Слабость

      Он терпеть не может эту школу с её аляповыми кабинетами, узкими коридорами и директором, которая при своих пятидесяти с хвостиком одевается как двадцатилетняя прошмандовка.       Если бы не глупое стечение обстоятельств – ноги бы его тут не было. Но всякое в жизни бывает, вот и у него случилось: пришлось идти в школу учителем. Впрочем, педагогом он был явно не от Бога, тут явно постарались другие силы. Ученики даже не сразу поверили, что этот высокий молодой мужчина с хмурым, тяжёлым взглядом – их новый светоч в математике.       Его даже попытались проверить на прочность, хватило пары уроков, нескольких слов и одного несильного подзатыльника, чтобы попытки пресеклись на корню. Шуток он никогда не понимал и уж тем более не позволял другим выставлять себя на посмешище. Его полные жёсткой иронии комментарии отбивали всяческое желание у нерадивых школяров тягаться с ним в плане, кто тут хозяин и по чьим правилам они здесь учатся.       В общем, эту школу он терпеть не мог ещё и за учеников. За деток, которые спешат повзрослеть, что выражается в количестве косметики на лице, в длине юбки и самодовольных разговорах на небезызвестные темы. И эти дурно воспитанные спиногрызы, наивно считающие себя самостоятельными пупами земли, тем не менее, клянчат у родителей деньги на новые айфоны и брендовые шмотки.       А ещё он терпеть не мог её.       Какая-то странная исковерканная, иррациональная ненависть. За что, собственно, ненавидеть какую-то девчонку, что на десять лет младше, что вообще может только промелькнуть в его памяти пустым воспоминанием и только. Она всегда была готова к его уроку, никогда не получала ничего ниже «отлично» и как-то не стремилась усложнить ему жизнь, создавая ненужные проблемы. Однако это у неё получалось с какой-то выписанной филигранностью и безо всяких на то усилий.       Есть такие люди, которые действуют на других красной тряпкой для быка, являясь катализатором непонятной неприязни.       Может, потому что он по жизни терпеть не мог таких людей: наигранно добрых ко всем, слабых и неестественно милых. Ею беззастенчиво пользовались, то как старосту прося прикрыть перед классным руководителем за прогул, то как лучшую ученицу в классе умоляя дать списать очередную контрольную работу.       И она не отказывала, потакая чужой воле. Его выводила из себя это желание нравиться всем, эта искусственная потребность угодить каждому.       И внешность соответствовала создаваемому образу: хрупкая, голубоглазая, со светлыми кудряшками, обрамлявшими лицо. Хитрость, припрятанная за добротой. Слабость, приправленная лицемерием.       Первое впечатление сложилось именно таким. Собственно, спустя несколько месяцев отношение к ней не особо изменилось, правда, он понял, что тут вообще ущербный случай: она реально была такой вот моральной безотказной тряпкой.       Слабость он не любит в любых проявлениях и ипостасях, потому неприязнь к ней никуда не исчезает, разве что усиливается в алгебраической прогрессии. Обосновать того он не может, зато, как ни странно, этим необъяснимым сдавливающим горло чувством объясняется факт, почему он то и дело задерживает на ней взгляд.       И этот клубок где-то внутри запутывается ещё сильнее. Казалось бы, с чего вдруг?       Впрочем, в классе её не третировали, видимо, опасались неадекватную директрису и её реакцию на то, если бы кто-то покусился на любимую ученицу. Явно никто не желал проверять на что конкретно способна эта женщина.       В общем, девчонка умудрялась правдами и неправдами уживаться со всеми, при том, её, казалось бы, совершенно не волновало, что думали о её скромной персоне на самом деле. Зачастую даже не дожидалась просьбы о помощи, а лично на неё нарывалась.       И имя у неё – под стать. В переводе с какого-то там – «родная». Ему-то не знать, раз младшую сестру назвали так же. Но малая со своим боевым характером хотя бы умеет постоять за себя, а эта…       Ещё он уверен: она чувствует его неприязнь. У жертв, наверное, это заложено в инстинктах. А кто она, если не жертва? Какой нормальный человек позволит вытирать о себя ноги? Что за блажь такая – терпеть унижения и извечные просьбы?       Он догадывается, что она облегчённо вздыхает, когда воздух разряжает звонок с его урока, давая своеобразную отмашку.       Понимает, что она его тоже не любит. По крайней мере, его методы работы и общения с учащимися – как факт не переносит. Он не сюсюкается, не рассусоливает, веря, что этим недорослям-паразитам только дай волю – сядут на шею и свесят ножки, даже песенку споют. Потому он не вступает в переговоры, не идёт на компромиссы, зачастую ехидно комментируя чужую глупость, ехидством отвечая на хамство, едва сдерживая зудящие рук, чтобы не отвесить оплеуху. Хотя хамят ему мало. Самоубийц пока еще нет, пусть даже идиотов и хватает.       