Реми

      Этот день я запомню до конца своих, увы, недолгих, но счастливых крысиных дней. Тогда я, совершенно измотанный беготней по городу, прибежал домой к Альфредо, держа в зубах завещание Гюсто и бумагу, удостоверяющую, что Альфредо является сыном Гюсто. Надо было спешить, поскольку Скиннер мог вернуться в ресторан раньше нас и принять какие-нибудь меры против Лингвини. Ведь в кабинете Скиннера остался третий документ, тоже подтверждающий родство Гюсто и Лингвини.       Альфредо, прочитав бумаги, долго не мог поверить в то, что было там написано. Мне, скажу по секрету, даже пришлось немного укусить его, чтобы слегка привести в чувство. Только тогда он очнулся и бросился в ресторан, посадив меня в потайной карман куртки. В этом кармане он иногда меня носил, когда был в не колпаке. В кармане мне было довольно удобно, хотя и чуть тесновато; зато я прогрыз себе там небольшую дырочку и мог из нее наблюдать за происходящим.       Скиннера, слава крысиным богам, еще не было. Зато Альфредо встретил на кухне Колетт.       ― Ты уже здесь? ― улыбнулась она. ― Твоя смена вообще-то начинается через час.       ― Я знаю, ― выпалил Альфредо, ― Колетт, мне нужно с тобой поговорить. Очень срочное дело.       ― Да что с тобой? На тебе просто лица нет! Что-то случилось?       Колетт, надо отдать ей должное, гораздо быстрее Альфредо поняла, что к чему, прочитав бумаги.       ― Так значит, он все это время нас обманывал… Как же ты их достал, эти документы?       ― Я нашел их у него в кабинете.       ― Сегодня? Но ты же только сейчас пришел. Альфредо запнулся. Колетт, сама того не желая, поймала его на противоречии, но сейчас было не совсем подходящее время и место для того, чтобы рассказывать про меня.       ― Разве это так важно? Там есть еще один документ, как я понял. Маленький Шеф… В общем, думаю, он тоже важен. Мы должны спешить, пока Скиннер его не забрал. Колетт ухмыльнулась, наверняка подумав ― опять у парня едет «маленькая крыша». Возможно, именно за это он ей и нравился, за его чудаковатость, выражавшуюся, в частности, и в его упоминаниях о Маленьком Шефе.       ― Ты прав, сейчас это и в самом деле не так уж важно. Пошли.       Мы зашли в кабинет Скиннера и забрали оставшийся в папке документ ― анализ, подтверждавший отцовство Гюсто.       Мы опередили Скиннера всего лишь на несколько минут. Когда тот вошел в свой кабинет, естественно, весь мокрый после плаванья в водичке Сены, он был уже поставлен перед свершившимся фактом. Забавно было наблюдать за выражением его лица, когда Колетт доходчиво объяснила ему, что он больше никто. Я ждал, что он будет что-то доказывать и отстаивать свои права, но он как будто уже заранее примирился с тем, что проиграл. Он ушел, не проронив ни слова, с нехарактерным для него спокойствием и достоинством. Мне вдруг стало его немного жаль. Да, я помнил, что он, впервые увидев меня, приказал меня убить, но я хорошо понимал, что так бы на его месте поступил, пожалуй, почти каждый шеф-повар. Он невзлюбил Лингвини с первого же дня, он был эгоистичным и вредным, но он был все же неплохим поваром, и то, что он ушел, было большой потерей для ресторана. Очевидно было, что он был слишком горд, и не согласился бы работать в качестве простого повара при Лингвини, даже если бы Альфредо сам бы его попросил об этом.       Впрочем, у меня уже в тот день появилась мысль, что Скиннер не сдастся просто так, и что он, возможно, замышляет против нас какую-нибудь пакость, но я был слишком обрадован, чтобы придавать ей серьезное значение.       Для меня уход Скинера и приход на его место Альфредо означал большую перемену. То, что мой друг стал владельцем ресторана и одновременно шеф-поваром, предоставляло мне невиданные доселе возможности. Ведь тогда получалось, что шеф-поваром, фактически, буду я! Это открывало передо мной такое огромное поле для фантазии, такие новые горизонты, что просто дух захватывало!       