Свое и чужое

Все же врозь, но все же вместе. Ты живешь, и я жива. (с)

Канеки видит сон - он на крыше, дышит ветром над Двадцатым районом. Странным образом в этом сне он явственно ощущает себя не в своем теле. Пышная грудь натянула кофточку, короткая юбка хлопает по ногам. Длинные волосы, словно крыло, развеваются позади. Приятно, когда слабый ветерок касается чужих улыбающихся губ. Странные чувства обуревают его, в сознании клубком сплетаются радость и осознание власти. В эту секунду он часть тьмы, и принадлежность к ночи приятна и удивительна. Это словно в одно мгновение стать персонажем любимой книги: ты силен, ловок, сам решаешь - кому жить, кому умирать. Ты - сверхсущество, неуязвимое, сильное, способное победить не только любого человека, но и всех встреченных на пути гулей. На носу очки, в утолщенном крае стекла видно небольшую часть собственного лица. Канеки видит в отражении лицо Ризе. Он теперь словно в тех страшных историях, которые они оба так любили читать - один подселился в другого и видит мир его глазами. И не может обнаружить себя, не может освободиться - просто глядит вниз и по сторонам. На район вот смотрит, прицеливаясь. Каждый оттенок эмоции Ризе, все ее чувства идут сквозь разум Канеки. Она полна возбужденного предвкушения - несомненно, сегодня кто-то простится с жизнью от ее рук. Двадцатый район теперь весь можно назвать территорией Ризе. Уже некоторое время она его негласная королева. Хотя большую часть времени и вынуждена изображать скромную милую девушку. Ничем не примечательную. Да и район-то Двадцатый тоже не блещет оригинальностью. Несмотря на то, что есть в нем кое-что интересное - это все равно дешевый спальный район. Канеки видит его часть ее глазами: типовые дома, банальные автомобили, походящие друг на друга обыватели, запуганные участившимися возле их жилищ смертями. Он глубоко дышит вместе с Ризе, ощущая, насколько глубоко она вдыхает, до отказа наполняя легкие воздухом. Ощущает, как ее рот наполняется слюной. Он слышит запах вкусной еды - приятный, аппетитный. Внизу по тротуару хромает какой-то мужик. С виду гопник, рукой он зажимает бок так, что сразу понятно – где-то пырнули ножом. Хоть район относительно спокоен, но разборки якудза между собой и стычки хулиганья не такая уж редкость. Канеки почему-то подмечает, что силуэт будущего ужина сверху довольно комичен. Или это Ризе кажется так, потому что она начинает улыбаться шире. Башка прохожего похожа на мячик - прыгает внизу, когда он пытается скрыться в тени, когда он припадает на бок, пытаясь собрать в горсть свою вкусно пахнущую кровь. Да, именно на мячик. Такой приятно отбивать рукой, грех отказывать себе поиграть. Канеки несется вниз, негодуя, что поделать ничего не может, страшась, что придется напасть на человека, жрать его мясо, терзать, убивать. Когти вспарывают ткань одежды, кажется теперь, что у тени Ризе за спиной несколько крыльев. Больно. *** В этот момент он вдруг отчетливо понимает, что спит, и двигает веками, силясь проснуться. И хотя это ему не удается, цель оказывается достигнутой лишь частично. Место действия сменяется новым, и Канеки открывает глаза Ризе во время странного разговора с Тоукой. Та словно натянутая струна: смотрит так, будто вот-вот вцепится в глотку, исподлобья. Ризе любуется ее красотой, ее неприступным характером, осознает силу, что скрыта в этой хрупкой на вид девчонке. И все-таки произносит, играя словами: - Я догадалась, что тебе нравится твоя школьная подружка. Эта девочка со светлыми волосами, так? - ясно, что Тоука могла бы распсиховаться и ударить ее. Но Ризе так неожиданно точно подметила правду, что той в ответ осталось лишь растерянно, торопливо кивнуть. - Попробуй со мной, - очевидно - с той девочкой Тоука никогда не посмеет. Та кивает в ответ, ожидаемо и неожиданно одновременно. И делает шаг навстречу. Обнимать Тоуку - приятно и странно, но