Но всякий раз, стоит ему в излюбленной насмешливой манере отчитать какого-нибудь недоумка у доски, девчонка смотрит на него с немым осуждением, которое костью встаёт в горле. Будто бы он не прав. Да не смешите…       Замечает, как в её ясных глазах тенью мелькает беспокойство при каждой их встрече. Он её терпеть не может и, кажется, она отвечает ему взаимностью, только прячет её за мягкой вежливой улыбкой, как за ширмой. Робко приветствует его и спешит скорее скрыться с его глаз.       Бесхребетная дурочка.       Для него стало настоящим откровением, когда он слышит о том, что у старосты, оказывается, вот чудной мир, есть парень. Он искренне считал, что такие недотёпы сидят вечерами дома за книжкой и только мечтают о прекрасных принцах и замках, тонут, вязнут в своих слащавых мечтах, забывая о реальности. Ждут, пока счастье само постучит к ним в дверь, ничего для того не предпринимая.       Но ещё большим откровением становится то, кто именно примерил на себя роль принца девчонки. Лидер местного хулиганья, сынок обеспеченных родителей и просто раздолбай и бестолочь локального пошиба.       Что-то из оперы «И всё-таки мы вместе»? «Ромео и Джульетта» на школьный лад?       Сначала он усмехается такому повороту, затем взгляд начинает цеплять и этого крашеного в коридоре на перемене. Потом в обязательном порядке уделяет ему несколько минут на уроке, чтобы убедиться, что парень действительно бестолочь. Изучает его, словно несмышлёный мальчишка, осторожно тыкающий палкой в распластавшейся на песке медузу. Смешное сравнение, но он реально смешон в этом своём устремлении что-то понять.       Вообще-то ему всё равно, ну, может, только слегка интересно.       Впрочем, тут и ежу было ясно, что за принца девчонка приняла обыкновенную жабу. Крашеный не особо заботился о своей пассии, зато обожал внимание не особо дозревшего противоположного пола к своей скромной персоне.       Навряд ли она не знала. Даже если ты сам слеп в подобных вопросах, то обязательно отыщутся те, кто обо всё расскажет, причём, приукрасив и приврав, но суть передав до ненормального правильно и весьма доходчиво. Не захочешь – поймёшь.       Но всё же он пытается себя убедить, что ему нет дела до отношений одного недоросля с другим недорослем. Подумаешь.       Снег, выпавший с утра, за день благополучно превращается в грязную хлюпающую жижу под ногами. Потому вечерняя, прогулка, которую по совместительству можно назвать и походом домой, выдаётся не из приятных.       Однако в этот вечер его, как оказалось, ждёт ещё один сюрприз в виде банальной сцены выяснения отношений.       Парень, который цепляется к девушке, хватая её за руки, не давая уйти. Он что-то кричит, не особо заморачиваясь где находится и не стесняясь в выражениях. Немногочисленные прохожие спешат пройти мимо, на ходу и про себя отмечая, какая теперь невоспитанная молодёжь.       А ему ничего отмечать не надо. В парочке он узнаёт старосту и её крашеного.       Девчонке происходящее не по душе, видно, что от стыда ей хочется провалиться сквозь землю, зато её пассия наслаждается моментом, словно настал его момент славы. Она просит отпустить, но её просьбы пустотой растворяются в зимнем воздухе.       Тело всё же реагирует быстрее перебирающего мысли разума.       В кой-то веки он отводит душу, отвешивает хорошую оплеуху крашеному, а потом велит ему топать домой. Тот сначала, конечно же, не слушает, пытается выдать что-то оскорбительное, но получает вторую оплеуху и уже не то чтобы топает, а летит домой или куда там ещё. Бросается какими-то угрозами, но кого они пугают?       Ему бы тоже уйти, но он не может сдвинуться с места.       В паре шагов от него стоит растрёпанная девчонка, которую он не переносит где-то на эмоциональном уровне.       Чего тогда помог?       Наверное, потому что он взрослый, а она малолетняя дурочка.       Всё просто и логично до безобразия.       Она смотрит на него, растерянно хлопая глазами, которые в тусклом свете фонарей кажутся тёмными, хотя он прекрасно знает, что они лазоревые.       И снова эта мягкая, тихая и такая ненавистная улыбка, от которой отчего-то щемит что-то внутри. И слёзы, бегущие по щекам, скорее от пережитого страха, чем от боли.       Кого он обманывает? Ему было бы куда проще догнать крашеного, вспомнить лихие школьные годы и навалять, чтобы долгое время помнил. Так было бы проще, нежели стоять перед плачущей девчонкой. Он ведь её терпеть не может, так, наоборот, должен хотя бы позлорадствовать, но не получается.       Есть то, что ему всегда было трудно принять.       То, что у него тоже есть слабости, одна из которых стоит сейчас перед ним.