Скиннера, мягко говоря, не любили прочие повара и потому смену шефа почти весь персонал ресторан воспринял с нескрываемой радостью. Пока Альфредо отмечал вместе с ними свою неожиданную удачу, я был, в отличии от него и его коллег, пьян без вина. Я уже заранее предвкушал, какие новые блюда смогу создать и какие новые кулинарные идеи смогу реализовать. Ведь отныне у меня не будут связаны лапы так, как они были связаны при Скиннере, который стремился сделать все, чтобы уронить репутацию Альфредо.       Возможно даже, Альфредо решится раскрыть свою тайну своим коллегам, и представить им меня. Честно говоря, меня уже немного стала утомлять необходимость все время прятаться от прочего персонала. Само собой, что сидеть в волосах Альфредо и управлять его действиями было гораздо менее удобней, чем готовить самому или просто давать ему указания при помощи жестов. Для самого Альфредо, пожалуй, в таком способе работы также было мало приятного и удобного. Когда мы с ним только начинали работать, это был единственный выход из создавшегося положения, но это был паллиатив, и я понимал, что рано или поздно нам придется менять стиль работы.       Но я понимал и то, что раскрываться сразу было бы опасно ― надо было подождать какого-нибудь подходящего случая или подготовить весь персонал к этому как-нибудь постепенно. Ведь вряд ли бы все повара согласились бы работать под руководством простой уличной крысы.       Но я не учел одну вещь. Проблема была в том, что Альфредо, как оказалось, вполне устраивала существующая ситуация. Он был знаменит как просто повар, почему же ему не побыть немного звездой и в качестве шеф-повара?       Впрочем, я, пожалуй, забегаю немного вперед. Поначалу мы были очень счастливы. Особенно Альфредо, ведь он мог разделить свое счастье с любимой девушкой.       А у меня на самом деле проблем не стало меньше. Уже на следующий день после приключения с документами, я опять встретил во дворе ресторана Эмиля с его голодными корешами во главе с Гитом.       ― Хей, братик, ― обрадовался Эмиль. ― Куда же ты вчера смылся? Мы тебя ждали, ждали…       ― Во-во, ― усмехнулся Гит, ― с тебя должок, приятель.       Должок? А ведь он прав... Я вчера обещал им еду и не выполнил обещание. Хотя, конечно же, я мог бы относительно безбоязненно послать их всех куда подальше. Я не боялся Гита и его дружков ― он ни за что бы не решился оскалить зубы на старшего сына Джанго. Но вот у Эмиля могли бы быть проблемы, и я не хотел ставить брата в неудобное положение. И, кроме того, мне хотелось, чтобы о ресторане знало бы как можно меньше крыс. Если бы кореша Эмиля вернулись бы ни с чем, то это вряд ли бы охладило их пыл. Они растрепали бы всему клану, что где-то здесь, в ресторане, есть много еды, и, рано или поздно, совместными усилиями всего клана подземный ход, ведущий на кухню, был бы обнаружен. А так, если я сам принесу им немного еды, то они, скорее всего, будут молчать. Большинству крыс свойственна жадность ― таких широких натур, как мой брат, среди нас не так уж и много. Если пришедшие сюда крысы будут много болтать, то в следующий раз им придется делиться своим куском сыра с множеством нежелательных конкурентов.       Поэтому я без разговоров притащил ребятам немного всякой еды из кладовой и, на всякий случай, еще раз попросил, чтобы они держали язык за зубами:       ― Если люди узнают, что из кладовой исчезают продукты, то они примут меры. Поэтому я не могу брать оттуда много, только то, что хватит для нескольких крыс. Я кормлю вас только потому, что вы друзья Эмиля. Прошу, не говорите другим, иначе сюда попрутся все, кому не лень, и тогда вы все лишитесь халявной еды.       Друзья Эмиля согласились с моими доводами.       ― А у тебя башковитый братан, Эмиль! ― сказала незнакомая мне пожилая бурая крысиха, потершись носом об мою щеку в знак благодарности. Я невольно поморщился и даже слегка отстранился ― как же у нее воняло из пасти! Я уже порядком отвык от своих сородичей. Ну, правда на Эмиля я как-то не особо обращал внимания в этом плане. Все же он мой брат и самый близкий друг. Я вырос с ним вместе и помнил его еще с того времени, когда он был беспомощным слепым новорожденным детенышем ― мы с ним были из разных пометов.       