это словно оружие трогать. Это так вот в старину некоторые касались своих мечей, а кто поизвращеннее – еще и проходились языком по прохладной стали, слизывая теплую кровь врагов. Может быть, упыри. Упырь Тоука - опасная, теплая, несмотря на то, что с виду иногда напоминает холодный металл. А в некоторых местах - даже горячая. И она хочет ласки, иначе бы не посасывала язык Ризе, который Канеки сейчас ощущал своим. Так крепко не вжималась бы, не позволяла себя везде тискать и трогать. Очень, очень горячая - Канеки ощущает это и продолжает касаться Тоуки вместе с Ризе. Груди у нее небольшие, они удобно ложатся в узкие ладони Ризе, соски - крупные и чувствительные. Стоило их только чуть-чуть пощипать, как Тоука начала стонать - тихо и рвано. И не возразила против пальцев, дотронувшихся до ширинки шортиков - сперва очень нежных и осторожных, но вскоре ставших жадными, втирающимися так, чтобы ощутить влажное тепло. Так, что Тоука закатывает глаза и подрагивает от удовольствия. Ризе сама вся трепещет, меж ее ног тоже стало влажно. Удовольствие острое и тягучее, его делает еще острее ощущение доминирования. К тому же осознание того, что Тоука – девственница, и при ее характере и склонностях вряд ли станет женщиной без помощи Ризе. С парнем она переспать не захочет, а о том, чтобы попробовать секс с предметом своих воздыханий - человеческой девочкой, и речи быть не может. А вот с Ризе, которая умеет хранить секреты - с ней все можно. Пусть они даже вовсе не подруги, просто помогают друг другу немного расслабиться. Ничего такого. Ничего такого в этом не видел и изнемогающий от удовольствия в теле Ризе Канеки. Даже понимая, что в будущие планы Ризе все-таки входит трахать Тоуку - пальцами, языком и чем придется. Было бы классно поиграть во взрослые игрушки - им бы обеим понравилось. Пока терпения ждать, чтобы Тоука вошла в охоту и сделала то же самое для нее, хватало. А ничего такого в этом не было потому, что слишком гармоничными и взаимно приятными были их долгие ласки. Разве не об этом писали в своих шедеврах великие? Что жизнь так коротка и нужно брать от нее все. Коротка. Действительно коротка, но иногда судьба дарит несколько блаженных секунд. Канеки медленно опускает ресницы Ризе, наслаждаясь теплом Тоуки и предоргазменной дрожью. Хорошо. *** И поднимает их, соленые от пота, под мужчиной. Грудью он бьется о стол, а человек этот сзади дерет его, что есть мочи. Ощущения странные - большой член словно прошивает тело монотонно, будто игла швейной машинки делает аккуратные стежки. Безумно странно в такой момент, когда тебя разложили на столе раком, вспоминать о бабушкиной машинке, что когда-то трещала у тебя в доме. Да и вообще... Канеки бы весь пылал, если бы мог. Зато щеки Ризе краснеют, она тихо охает, выражая удовольствие от процесса. Но думает - эти мысли явно принадлежат именно ей - о швейной машинке. Это длится очень долго. По бедрам у Ризе стекает, она уже кончила несколько раз. Секс не хорош и не плох, качественный - но без перчинки. Когда и партнер получает разрядку, наконец оставив ее, Ризе разворачивается - тяжело, но быстро. Оправляет юбочку и улыбается Уте. Тот поднимает уголки губ в ответ, его обычно меланхоличное лицо, которое даже многочисленный пирсинг не сильно оживляет, сейчас кажется умиротворенным. - Ты хорошо шьешь, - зачем-то говорит Ризе, кивая на висящие на стенах маски. Это было для Уты, видимо, лучшим комплиментом. И самой Ризе очень нравится, что мастер масок такой профессионал - лучший. И совсем ничего, что тот сам носит маску даже тогда, когда на его лице совсем ничего не надето. Это долг упыря, выдающего себя за человека - никогда не снимать ее. Это долг сильного упыря - не открывать себя перед своими соплеменниками-конкурентами. Ута польщено улыбается шире и приглашает зайти на еще одну внеочередную примерку. Ризе кивает и принимает вид скромницы, берет