Последняя ночь.

Ветер поскрипывал открытыми ставнями, впуская в укутанную темнотой комнату ночную прохладу. Смит недовольно поежился. Он не любил холод, даже летом разводил огонь в камине, но именно в этот вечер он предпочел раскрыть окна. Просто он знал: сегодня ночью придет Леви. И именно сегодня ночью в этой комнате будет прохладно. Так, как любит капрал. Мужчина закрыл глаза. С самого утра он не чувствовал ничего, кроме пустоты. Постоянно хотелось увидеть Леви, но возможности не было. А завтра вылазка. И командир чувствовал, что она будет последней для многих. Возможно даже для него. Каждая вылазка может стать последней, поэтому каждый раз перед ней Смит бросался в омут с головой. Последнее время этим омутом стал Ривай. Смит сходил с ума от одного взгляда, терял всю свою сдержанность и хладнокровие, становился, как выразился Леви, похотливым животным. Да. Так и было. Он становился похотливым, требовательным, жадным, эгоистичным, а капрал позволял. Сначала пытался усмирить, подчинить, а потом все равно сдавался под натиском любовника. Эрвин открыл глаза лишь тогда, когда тишину нарушил едва слышный звук открывшейся двери. Привыкшие к темноте глаза, с легкостью разглядели фигуру вошедшего, двигающегося с плавностью и грацией кошки. Если не присматриваться, то ничего не заметишь, но лишь вглядевшись, можешь разглядеть красоту его движений. Он, словно не из этого мира. Ангел, спустившийся с небес уничтожать титанов, и разрушать человеческие души одним своим взглядом. Но для командора он был простым смертным. Человеком, которого могут убить в любой момент. А может умереть он, но смысл останется тем же: он больше не увидит его, не сможет коснуться его всегда прохладной кожи, не сможет поцеловать, обнять. Поэтому каждый раз проходит так, словно он последний для них. Этот мир слишком нестабилен, поэтому стоит ценить каждую минуту. Кровать слегка прогнулась, когда на неё сел капрал. В полнейшем молчании Эрвин наблюдал за ним. Медленно, нарочито пошло, Ривай подползает к нему на четвереньках, садится сверху, чуть выше таза, а потом прижимается к оголенной груди. Всегда такой теплой, широкой, притягательной. Он прижимается к ней, трется щекой, щекоча кожу кончиками волос. Широкая мозолистая ладонь легла на мягкие растрепанные волосы, слегка теребя их. - Ты сегодня слишком ласковый, что случилось? Голос командора слегка хрипловатый, искренне удивленный. Обычно Леви не такой. Наглый, бесцеремонный, нахальный, циничный, развязный – да, но чтобы он проявлял что-то близкое к нежности… Аномалия, можно сказать. Приподняв лицо брюнета за подбородок, мужчина взглянул в его глаза, пытаясь найти в них ответ на вопрос. Но серые глаза настойчиво уклонялись от его цепкого взгляда. - Леви, посмотри на меня. Но он не смотрел. Лишь снова уткнулся носом в грудь, словно прячась, скрываясь от чего-то. Он не сказал ни слова с тех пор, как зашел, а Смит хотел услышать его голос, услышать причину его странного поведения, но отступает. Если капрал уперся рогом, то принудить к чему-то его очень сложно. Вновь приподняв бледное лицо за подбородок, Эрвин склоняется к нему и целует. Целует легко, ненавязчиво, будто дегустирует дорогое вино. И Ривай отвечает. Страстно, рьяно, требуя полной отдачи, и получает её. Смита не нужно просить, последнее время просит он, поэтому такой подарок судьбы, как послушный капрал, он примет с радостью. Все происходит слишком быстро, поэтому сложно понять, когда рубашка брюнета, с оторванными пуговицами, летит на пол, когда его штаны и бельё было отправлено туда же, когда он оказывается прижат к кровати всей тяжестью командорского тела. Вообще очень сложно понять, что творится между этими двумя, и когда это началось. Просто когда-то Леви пришел к нему, и предложил выпить. Предложил, зная, что командору хватает пары бокалов, чтобы потерять связь с реальностью. Но ему нужно было забыться, выкинуть на какое-то время из головы всех этих титанов, предателей, надоедливого, но порой слишком ранимого Йегера… Просто взять, и очистить разум. И он смог. Найдя спасительную темноту в объятиях Смита, человека, которого когда-то хотел убить. Эрвин снова что-то шепнул ему, вытаскивая из воспоминаний, проведя языком по мочке уха и слегка прикусывая её. Тихо выдохнув, Ривай оттолкнул блондина, вновь меняя свою позицию. Как всегда, впрочем. По-другому никак. Командор облизывает свои пальцы, проникая сразу двумя, скорее по привычке, нежели из надобности. Вскоре на смену пальцам приходит головка члена, влажная от выделяющейся смазки, горячая, пульсирующая. Капрал сам начинает движение. Медленно насаживаясь до самого основания, выгибая спину, царапая грудь командора ногтями, шипя сквозь стиснутые зубы. На секунду он замер, будто наслаждаясь ощущением, запоминая его. Кажется, даже дышать перестал. А потом он снова будто ожил. Начал двигаться, придерживаемый за ягодицы горячими ладонями, которые иногда сжимали их, чуть царапали