Прочие крысы тоже согласились с тем, что я весьма умен и удалились. Эмиль ушел вместе с ними и обещал придти завтра       Я грустно посмотрел ему вслед, сидя на булыжной мостовой и задумчиво почесал ухо задней лапой. Не знаю, насколько я умен, но мне, хотя я и люблю Эмиля, иногда хотелось, чтобы и у него было бы чуть побольше мозгов, чем есть в наличии. Я чувствовал, что все это, общение с простыми уличными крысами и кража еды, добром не кончится, но что я мог поделать? Я вдруг понял, что попал в безвыходное положение. Альфредо наверняка думает, что я что-то вроде маленького человека с шерстью и хвостом, но я не мог просто так отвергнуть свою крысиную сущность и полностью порвать со своими сородичами.       Альфредо уже с первого своего дня в качестве владельца ресторана развернул бурную деятельность. Во-первых, ему не терпелось покончить со всем тем похабным бизнесом, который организовал Скиннер ― продажей фаст-фуда, полуфабрикатов и тому подобного. Самое неприятное для Альфредо во всем этом бизнесе заключалось в использовании имени и образа его отца, Гюсто. Я вполне понимал Альфредо ― на его месте я тоже бы чувствовал себя оскорбленным. И все же... Я всего лишь крыса с хорошим нюхом и вкусом и совершенно не разбираюсь в такой сфере человеческой деятельности, как бизнес и финансы. Но я знал, что такое деньги, и вполне был способен догадаться, что продажа общедоступной еды рестораном приносила ему какой-никакой, но доход. Стоило ли все так сходу и сгоряча отменять без всяких размышлений? Разумеется, ему с Колетт виднее. Но это его решение означало, что единственным источником дохода для его хозяйства оставался только, собственно, ресторан. А это означало, что мы с ним должны будем работать раза в два больше. Точнее говоря, в основном я, поскольку восемьдесят процентов всей работы в нашем тандеме приходилось именно на меня.       Кроме того, Альфредо вдруг решил, что ему нужны более роскошные апартаменты. Разумеется, его старая каморка не соответствовала имиджу владельца одного из лучших ресторанов Парижа.       Уже через два дня Альфредо принес меня в наше новое жилье. Он ото всей души хотел сделать мне сюрприз и даже попросил меня закрыть глаза, пока мы с ним не вошли внутрь.       Разумеется, я был впечатлен всем великолепием его нового дворца, но далеко не так сильно, как Альфредо думал. Для непритязательной крысы, всю свою жизнь проведшую в тесных подземельях и на малюсеньком чердаке в деревенском доме, даже прежнее жилье Альфредо казалось дворцом, и его смена на другой, пусть и более роскошный, не имела большого значения. Она имела смысл лишь для самого Лингвини ― в предыдущем своем пристанище ему было просто неудобно жить.       Я вдруг начал понимать ― от того, что Альфредо получил свободу действий, для меня самого ничего толком не изменилось. Альфредо вообще в эти дни мало готовил сам, поручая обслуживать большинство клиентов прочим поварам. Мы с ним делали только блюда по моим рецептам, те же, что и в бытность шефом Скиннера. Ничего нового Альфредо придумывать и готовить не хотел, а меня это не устраивало. Да и вообще он, как мне показалось, потерял всякий интерес к кухне ― все его мысли были заняты лишь Колетт, и теперь за его спиной не было Скиннера, который понукал его, и которого он боялся.       Вдобавок ко всему Альфредо стал считать, что своим возвышением он был обязан лишь самому себе, а не слепому случаю. Он этого не говорил прямо, но стал вести себя так, как будто и в самом деле так думал.       Я ясно видел все это, но почему-то не хотел воспринимать это как реальность, а находился в странном заблуждении, что Альфредо все же собирается как-то поменять наши с ним отношения и привести их в соответствие с переменами в нашей жизни. Я все же надеялся на его здравый смысл.       Но после вступления Альфредо в свои права прошла неделя и ничего толком не изменилось. Помимо того, что я был недоволен, Лингвини тоже чувствовал себя не совсем в своей тарелке: как оказалось, руководитель из него был никудышный ― он не принадлежал к тому типу персон, которые умеют командовать, и которых подчиненные слушаются безоговорочно.       