с кресла пачку своих книг и направляется к выходу. Никакого белья на ней, судя по всему, не было. Канеки, не пришедший в себя от стыда, вдруг ощущает ее безумный голод – видимо, телу нужно срочно возмещать потраченную энергию. Уже у дверей Ута меланхолично окликает ее и предлагает пообедать вместе. Приятно. *** Пока потрясенный шквалом недавних чужих эмоций Канеки приходит в себя, мир вокруг куда-то проваливается. Следующая обрывочная картинка встает перед ним. Он видит стопки книг, и уютный торшер, и нелепо распертый содержимым чемодан на полу. Он стоит в темной луже сразу понятно чего. К нему Канеки протягивает руки Ризе. На ногтях у нее белый лак с блестками, под ногтями - еще яркая кровь. Чем-то похоже на французский маникюр - мама Канеки, когда была жива, когда-то делала такой. Жутко очень, но в тоже время действительно даже красиво. Однако Ризе сейчас не до мыслей о таких глупостях. Чертов труп все никак не желает лежать в чемодане нормально, и лужа из-под него натекла. Пол теперь безнадежно испорчен, а Ризе вовсе не рачительная хозяйка, виртуозно владеющая навыками клининга. Пятно - это лишние объяснение с арендодателем. А если снова будет запах от ее двери, то снова начнут выговаривать противные тетки-соседки, которых глаза бы не видели. Так обидно иногда, что ты, обладая, в сравнении с простым человеком, сверхспособностями и тайной властью над жизнями жителей целого района, не способна при этом сделать элементарных вещей. Но она таскает и будет таскать пищу домой. Ведь ничто не сравнится с удовольствием обсасывать кости, читая в это время одну из своих любимых книг. А расслабиться и совместить чтение с едой она может лишь дома. У чемодана лопается тканевая стенка, дешевый материал отходит от шва. Из него тут же высовывается застывшая, покрытая темными трупными пятнами кисть. На ней поблескивает тонкое обручальное кольцо. Канеки становится нестерпимо плохо от жалости к этому человеку и его семье, но Ризе безразлична к судьбе своего обеда. Зато она злится на себя за неуклюжесть - совсем как простая, обычная девочка делала бы это. И шепчет: - Дура, дура, дура... Канеки стирает ее руками слезы с нежных щек, пачкая их в крови. Непонятно и в тоже время совершенно ясно, почему она плачет. И все происходящее кажется балаганом. Только кровь, которая все натекает из-под размякшего китайского чемодана - реальная. Накатывает отчаянье потому, что Канеки сейчас просто снова не сможет проснуться. Страх от того, что, встав на колени, он будет слизывать эту кровь, чтобы меньше потом вытирать ее тряпкой. Быть Ризе... Грустно. *** Перед тем, как проснуться, Канеки словно оказывается подвешен в пустоте. В ней звенит, словно бьются друг о друга до трещин бокалы, раздражает слух, в тоже время чаруя, голос Ризе. - Ты их полюбил? Моих сородичей? Подходящая компания для тебя... А для меня они все были скучными, скучными... лишь однажды вот, - голос ломается на пару тонов, становясь низким. В интонациях пытается пробиться издевка, но печаль затмевает ее. - Лишь однажды было с кем-то по-настоящему интересно... - словно жалуется она, а потом хохочет - вульгарно и грубо, пытаясь замаскировать от Канеки, что она, такая гордячка, все еще не простилась с чувствами, что она ухитрилась подцепить их, словно насморк, оставаясь при этом собой. Угрозой благополучной жизни и людям, и гулям, убитая кем-то, кого очень хорошо знала. И Канеки растягивает ее рот и смеется, смеется, откинув шею назад. Сам себе он кажется персонажем из книги ужасов. И это действительно так, благо, что сейчас он не может видеть своих красных светящихся глаз. Обоих глаз - признака того, что монстр полноценен. Человек в нем жалеет Ризе, которой больше ничем не помочь. Человек ли? *** Канеки вновь возвращается на крышу. Вокруг него снова город, внизу пятна крови темнеют на пыльном асфальте. Посмотришь чуть вбок - балки черными