса», «О Древних», «Запретные Ритуалы», «Пикатрикс», «Гептамерон», «Армадель», «Софинером», «Ран-Тегот», «Сумахии» Евстихия Тяжкого, «Трактат о Небесных Воинах и Послах Империи Девяти» Иоакима Отступника, «Ключ к Бессмертию» Санхуниатона, «Чёрный Дракон», «Магия Арбателя», «Зекербони», «Sethos-Behena», «Cultus Maleficarum», «Скрижали Маклу», «Трактат о сверхъестественных способностях человека» Николаса фон Зойта и «Неизъяснимые культы» Эмиля фон Юнтца. «Это очень древнее знание», — согласился со мной Алексис, когда я сказал об этом. — «И я вовсе не претендую на оригинальность. Ещё Заклятье Абдурама, датируемое третьим тысячелетием до эры Распятого, даёт точный рецепт воскрешения из мёртвых. Фракийцы хранили пепел своих сородичей в урнах, поскольку колдуны тех лет могли воскрешать мертвецов. В „Своде Некромантии“ аббата Амбрезиуса даётся множество рецептов о том, как воскрешать из пепла, из частей тела, из образа, даже просто по имени. Мудрецы прошлых времён знали в этом толк… Я же использовал метод достопочтенного мастера Людовика Фонтенбло, жившего в первой половине XIV-го века». Алексис также намекнул на принцип работы эликсира, который работал как сыворотка: для воскрешения из мёртвых использовались некоторые антидоты, также получаемые их различных секреций мёртвых тел, и не только людей… «Сыворотка не будет работать», — прошептал Алексис, и впервые в его глазах я увидел тень ужаса, — «если её не коснулась рука мертвеца… Из того, тёмного мира ушедших… Всё сработает, Грегориус: я получил благословенье…».* * *
В реанимационном отделении погибали в среднем три человека в сутки. Недостатка в трупах не было, проблема заключалась лишь в подходящем времени. Алексис, как опытный охотник, выжидал своего часа, тщательно отслеживая каждый труп… Наконец, в первых числах апреля, когда мы были на дежурстве, в отделение привезли молодого парня, которого сбила машина. Парень, находясь в коме, после героических попыток спасти его, скончался и был направлен в прозекторскую. У нас было около пятнадцать минут, пока не пришёл врач для проведения вскрытия. По заранее намеченному плану, предусмотрев пути проникновения и отхода, мы устремились в холодные подвальные помещения, где мертвецы ожидали последнего врачебного осмотра перед отправкой на кладбище. «Я знал, что это будет сегодня», — сказал мне Алексис с неким ребячливым озорством. — «Сегодня мы услышим вести из иного мира. Мертвецы будут говорить с нами…». «Побойся же бога», — сказал я, хотя испытывал не меньший ажиотаж. Наркотики сделали своё дело и, откровенно говоря, я отчасти даже был рад, что всё, наконец, прояснится… Забежав в прозекторскую, мы устремились к нашему проводнику из другого мира. Алексис достал шприц с эликсиром «Плюзиум Ф-25» и грубо, но точно и верно ввёл её в горловую артерию мертвеца. Мне показалось, что в этот миг где-то вдали на кладбище прогудел колокол, а в окно прозекторской будто ударила гигантская невесомая тень… Ледяной холод охватил меня, мышцы оцепенели, будто оледенев. Кажется, это был шок… «Давай же!», — сердито рявкнул Алексис, отвесив мертвецу пощёчину. — «Н-каа схгаббибур нгл-нхаа вортос инглихим шаккураб! Азмодеи, Вархос, Никликхос! Шаббатаи илнглинилг парцепцеи дуккаремнос влинлиньгхи!». Кажется, у меня совершенно помрачился рассудок, потому что перед моими глазами разверзлась бездна. Я не видел более никакой прозекторской. Я стоял прямо в самом центре чёрного Небытия, а над мертвецом, который алел пурпуром и багрянцем, склонилось чудовище, которое не было Алексисом-Пьером Бартоломьи… Чудовище изрекало ужасные заклинания, которые эхом отзывались во всей чёрной бездне, наполненной фантомами, которые тянулись, жадно простирая руки, к вратам бездыханного тела. Сам мертвец в ужасе разевал рот и монотонно, как слабоумный младенец, выл — вечный зов мертвецов… Затем я потерял сознание и пришёл в себя на ледяном полу в прозекторской. Возле меня стоял встревоженный врач и дежурная медсестра. «Как он попал сюда? Что он делал здесь?», — спрашивал врач. «Не знаю», — растеряно, чуть не плача, говорила медсестра. — «Как-то проник, чтобы… чтобы…». «Не прикасайтесь к этому шприцу», — приказал доктор. — «Только дьявол знает, что за надобность была у этого сумасшедшего. Я ведь сколько раз обращал внимание декана на явную ненормальность его поведения…». «Бедняжка», — сказала медсестра и склонилась надо мною, доброй рукою коснувшись моего залитого ледяным смертным потом лба…