Я вдруг остро ощутил, насколько я одинок. Я был одинок еще тогда, когда жил в колонии крыс. Сородичи меня не понимали, считали чокнутым, и никто не хотел со мной водиться, по крайней мере, до того момента, как я стал нюхачом. Возможно, я бы мог даже стать объектом насмешек со стороны других крыс, благо я не отличался особой силой и размером, но мало кто решался задирать меня открыто, просто потому, что все побаивались моего отца. Так что, кроме Эмиля у меня не было близких приятелей. Да и Эмиль тоже, по большому счету, меня не понимал. Но все же он был верным другом, с ним я мог чувствовать себя не таким одиноким. Крысы ― социальные существа, подобно людям, и отсутствие возможности для общения мы переживаем очень тяжело.       Наверное, именно потому у меня появился воображаемый друг ― Гюсто, с которым я мог переброситься словом, поделиться своими мыслями, который мог меня приободрить, когда я в чем-то не был уверен. Конечно, Гюсто нельзя было сравнить с живым другом, из крови и плоти. Разумеется, потом, когда я покинул свой клан, то я встретил и живого друга ― это был молодой человек Альфредо Лингвини. Но теперь с каждым днем я чувствовал, что Альфредо все меньше вспоминает обо мне. Это было еще одной причиной, почему я не мог сердиться на Эмиля с его дружками, число которых, кстати, с каждым днем все увеличивалось. Эмиль, правда, каждый раз просил у меня прощения по этому поводу, а я отчитывал его, но лишь для вида.       Я пытался повлиять на Альфредо, но он не понимал, что я хочу от него, или делал вид, что не понимал. Я пытался его убедить, что всем было бы гораздо лучше, если моя тайна была бы открыта окружающим его людям. Если он собирается и дальше развивать свой бизнес, то он просто обязан это сделать, потому что нельзя построить надежный фундамент для большого будущего на постоянной лжи.       Наконец, мне удалось втолковать ему, что я имею в виду.       ― Хорошо, Маленький Шеф, ― сказал он без особого энтузиазма. ― Я понимаю, чего ты хочешь. Это надо сделать, рано или поздно, я согласен. Но в этом столько сложностей… Я боюсь… Не знаю, как это воспримет Колетт… Да и вообще, тут нельзя э… так сразу, с наскока… В общем, э… я думаю, в ближайшее время… я что-нибудь придумаю…       И он ушел, оставив меня одного в своем кабинете. Еще бы, у него были дела с Колетт, которые были куда важнее меня и тех проблем, которые он, видимо, считал моими капризами.       На следующий день Альфредо решил устроить пресс-конференцию. Его уже давно осаждали журналисты, которые хотели взять интервью у нового владельца ресторана, восходящей звезды кулинарии, но Альфредо отказывал им под разными предлогами, как правило, под предлогом занятости. На самом деле, он просто боялся, как бы не ляпнуть в интервью что-нибудь не то, и люди бы не догадались, что он полный дилетант. Поэтому, чтобы избавиться от назойливых журналистов он решил пригласить сразу их всех, а меня посадил под колпак, дабы я мог дать понять ему, если он будет говорить что-нибудь не то. Мне же он о своих намерениях не сказал, а лишь заявил, что это будет его со мной совместная пресс-конференция.       Разумеется, я решил, что он намерен воспользоваться моментом, чтобы представить меня широкой публике. Это была бы, конечно же, глупость ― будь я на его месте, я бы начал с того, чтобы доверил бы свою тайну Колетт. Но, я уже давно усвоил, что Альфредо всегда все делает не так, как следовало бы.       Как выяснилось, Альфредо очень понравилось говорить и красоваться перед журналистами и он быстро забыл про свою стеснительность. Разумеется, рассказывать про меня он никому не собирался, и я почувствовал, что меня провели.       Поссориться с другом очень просто, а вот попытаться понять его и простить очень трудно… Когда Лингвини грубо вытряхнул меня на улицу, обозвал «кукловодом», да еще и наорал, у меня от обиды все помутилось в голове.       