Безымянный. Только местоимения.

За смерть Шери брала 21 августа Страдал ли Ватсон? Об этом даже сам Ватсон не знал. Он терялся, запинался, задумывался… но больше просто молчал и недоуменным взглядом утыкался в пол. На очередном приеме у очередного психолога, когда девушка, почему-то обязательно рыжая с веснушками и карими глазами, не трещала как все остальные а спокойно дала ему подумать, он назвал это ощущение «разрывом» -Это как будто в стакан налили воду и ты не можешь определиться наполовину пуст он или наполовину полон… Я видел - что Он мертв… но в тоже время, я знаю что Он жив! Девушка тяжело вздыхала и завалила его тогда кучей психологических терминов… наверное растерялась, а может просто решила что ему нужно именно это – куча бессвязной белиберды на разбор которой он смог бы отвлечься. Но это ему было не нужно. Единственное что ему было нужно – это жить, то есть делать то что хотел бы от него Он. А ведь Ватсон был уверен что Он хотел бы именно этого. Поэтому доктор Джон Ватсон уходил в отрыв. Что бы оплачивать квартиру у миссис Хадсон, Ватсон работал в кафе у дома. Оказалось, что его кулинарные способности хоть и далеки от искусств его многоуважаемой домоправительницы, но вполне соответствуют престижности этого маленького заведения. Но это было только до обеда, а потом он спешил в небольшую частную больницу, хотя его передвижение с тростью, к которой он вернулся после пережитого шока - когда ему показалось, что он видел Его - сложно было назвать спешкой. Дети его любили, старики делились проблемами, женщины заинтересованно поглядывали, а редкие мужчины, которые чаще приводили детей или ждали жен с обследования, приветливо с ним болтали и добродушно пожимали руку. В общем, всех кто посещал больницу или был даже редким посетителем он за два года как-то и запомнил и в лицо, и по именам. Вечером, приходя домой, он с усталой улыбкой принимал у миссис Хадсон чашку горячего, крепкого чая с бергамотом и двумя кубиками рафинада, и садился в уголок дивана. Ровно туда, куда Он, укладывал свою кудрявую голову. Ватсон часто смотрел в потолок и однажды понял, почему Он так часто туда смотрел. Забравшись на стремянку, - что было делом сложным - Джон обнаружил маленькое, почти неразличимое пятнышко, которое как оказалось кривым смайликом, нарисованным черной гелиевой ручкой. Точно такой был нарисован на стене желтой краской… ~*~ -Миссис Хадсон, что вы делаете? -Хочу поменять обои, эти уже безбожно устарели! - как всегда говорит словно оправдываясь перед самой сабой… - Знаете, я видела такие прекрасные, темно синие обои в прекрасный серебристый узор у… - и этот ее любимый звук.. звонкое толи «М», толи «А» когда ее прерывают -Миссис Хадсон – тяжелый вздох при размещении себя на диване - Если вы поменяете обои, то я найду их на свалке и приклею заново, в каком бы состоянии они ни были. -Ну, может, хотя бы уберёте те заспиртованные конечности с полок? Они же портят весь интерьер! – нежно пожурила она, но тут же поджала губы, когда по его усталому взгляду уже поняла ответ -Нет, – скорее для формальности, чем полноценного ответа Больше разговоров о смене интерьеров не возникало. Но от одной из комнат Ватсон все-таки отказался. От той, в которой он сам спал и позволил миссис Хадсон там творить произвол. Нет, фактически она принадлежала ему, но на самом деле он в нее не заходил и вообще считал дверь в нее просто стенкой. Чемодан его вещей стоял там же где лежал матрас на котором он спал, то есть в Его комнате… в комнате, которой он проводил все ночи, а еще бывало что и все выходные. Иногда в субботу утром Ватсон иногда выползал в гостиную и садился перед Его креслом. Там опираясь, на угол между ручкой и спинкой стоял чехол от скрипки и ясное дело вместе с самой скрипкой внутри. Джон ни разу к ней не притронулся. Даже пыль с нее не протирал. Как-то он застал за уборкой комнаты миссис Хадсон. Это было через четыре месяца после похорон. Она, наконец, прекратила выбегать в коридор при каком-то даже мельчайшем звуке, прекратила приносить по три столовых прибора на стол, три чашки на вечернее чаепитие, прекратила втайне от Ватсона всхлипывать по ночам и иногда за готовкой вытирая красные глаза полотенцем, сняла траур вместо него надевая ярко розовые костюмы с кружевними цветами на воротниках или булавками на груди, а еще снова начала весело, без умолку болтать обо всем подряд… -Мисси Хадсон, не могли бы вы ничего не трогать. Он может вернуться и закатить скандал… -О, не волнуйтесь, я поставлю все на место, только пыль сотру. Знаете, Шер… -Нет! -Хм? – звонко, чуть визгливо, но только чуть-чуть, ведь этот звук стал таким родным -Просто давайте вы не будете ничего трогать. Что надо я уберу сам… и! Не надо тут ничего