полосами крепятся к прочной на вид цепи. Канеки бездумно делает шаг навстречу тому, кем Ризе дорожила. Незнакомец сам подается вперед, уверенным жестом выбираясь из тени полосу света от тусклого фонаря. Капюшон медленно сползает с его головы, так, что становится четко видно лицо. Чужими глазами Канеки напряженно всматривается в черты, но видит лишь неясное путанное пятно. Пытаясь его разглядеть, Канеки по-настоящему просыпается. Канеки часто снится один и тот же сон, которого он не помнит. Не оседает он в памяти только на благо. Ведь нельзя точно узнать - бред ли видел он, либо это по-настоящему происходило когда-то? А спросить у второй стороны невозможно. Зато убийцу Ризе, искалечившего жизнь Канеки, можно найти и попробовать наказать. И он обязательно сыщет его. Хотя, даже если все правда, Канеки никогда не сочтет Ризе порочной. Даже увидев своими глазами, он бы оправдывал ее поведение любыми причинами. Одиночеством, расой, желанием жить ярко, как описано в книгах. И правда в таком случае была бы на его стороне. Вот и он теперь словно главный персонаж романа ужасов. Герой. *** Почти каждое утро он вспоминает ее милое, такое привлекательное лицо, лучистые глаза за очками и трогательную улыбку. А потом снова мысленно возвращается к моменту, когда она воткнула коготь в его нутро, как тогда ему было больно и страшно. Как сердце словно застыло, защемив от мысли, что жизнь окончена. Выходит это потому, что приходится прикладывать ладонь к ее болезненно сосущему от голода желудку. Странно, но чуть было не став ее ужином, в настоящем он почти не винит ее ни за что. Скорее, просто обидно, что она определила, будто вечера им хватит, и решила так быстро покончить со своим кавалером. И это после того, как у них оказалось так много общего! Этого Канеки не понимает, это вот это горько. Как стала горькой еда, не являющаяся человеческой плотью. Прежняя жизнь действительно ушла навсегда. Через трагедию, в муках, родился другой Канеки - тот, для кого быстро и ярко отжившая свое Ризе стала матерью. Ризе была опасной для самой себя, а не только для окружающих. Сейчас Канеки во многом понимает и оправдывает ее. И с каждым днем все меньше противится быть отчасти ею, даже не осознавая, что, сочетая в себе обе стороны, все чаще становится на сторону гулей. Сочувствует им, а не людям. Канеки с коротким размахом впечатывает кулак в ямочку между ребер - над желудком. Потом еще и еще раз. Нанося себе удары, он, словно снова пытаясь стряхнуть с себя сон, трясет головой, кусает губы. Мир прыгает вокруг его лица, а потом становится чуть лучше, жадная боль голода словно притупляется ненадолго. И приходят мысли об одиночестве, справедливости, силе. О трудном долге жить во что бы то не стало, потому что его жизнь действительно может принести кому-то немного пользы. Часть Ризе навсегда осталась с Канеки. Теперь они связаны с ней до его смерти - хотел он того или нет, часть ее тела поддерживает его существование. И неважно, что жизнь эта теперь так сложна и наполнена болью и горечью. Некоторые постоянно живут так - теперь Канеки знает это, а оттого стал больше ценить хорошее, что его окружает. Правда это хорошее пока такое запутанное, но, кажется, он сильно сблизился за последнее время с грозной Тоукой и даже немного с Утой... Да и с Йомо у них намечается что-то странное, близкое, необременительное и не кажущееся неправильным. В конце концов, Канеки уже взрослый студент, а не какой-то там жалкий мальчишка. У него все еще есть будущее - опасное и странное, подаренное чужой смертью. Теперь его жизнь пройдет сложнее, чем могла быть. Скорее всего станет намного короче. Но она будет яркой, настоящей. Возможно, однажды реальность затмит собой любые сны. Часть Ризе будет с ним и в том миг, когда обрушивший на них балку, вновь откинет с лица капюшон. Только не стал ли он уже слишком дорог самому Канеки? Кто знает...