Ты думаешь, приятель, что ты так можешь вести со мной лишь потому что я слабее тебя и не могу тебе возразить? О, я покажу тебе, как ты ошибаешься. У меня найдется, чем отомстить тебе. Тебе не нравится, что ты ― моя марионетка? А почему мне должно нравиться, что я до сих пор всего лишь твоя ручная крыса? Это после того, как я сделал тебя великим поваром, после того, как я принес тебе в зубах сам ресторан! Что я получил взамен? Ты даже не поблагодарил меня как следует за все. Ты кормишь меня кусочком сыра, булочкой и виноградом, и это вся твоя благодарность? О, да, раз я крыса, то я должен быть на седьмом неба от счастья после этих подачек! И при этом тебя еще не устраивает, что я тебе в чем-то возражаю? И ты смеешь повышать на меня голос?       Разумеется, к вечеру я чуть поостыл, но уже поздно было что-то менять. Я уже не мог сказать отцу, что я передумал. Ничего, убеждал я себя, ведь он же платит поварам и официантам? Платит. А я чем хуже? Я просто возьму полагающееся мне жалование ― натурой.       Ох, как же мне было стыдно, когда я сидел и слушал, как Лингвини извинялся передо мной. Скорей бы он ушел, скорей! А недостача продуктов… Может, ее и не заметят.       Но случилось то, что и должно было случиться. Я был с позором вышвырнут вон вместе со всем кланом и вновь стал обычной уличной крысой. Чего я добился своей гордыней? Я потерял сразу и друга, и любимое дело.       Ночь я провел в своем одном из своих любимых мест ночлега, в дренажной трубе. У меня вообще не было никаких мыслей, совершенно пусто на душе. Я решил ― будь, что будет. Все, что ни случается, все к лучшему. Раз он решил, что для его друга и Маленького Шефа лучше всего подходят крысоловки и стрихнин ― пусть так и будет. Я не вернусь в ресторан, даже если он встанет передо мной на колени. Я прекрасно обойдусь и без него. Буду вынюхивать яды, как и раньше. Питаться отбросами, конечно, плохо, но мы так делали на протяжении тысячи поколений. Чем я лучше моих сородичей? Обойдется ли он без меня? Хм... А почему это меня должно вообще волновать?       Следующее утро выдалось ясным и солнечным, но я остался сидеть в трубе и не вышел наружу. Я не знал, удалось ли отцу и прочим крысам снова попасть в ресторан. Я очень сомневался в этом ― Лингвини, скорее всего, запер кладовую на ключ, когда ушел.       На душе у меня было грустно. Идти в колонию мне не хотелось. Да, я знал, что отец и Эмиль меня любят ― и я их тоже любил. Мне с моими способностями будет гарантирован почет и уважение всей колонии. Но я чувствовал, что я все же не буду так счастлив с моими сородичами, как был счастлив, когда был самым популярным парижским поваром. Мне вдруг вспомнился тот день, когда я первый раз попал в ресторан, два месяца назад. Как я уже было распрощался с жизнью, но Альфредо меня пожалел. Почему он от меня тогда не избавился? Ведь убить крысу можно куда проще, чем он намеревался сделать. Только ли потому, что он так хотел получить работу в ресторане Гюсто?       Я вдруг понял, что не имею права злиться на него. И не только потому, что он спас мне жизнь. Ведь я сам выбрал то, что он мне предложил и должен был принять правила этой игры. Я, маленькое животное, вредитель, вошел в мир людей с его помощью, вошел почти на равных, и получил возможность осуществить то, что я хотел делать в жизни? Разве этого мало? И никто не обещал мне, что так будет продолжаться вечно.       Альфредо ― замечательный парень, и не все ли равно, как он ко мне теперь относится? Даже если он теперь видит во мне всего лишь грязную крысу, от этого он не перестанет быть моим другом. Я должен быть благодарен ему за то, что он сделал для меня.       Но я все равно не вернусь, даже если он и простит меня. Я чувствовал, что больше не могу жить среди той лжи, которую он, а точнее, мы с ним вдвоем, нагромоздили вокруг себя.       Вечером я отправился к ресторану. Я решил просто посмотреть, как идут дела у Альфредо. Если все хорошо, то я уйду в колонию и больше не вернусь.       