переставлять, – опираясь на трость, Джон мягко выпроводил ее, а потом опустился в кресло и уставился на этот пресловутый чехол… Джон не мог к нему притронуться…. А потом появилась привычка сидеть и смотреть на чехол не замечая что слой пыли на нем уже приличный Теперь прошло четыре года, и десять месяцев… еще немного, а точнее девять дней и четыре часа и будет ровно пять лет, как Ватсон, утратил смысл в жизни… Субботу и Воскресение он бессовестно проспал выйдя только один раз проверить не тронула ли ничего миссис Хадсон. В понедельник, он как сонное членистоногое ползал по кухне в кафе и сжег ровно три с половиной тоста, разбил мимо сковородки два яйца - на которых и поскользнулся. С вердиктом «сотрясение» от шеф-повара, одна из официанток отвезла его в ту самую больницу, в которой он и работал, вызывая недоумение у врачей, не знающих как поступить. Осматривать его в его же смену было странно, но не заставлять же человека латать себя, когда и рукой двинуть не можешь без звона в ушах и пульсации в висках. В итоге его оставили в палате на четыре денька дабы подлечиться и когда на четвертый он сбежал из палаты и выпихнул из кабинета своего заместителя все вошло в постоянный не изменяемый круговорот событий… Двадцатого числа, что было субботой он сходил к психологу и сказал что посещать ее более не намерен. Уволился из клиники, уволился из кафетерия, нагрянул с приветом в морг к Молли и отправил письмо второму Холмсу хотя написал на конверте «Майкрофту где бы ты ни был». Внутри было только одно слово «Съешь» и все. А потом он вернулся домой и проспал до утра. Ровно в восемь он выехал в центр города и отправился на то место, где он последний раз слышал Его голос, побродив по округе, посмотрев издалека на здание, он только прикрыл глаза и отправился в следующее место своего посещения, на кладбище. Так он просидел до самого вечера. На небольшой скамеечке им же и поставленной он просто сидел и смотрел на могилу, а потом просто ушел. Оказавшись возле дома, у Джона засосало под ложечкой и появилось какое-то странное, неприятно тянущее ощущение. Словно земля под ногами задрожала или словно он долго ехал в поезде, а теперь его организм по инерции колыхается… Тогда его мир снова рухнул. Открыв дверь, он хотел сказать свою постоянную фразу «Миссис Хадсон я вернулся», но слова застряли в его горле. Острые звуки скрипки акульими плавниками рассекали водную гладь тишины дома. Словно нож небрежно режет подтаявшее масло, словно лезвие скальпеля проходит отточенным движением по податливой плоти оперируемого…. Словно не забытые звуки старой и родной мелодии рвут на части сердце слушателя…. Трость забыта, дверь оставлена на распашку, то что он делает его не интересует, потому что он, с не мигающим, больным, бешеным и испугано-подозрительным взглядом смотрит на лестничные ступеньки, но уже не смотрит на них когда поднимается… Из-под щели между дверью и полом льется буроватый свет, словно миссис Хадсон разлила гречишный мед. Именно такой какой любил… Нет. Рука потянувшаяся к ручке двери отдергивается и тело замирает. Он не может сделать ни шага вперед, ни шага назад… его словно парализовало диким страхом загнанного зверя который не понимает что вреда ему не причинят. У него просто сердце бьется в истерике, а душа уже упала в обморок куда-то в пятки. Разум ищет выход, сердце молотит как бешенное, кровь пульсирует в висках и носится по артериям с такой скоростью, что гонщики Формулы нервно курят в сторонке. И в один момент это вдруг разлетается битым зеркалом, рассыпавшимися лезвиями, визгом, молниями, упавшим стулом в пустой квартиры или звоном телефона в пустующем доме. Момент, когда звук обрывается, а из-за двери громкий властный голос четко произносит: -Джон, если ты продолжишь там стоять, то на твоей залысине образуется такой же слой пыли что и на моей скрипке! - дверь перед глазами Ватсона резко распахивается… и его глаза медленно поднимаются от места где секунду назад была ручка двери к месту где теперь Его лицо -Джон, здесь сквозняк! – нервно и как всегда обвиняюще -Прости – Ватсон шустро перебирает онемевшими ногами и кажется, не совсем соображает, но стоит захлопнуться двери как его мозг снова более или менее твердеет, а извилины возвращаются на место и о чудо – он хмурится и поворачивается к Нему который уже снова собирается взяться за скрипку Ватсон приоткрывает рот порываясь что-то сказать ведь его лицо наконец разгладилось, но он тут же хмурится снова, он отворачивается, поворачивается, делает какие то жесты руками, подносит пальцы ко рту прикусывая ногти и все это в тишине. "Он" настраивает инструмент подтягивая и ослабляя струны, а потом смотрин на Ватсона когда тот наконец выдает: -И все? – в этом вопросе вложено