Сладко?..

Всего лишь маленькая закорючка, точка, простая линия, но кажется, что все они в беспорядочном танце медленно проникают в разум, стремясь каким-то возникнувшим словом сломить волю, как будто одна маленькая капелька каждую секунду, не переставая, спешит переполнить чашу терпения, лишь бы увидеть очередные страдания ни в чем не повинного человека. И тонкие пальцы, которые так хрупки на вид, но по правде цепкие и сильные, нервно сжимают ручку, выводя буквы, слова, глупые предложения, которые начинают терять всякий смысл в помутневшем от усталости разуме. И сон, такой притягательный, манящий, пьянящий невесомыми и желанными образами лжи, без лишних слов пытается окутать все вокруг, не оставляя белых пятен, лишь бы увести за собой сопротивляющегося капитана, который лишь встряхивает головой, от чего неестественно-белые пряди слишком длинных волос взметаются в воздух, напоминая всполох пепельного огня. Многочисленные бумаги, которые носят гордое название "отчет", разбросаны на сделанном из темного дорогого дерева столе и даже на полу, напоминая мечнику, что работы еще предстоит много, которую надо выполнить до утра. И потирая переносицу затекшими от долгого держания ручки пальцами, взгляд глаз, по цвету напоминающих блестящую в свете ночной луны сталь верного меча, устремляется на кажущиеся бесконечными строки. Усталый вздох, и как бы хотелось разорвать к чертям эту дешевую бумагу, которую ему приходится видеть почти каждый день из-за того, что босс Варии отказывается сам писать отчеты, которые непонятно зачем вообще нужны. И тихо проклиная про себя чертова босса, Скуало тянется за следующим листом, небрежно хватая рукой, бледную кожу которой вечно скрывает черная ткань тонкой перчатки. Бормоча себе под нос нужные слова, смысл которых так старается ускользнуть, мечник пытается погрузиться в работу, и тонкий стержень ручки царапает белую поверхность, оставляя тонкие линии синих чернил. — Капита-ан, — меланхоличный тембр голоса сразу же следует за еле слышным скрипом петель, и в комнату входит парень, безразлично окидывая небольшой кабинет взглядом изумрудных глаз, в которых тонкой полосой отражается свет включенной лампы, так напоминающий всплески золота, вкрапленного в дорогое украшение. — Не мешай, Лягушонок, — это прозвище крепко привязалось к Франу, потому все его называют так, забыв, что у него есть настоящее имя. И, уже собираясь снова погрузиться в глупый маленький мирок рутины, взгляд серебристых, отливающих сапфировым блеском глаз остановился на фарфоровой чашке, которую сжимают тонкие руки, тоже чем-то похожие на хрупкий фарфор. Клубы напоминающего мягкую вату пара нежно, даже с некой толикой грусти отстраняются от глади горячего чая, который невообразимо красиво гармонирует своими темным, даже черным насыщенным цветом с белыми стенками нагревшейся чашки. — А я чай прине-ес, — шаркая форменными сапогами по гладкому паркету, иллюзионист подошел к большому столу, как бы случайно по пути наступая на отчеты. И хотел бы Скуало на это что-нибудь прокричать, не забыв сказать свое коронное «Врой!», но мысли сбились в кучку около бодрящего чая, который пьянит терпким запахом заваренных трав. Отложив в сторону ручку и кучку бумаг, он протянул руку навстречу маленькому спасению, которое, он надеется, заставит его забыть о нудной боли в затекших мышцах и той предстоящей бессонной ночи, которая ему покажется слишком длинной. — Давай сюда, — с этими словами он бесцеремонно хватает чашку, и его прохладные пальцы приятно греет теплый фарфор. Тонких губ, обычно поджатых от вечного недовольства, касается легкая ухмылка, и ароматный напиток уже обжигает горло, спеша скорее полностью согреть и взбодрить уставшего мечника. — Врой! Было бы еще что-нибудь сладкое, и, возможно, я бы даже поблагодарил тебя! – Скуало быстрым движением ставит чашку на стол, желая еще растянуть удовольствие, оставив немного чая на потом. Может, это и странно, но мечник всегда любил съесть что-нибудь сладкое вместе с кофе или чаем. Ведь бодрое расположение духа должно быть всегда, считает он, а что бодрит лучше столь вкусного напитка? Тем более, если его еще дополняет притягательный вкус какой-либо сладости, от чего по непонятным причинам даже поднимается настроение. Фран, явно задумавшись о чем-то, поправил большую шапку, из-за которой его и прозвали Лягушонком, и нарочито медленно, будто давая возможность отстраниться, пока не поздно, наклонился вперед, касаясь мягкими губами горячих после чая губ капитана. Глаза, во время битвы напоминающие не больше, чем куски холодного льда, сейчас расшились от неожиданности, но сам Скуало то ли от внезапности, то ли еще по какой-то причине не стал отстраняться и лишь смотрит в приоткрытые глаза напротив, в которых заметна привычная меланхоличность, но в то же время на дне которых таится мягкое тепло. И этот поцелуй — не более, чем обычное прикосновение без излишних ласк и желаний, но от которого, кажется, застыло время, подобно воде в заледеневших реках, и ощущение, будто в тебе бешено бьется еще одно сердце, пусть не в такт твоему, но не менее взволнованно. Голова не кружится, а воздуха начинает не хватать лишь потому, что непроизвольно задерживаешь дыхание, которое, казалось, смогло бы разрушить собой ту прозрачную красоту этого странного момента. И медленно отстранившись, словно боясь совершать слишком резкие движения и какое-то время все продолжая смотреть в удивленные глаза, Фран все же отвел взгляд и чуть отошел. — Ну как, сладко-о? Я недавно ел шоколад, так что должно было быть сладко-о, — было заметно чуть сбившееся дыхание, но голос звучал как обычно. – Капита-ан, вам бы лучше отчеты писать, чем с открытым ртом сидеть. Или вы временно подрабатываете мухоловко-ой? – гласные растягиваются, придавая скучную монотонность, которая просто подчеркивает издевку в произнесенных словах. Видя появившееся раздражение на лице мечника, Лягушонок решил, что ему будет лучше оставить того одного, и направился к двери, при этом явно не спеша, дразня, ведь не сложно заметить, как Суперби с трудом сдерживает себя, чтобы ничего не кинуть в иллюзиониста. Но у двери он еще задержался и, обернувшись, пожелал приятных снов, прекрасно зная, что Скуало в предстоящую ночь их не предстоит увидеть, а потом быстро скрылся за дверью. Нервно потирая виски, мечник пытается успокоить быстро бьющееся сердце, что ему удается с трудом, и пытается осмыслить произошедшее только что. Причину своей злости он не может понять до конца – пусть Фран и язвит как всегда, но это явно не было именно той причиной. Пока чай не остыл, он его допил за пару больших глотков, и взгляд стальных глаз уставился на деревянную дверь, за которой только что скрылся парень. — Спасибо… — хмыкнув, произнес он, тут же усмехаясь. Он ведь сказал, что поблагодарит Лягушонка, если будет что-нибудь сладкое, а такой желанной и вкусной сладости как сейчас ему еще никогда не доводилось пробовать. И снова беря отчеты и ручку, он с довольной улыбкой делает себе заметку, что надо будет как-нибудь еще обязательно попробовать эту сладость.