Пленница свободы

Плотная снежная завеса спеленала в тугой кокон разбойничий замок; белогривая метель давно поутихла и уснула в большом уютном сугробе, вдоволь навеселившись. Слышно было только, как садятся с лёгким мелодичным перезвоном серебристые, отливающие алмазным сиянием, снежинки. Во дворе разливалась убаюкивающая тишина; даже гнездящиеся в трещинах и разломах вороны с воронами и те поутихли, хотя в обычный день их глумливое карканье разносилось на много миль вокруг. Дремали и свирепые цепные бульдоги, приученные рвать человека молча, без единого звука. Матёрые разбойники похрапывали внутри, развалившись на подстилках из звериных шкур у подкопчённого очага. Маленькая разбойница не спала. У неё была бессонница. Так бывает в редкие зимние ночи, когда, кажется, спят все, кроме тебя; когда тишина настолько абсолютная, что её невозможно нарушить, и даже голос, прозвучав, сразу же растворяется в тиши. Она долго ворочалась в своём углу на соломе, но вскоре осознала, что мерзкий сон не желает её сегодня навещать. Маленькая разбойница ощущала себя странно, будто она — не она; другая, чужая, а, может, как раз именно такая, какая есть на самом деле; так многие себя чувствуют, когда наступает время властвования Ночи. Было бы хорошей забавой — прокрасться сейчас к подрёмывающей старухе-матери, приставить ей нож к горлу и укусить за ухо, что есть мочи. Вот ведь перепугается старая карга, будет вопить, пока всех не перебудит! Но маленькой разбойнице было не до этого; что-то влекло её на улицу, под слабый луч бледной полуслепой луны. Быстро натянув потрёпанные сапожки и выцветшую муфту, она направилась к большой скрипящей двери. Щёлкнул, поворачиваясь, ключ, и маленькая разбойница оказалась снаружи. Висящая высоко над самим замком луна как-то загадочно мигнула, будто пытаясь привлечь внимание, но ничего больше не происходило, и, когда девочка полностью уверила себя в том, что ей это показалось, с небес ударил в землю ослепительный серебряный луч. Когда маленькая разбойница смогла, наконец, открыть глаза, закрытые, чтобы не ослепнуть, то увидела уже развернувшуюся лестницу из лунного серебра и красивую бледную женщину, спускающуюся по ней с невероятным изяществом. На голове у незнакомки сияла диадема из каких-то голубоватых камней, а платье казалось сделанным из никогда не виденного девочкой шёлка. — Кто ты? — вопрос, будто живой, сам по себе вырвался у маленькой разбойницы; она только досадовала, что не захватила с собой любимый нож с костяной рукоятью. Незнакомка ничего не ответила, но к девочке пришло спокойное осознание — перед ней Лунная владычица. Женщина сказала только одно, и эти слова показались девочке самыми загадочными из всего, что она слышала ранее: — Когда Она придёт к тебе, отпусти Её. Слова мелодичным перезвоном коснулись маленькой разбойницы, и в следующий миг она уже мирно спала в своём тесном углу. Луноликая же долго смотрела на тёмный лес, окружающий разбойничий замок, и почему-то грустила.

***

На следующее утро всё показалось маленькой разбойнице только сном. В огромном котле над огнём кипел суп, а рядом, на вертелах, жарились зайцы и кролики. Всё приходило в норму. Только… — Едут! Едут! Золото! — заорал первый дозорный, примчавшийся оповестить. В то же мгновение все рванули туда. И правда, по лесу ехала необычайной выделки карета, вся из золота, со сверкающими по бокам гербами принца и принцессы! Старые разбойники, быстро остановив карету, убили всех, кто был в ней, вытащив только маленькую симпатичную девчонку с глазами невероятной чистоты. На девчонке были новенькие сапожки, хорошая мягкая тёплая муфта и чистое платьице. В этот миг маленькой разбойнице показалось, что воздух вокруг неё загустел, и дышать стало труднее. Незнакомая девчонка имела что-то такое, чего никогда не было у разбойницы. Кристально чистые глаза? Душу? ...А ещё дорогие и тёплые одежды. У лесной разбойницы мгновенно созрела в голове мысль: «Эта девчонка будет жить с ней!» И пусть её сгорбленная старуха-мать хотела убить маленькую незнакомку, прав у разбойницы всегда было слишком много: ей ничего не стоило сильно укусить мать за ухо и уверенно потребовать: — Она будет играть со мной! Мать, может, и хотела воспротивиться, но маленькая разбойница опять так укусила её за ухо, что та подпрыгнула. Разбойники вокруг лишь хохотали, их всегда смешило, до чего же много старуха позволяет своей девчонке. Девчонка же, не реагируя на хохот, забралась с новообретённой «игрушкой» в карету, и лошади рысью понесли их в сторону старого замка. Герда была одного роста с разбойницей, но казалась более хрупкой. Её глубокие, похожие на родниковые воды, глаза разительно отличались от почти чёрных печальных глаз маленькой разбойницы. Было в ней что-то такое, что заставило пообещать: — Они не убьют тебя, пока я не рассержусь на тебя. Потом Герда рассказала ей об испытаниях, выпавших на её долю, и о том, как она уже много времени ищет по свету Кая, которого очень любит. Разбойница внимательно смотрела на неё серьёзными глазами и грела руки в своей, теперь своей, новой муфточке. Когда карета прибыла, девочек накормили, и маленькая разбойница повела Герду к своему небольшому зверинцу. Именно там обретались её главные сокровища — почти полторы сотни ручных голубей, спящих на жёрдочках у потолка, парочка лесных голубков-плутишек да свободолюбивый бяшка-олень. Очень уж хотелось впечатлить неожиданную гостью своими богатствами, она даже показала той свою любимую забаву. Разбойница очень любила щекотать шею оленя острым ножом, тот сразу начинал пугливо всхрапывать и смешно брыкаться, пытаясь забраться подальше в угол. — Разве ты спишь с ножом? — только и удивилась Герда. — Всегда! — подтвердила разбойница и попросила ещё раз рассказать о своих приключениях, про себя подивившись её наивности — при разбойничьей жизни без ножа под рукой не выжить. Девчонка была невообразимо домашней, ласковой и до одури хорошей, но вместе с тем настолько отважной, что ей хватило храбрости бросить родной дом и уйти на поиски Кая. У маленькой разбойницы почему-то больно сжалось сердце. Есть ли на свете хоть кто-то, кто мог бы вот так пойти за ней? Не взирая ни на что. Ответ казался очевидным. А у неё ведь было всё — свобода. И именно эта свобода была её всем. Маленькая разбойница могла бросить своё теперешнее жилище, и никто бы даже не попытался её искать. Она была свободна. И именно эта свобода наложила на неё оковы. Разбойница всегда будет дикой лесной девочкой, и никогда не познать ей тепла семейного очага, просто хоть потому, что северный ветер ей куда дороже собственной матери. А в груди всё равно щемит вопреки всему. Почему-то так хотелось, чтобы эта девчонка так же полюбила её, как этого Кая. Хотелось быть... нужной? С этим странным ощущением разбойница и уснула, обнимая за шею девочку, которая в одночасье стала для неё чем-то особенным, незнаным прежде.