все, что он мог спросить. Все что он мог сделать… Он ведь порывался ударить Его, порывался наорать или задать сотню вопросов, но все что он делает - это задает вопрос: «И все?» -Ну на завтра я уже нашел для нас интересное дельце. Мужчина упал из окна одноэтажного дома и, от головы его почти ничего не осталось… Джон, вы же были на войне, зеленеть настолько не обязательно. Уверен, там, были ранения посерьезней. -Знаешь что? Ты… Ты… Ты… Да ты просто… - голос его растет, а Он смотрит все недоуменней и недоуменней И когда Ватсон уже готов хоть и не очень громко, но выкрикнуть свое мнение, то есть все что думает, в комнату входит миссис Хадсон, причитая, что Ватсон не закрыл дверь, оставил куртку в коридоре, свалил несколько книжных полок и прошелся по книжкам с тех самых полок. Про трость, теперь надежно ею спрятанную, она молчит и только по-матерински улыбается ставя на стол серебряный подносик с тремя чашками крепкого чая с бергамотом, вазочкой с рафинадом и устраиваясь в Его кресле выжидающе смотря на мужчину… Тот гордо, или даже лучше самодовольно смотрин на Джона, и снова начинает играть на скрипке прикрывая глаза Тяжело вздыхая Ватсон проводит рукой по лицу, неуклюже садится в кресло, слушает мелодию. Теперь она спокойная, плавная, мягко грациозная, словно любимая домашняя кошка, словно теплые руки родного человека, словно зализывающая его раны. Ватсон откидывается в кресле и прикрывает глаза… -Ты идиот… Шерлок – очень тихо говорит он, так что за звуком скрипки даже не слышно. И это только для них, поэтому миссис Хадсон делает вид что ничего тот и не сказал, а Он приоткрывает глаза и смотрит своими светлыми, серо-голубыми глазами из-под темных ресниц и улыбнувшись, начинает играть что-то веселое наконец-то радостно улыбаясь. Уже ночью, когда Он снова ставший хозяином положение дал указание на сон, миссис Хадсон неожиданно для себя снова пришедшая в боевую готовность услышав наверху шаги. Тихо поднявшись по ступенькам, чему она научилось у Него же, она зашла в Его комнату тихонечко приоткрыв дверь и сердце ее болезненно пропустило удар. Его не было. Кровать не разобрана, комната не тронута… только вещи Ватсона исчезли, так как он вернулся в свою комнату. Навернувшиеся на глаза слезы она проигнорировала и тут же отправилась ко второму своему постояльцу, не представляя как ему об этом сказать. Распахнув дверь, уже не заботясь о шуме, она тут же замерла. Темные кудри лежали на подушке Ватсона, а лица не было видно так как оно уткнулось куда то между плечом у подушкой Джона, тихо посапывающего и прижимающего своей ладонью положенную ему на грудь руку. Облегченно выдохнув, женщина улыбнулась и прикрыла дверь, отправляясь к себе и смахивая ненужные слезы. Утром они убежали на это дело с первым этажом, а когда к обеду вернулись то Он снова начал ворчать, что убийцы - безграмотные, импульсивные, непривередливые бездари, а все остальное сводилось к тому, что у них руки не оттуда растут и еще они идиоты. Причем слово «Идиоты», Он так смаковал, что Джон, было, подумал, что Ему, просто нравится это слово. До вечера Он оглашал всем жителям улицы свое мнение, что хочет раскрывать такие дела как о Джеке Потрошителе, Чарльзе Уолтоне или на худой конец дело Слейтера! Но, что бы не происходило, Его имени Ватсон продолжал старательно избегать. Честно говоря, он назвал Его по имени при миссис Хадсон только дважды. Первый раз, когда Шерлок переделал его комнату под лабораторию -Шерлок ты идиот! Где я теперь буду спать? – то что его назвали идиотом Ему кажется, польстило: -Там же где и всегда. Со мной, только теперь в другой комнате. – на это у Ватсона из рук вывалилась стопка книг которую Он заставил его нести Ему в лабораторию. Отбитая нижняя конечность только и заставила Его не нестись на первое попавшееся дело… Он кажется скучал по загадкам… И Второй раз, но тот момент миссис Хадсон старательно пыталась забыть: -Шерлок! Идиот! Убери оттуда руки! Нет! Боже! Неееет! Правда она не знала что вся причина была в том что Он старательно удалял все данные с компьютера Джона, потому что из-за постоянного сидения в сети Джон про него «забыл», а Джон в это время был заперт в туалете второго этажа и стонал оттуда, слушая как пиликают звуки удаленного файла, но миссис Хадсон за воплями постояльца эти пиликанья просто не расслышала. А потом, через два месяца, Его мольбы были услышаны. Пару раз в неделю находили проституток с глубоко перерезанным слева направо горлом, а их внутренности были выпущены наружу. Он радовался как ребенок когда Лестрейд, просивший помочь ему, вышел из комнаты, а когда вышел, то Ватсон смотрел на Него как на сумасшедшего потому что таких финтов доктор даже у уличных акробатов… Кажется паркуристов, не видел. End.