коротко стриженными ногтями. Медленные и томные вначале, движения начали ускоряться, постепенно доводя обоих до предела. Предела эмоций, предела ощущений, предела удовольствия. Эрвин кончил с хриплым рыком, в то время как капрал лишь молча сжал зубы. Даже в постели он пытается скрыть свои эмоции, продолжает держать оборону, защищаясь, как ёжик своими колючками. Снова как-то беспомощно прижавшись к вздымающейся в такт дыханию груди командора, Ривай закрыл глаза. Смит же, откинувшись на подушки и сверля взглядом потолок, бездумно перебирал пальцами мягкие темные пряди. Образовавшуюся тишину нарушил тихий, хрипловатый голос капрала. Впервые за этот вечер. (Для полноты ощущений, с этого момента, автор советует читать под музыку Merilyn Manson – Resident Evil) - Почему я не могу пойти с тобой? Вчера Эрвин сообщил ему, что отправляется за стены, а он остается в штабе, следить за новобранцами. Он свято верит в то, что среди них сообщник, а возможно и сообщники Леонхардт, а значит, оставлять штаб без доверенного лица в нем он не может. Вот только в последнее время он доверяет только ему, капралу. - Мы уже говорили об этом, Леви. Ривая раздражало, когда он так его называет. Никто больше не решался, а он даже не спрашивал: называл, не обращая внимания на раздраженные взгляды в свою сторону и огрызания по этому поводу. - Насколько? Насколько вы уходите? - Три дня. Ночью гиганты не активны, можно будет пару часов отдохнуть. - Обещай мне, - тихо выдохнул брюнет. Смит непонимающе уставился на него, - обещай, что через три дня мы встретимся. Командор напряженно замер, продолжая смотреть на потолок. Он чувствовал, как вперился в него взгляд темно-серых, почти черных глаз, как они настойчиво требуют от него ответа… Давать обещание перед смертью легко. Достаточно просто сказать, даже если это будет ложь. И Эрвин солгал. Глядя в эти, ставшие такими родными, темные глаза своими, ясно голубыми, с легким прищуром, он улыбнулся, проведя тыльной стороной ладони по щеке любовника. - Я обещаю тебе, Леви. Мы встретимся снова. Тогда Ривай поверил. Он хотел верить этим светлым и чистым глазам. Спустя три дня… Звон колокола разнесся по территории штаба. Как-то слишком громко, вызывая в сердце тревожный отголосок. Ривай, наблюдавший до этого за тренировкой новобранцев, перевел мрачный взгляд в сторону ворот и начавшей собираться там толпы. - Они вернулись, открыть ворота! Оттолкнувшись от дерева, брюнет медленно направился к забитому людьми пространству. Сердце пропускало удары, дыхание сбилось. Сжав руки в кулаки, капрал повторял про себя: «он обещал, обещал, обещал…». Шаг, еще один. Сейчас все будет нормально. В ворота въедут лошади со своими всадниками, повозки с раненными и трупами. И Смита там не будет. Он будет понуро ехать впереди всей процессии, скорбя об умерших товарищах. Шаг. Шаг. Пробившись в первые ряды, Ривай напряженно уставился на открывающиеся ворота. В ушах шумит, а в голове мысли «обещал, обещал»… В ворота въезжают первые всадники. Глаза в ужасе расширяются, когда первым въезжает Майк, ведя под уздцы лошадь Смита. Его угрюмый вид совершенно, СОВЕРШЕННО не нравится капралу. Нет, Эрвин не мог умереть, он ранен, он в одной из повозок с ранеными. «Он обещал, обещал, черт возьми». Не дожидаясь, когда повозка доедет до него, Ривай стремительно направляется к ней. С замиранием сердца смотри на знакомые и не очень лица. Нет, не то, нет. Не желая даже подходить к труповозке, он направляется к Закариусу, успевшему спешиться со своего коня. Буквально подскочил к мужчине, хватая его за ворот куртки, не обращая внимания на то, что он намного выше его самого, даже выше командора. С легкостью дернув совершенно не сопротивляющегося Майка на себя, он смотрит в его глаза, буквально плюясь ядом. - Где Эрвин, Закариус? – молчание, заставляющее с силой тряхануть мужчину и повторить вопрос, - где он, я спрашиваю? И снова тишина. Молчат все вокруг. Кажется, что даже лошади перестали фыркать, понуро опустив головы. Порыв ветра растрепал и без того взлахмоченные черные волосы. - Он погиб, Ривай. Его сожрал аномальный, мы ничего не успели сделать. Цепкие пальцы отпустили ворот куртки, руки безвольно упали вдоль тела, лицо вновь скрылось за маской безразличия. А внутри… Внутри кипел гнев. Горячий, с привкусом желчи. Он поглощал все, не оставляя ничего после себя. Будто пожирая капрала изнутри, сжигая все внутренности, но, не осмеливаясь выбираться наружу. «Лгун…» Брюнет задрал голову к небу, будто пытаясь донести свои мысли до командора. «Ты наврал мне, идиот. Ты знал, что не вернешься, и врал, глядя мне в глаза». Люди постепенно расходились, оставляя словно оцепеневшего капрала наедине со своими мыслями. «Я прикончу всех гигантов, всех до одного. Я прикончу их для тебя, а потом мы встретимся, и я набью тебе морду за твою отвратительную ложь». Это была их последняя ночь, и они провели её вместе, зная, что на этом свете им больше не встретиться.