Оказалось, что дела шли плохо, очень плохо. Я увидел Альфредо и услышал его речь перед поварами. Я хорошо знал парня и сразу же понял, что он близок к панике. И не было никого, кто бы мог его поддержать. Готовить сам он не умел, я это знал. Как же он сделает блюда по моим рецептам? Колетт ничем не могла ему помочь, она сама ― великолепный повар, но она не разбиралась в нашей с Альфредо стряпне. А тут еще, как назло, и этот сноб Эго пожаловал. Он был трудным орешком даже для самого Густо, а его сына теперь, похоже, приводил в самый настоящий ужас.       Мне бы злорадствовать и потирать лапы, видя такое плачевное положение дел у Лингвини, но я не мог. Не мог не только потому, что я все еще переживал за него, но и потому, что я вдруг начал понимать и кое-что насчет себя. То, что полностью осознал лишь при помощи Густо, сидя в ловушке Скиннера несколько минут спустя.       А потом… Предсказуемо лишь то, что ничего не предсказуемо. Вечером этого дня, начинавшегося для меня так безнадежно и уныло, мне довелось узнать, что в жизни гораздо больше хорошего, чем плохого. В этот вечер я узнал, как на самом деле любят меня Альфредо и мой папа, и у меня появилось еще два друга среди людей ― Колетт и Эго. Это было начало новой для меня жизни. Наверное, я, простая крыса, и не заслуживаю того счастья, которое на меня свалилось, того почета и той любви, которой окружили меня друзья. Лучший повар Франции… Разве это звание стоит того, что творилось в моей душе, когда Альфредо оставшись наедине со мной после рабочего дня, взял меня на ладонь и, запинаясь, попросил у меня прощения за его вчерашний проступок.       ― Клянусь, Маленький Шеф, ты даже не представляешь, как я обрадовался, когда увидел тебя! Ты просто спас меня, и это после того, как я с тобой поступил. Я ведь был уверен, что больше ты не придешь. Я решил, что ты теперь будешь совладельцем ресторана вместе со мной. Я не могу отблагодарить тебя меньшим. Ой, да ты плачешь?       Я покачал головой, улыбнулся и смахнул со щеки слезинку кончиком хвоста. Я знал, что идею Альфредо на практике реализовать вряд ли будет возможно, но разве это теперь имело какое-то значение?       Конечно, я тоже хотел дать понять ему, что чувствую себя виноватым, но понял, что он меня уже давно простил. Лучше вообще не вспоминать о том, что было между нами.       Колетт тоже решила со мной поговорить:       ― Честно говоря, я поменяла свое мнение о крысах, когда увидела тебя и твоих сородичей в деле. Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я хотела тебя убить? Я покачал головой. Колетт улыбнулась.       ― Я вообще-то догадывалась, что Альфредо тогда не убил тебя, как приказал Скиннер. Он слишком добр для этого. Но я думала, что он просто тебя где-нибудь выпустил. А ты, выходит был все время вместе с нами. И слушал всю ту ругань, что я отпускала в адрес Альфредо?       Я кивнул и улыбнулся. Она протянула мне ладонь. Я вопросительно взглянул на Колетт и, прочитав разрешение в ее взгляде, осторожно взобрался к ней на плечо. Затем я потерся носом об ее щеку ― только так я мог выразить свою признательность к ней, к женщине, которая научила меня всем поварским премудростям.       Колетт рассмеялась:       ― Ну-ну, не увлекайся, а то Альфредо будет ревновать.       Да, я чуть не забыл про Антуана Эго. Я признаюсь, сильно ошибался насчет него. Первый раз, когда я его увидел, он мне показался закостенелым бездушным циником. Но, узнав его поближе, я понял, что на самом деле это человек с очень живым умом, тонкий, чувствительный и лишенный предрассудков. О, я говорю так вовсе не потому, что он расхвалил меня в своей статье! Я воспринял бы с радостью от него даже и самую уничижительную критику, потому что критика от мудрого может принести куда больше пользы, чем похвала от глупца.       Ну и, конечно же, папа. Я, стыдно сказать, даже и не думал, что он способен сделать для меня то, что он сделал. Пусть он и не разделяет моих убеждений. Кстати, я понял, что был несправедлив и в целом насчет моих сородичей ― крысы умеют далеко не только брать...       Да что долго рассуждать, друзья? Я знаю, жизнь человека коротка, а жизнь крысы на порядок короче. Приходите к нам в «Рататуй», чтобы она не казалась вам скучной.