***

Только из-за небес выскользнул первый луч восходящего солнца, как маленькая разбойница тут же открыла глаза. Она позволила себе пролежать на целое лишнее мгновение дольше, вдыхая чужой приятный, непривычно домашний запах волос. В груди медленно разливалось что-то тёплое, будто горячее свежее молоко, которое так любила разбойница в давно прошедшем детстве. Но не успела она на полную прочувствовать это новое ощущение, как Герда пошевелилась и, проснувшись, сразу начала болтать о Кае, о том, что лесные голуби-плутишки, сидящие в клетке, видели его и знают, где искать, да о том, как бы ей хотелось поскорей его увидать. — О Кай, мой милый Кай! «Что-то тёплое» медленно начало покрываться корочкой прозрачного, больно ранящего льда. Если тогда, день назад, Лунная владычица ей не привиделась, если это был не сон, и сказанные слова, и вправду, реальны... «Когда Она придёт к тебе, отпусти Её». Если это было, то, кажется, маленькая разбойница знает, к чему это относилось. К кому. Но ей не хотелось исполнять этого. Почему-то казалось, что только с Гердой она сможет постичь что-то очень важное для себя, после чего весь подлунный мир станет в разы понятнее... Только в кристально чистых глазах светилась такая вера в лучшее, что даже разбойнице захотелось на время стать благороднее и честнее. Да и... жаль девчонку было, что разбойнице вовсе не свойственно. Но она не покажет этого. — Ну, так уж и быть! Я помогу тебе. Может, время спустя разбойница и пожалеет об этом, но пока остановить её было некому, и решение казалось единственно верным и возможным. Конечно, разбойники так просто не выпустили бы из рук свою добычу, но как раз сейчас все они ушли на промысел, а мать, оставшаяся в замке, храпела, приобняв бутылку хереса. То, что собиралась сделать маленькая разбойница, выходило за все рамки принятого в лагере, но, однажды решив, нельзя отступать. Разбойница вернула Герде сапожки, подарила старые перчатки своей матери, чтобы той было не холодно в пути, но муфточку оставила; она ей ещё самой пригодится. Снарядив девчонку провизией, она, наконец, отвязала своего северного оленя. — Возьми. Он найдёт путь в Лапландию к твоему Каю, если этот бродяга таки стоит того. Герда плачет. Радостно и искренне. Она с благодарностью обнимает маленькую разбойницу, только та терпеть не может слёзы. Древний закон — кто плачет, тот слаб, кто ухмыляется всему назло, имеет шансы прожить дольше. Прощаться разбойница тоже не любит. Именно потому она и распахивает поскорее ворота, молча отпуская Герду на свободу. Герда благодарна и старается не плакать, быстроногий олень спешит вперёд, стремясь скорее оставить позади мучительный плен, а северное сияние распускает над ними свои удивительной красоты цветы. Разбойница смотрит им вслед, хочет сдержаться, но не может. И с губ срывается такое нежеланное и вместе с тем дорогое сердцу: — Береги себя! Герда оборачивается, радостно улыбается и машет ей на прощание ладошкой. Разбойница ждёт, пока маленькое пятнышко не истаивает в заснеженной дали. Ей тоже не следует рассиживаться. Разбойничья братия такого не прощает. Кажется, пришло время собираться и отправляться в самостоятельный путь. Ладно, крепкий лук под рукой да меткий глаз всегда прокормят умелую лучницу. Она ведь знала, на что идёт. Герда уверенно проезжает милю за милей, её ждёт родной и любимый Кай, а разбойнице только и остаётся надеяться на невозможную встречу да наслаждаться своей свободой и северным ветром, ведь больше и жить-то незачем. Дороже у неё и нет-то ничего. Лесные тропки легко ложатся под ноги, морозный воздух пахнет странствиями, а ветер, как и всегда, продолжает насвистывать свои северные песни...