Вороньи драбблы

— Не приближайся. Голос Ушиджимы прогремел в ночном воздухе, но стоял он, согнувшись, приобнимая себя за колени, словно пытаясь спрятать свое сердце. — Не надо, — повторил он еще настойчивее, более напряженно. — Ты потеряешь свой голос. Если коснешься меня, то потеряешь свой голос. Как и все остальные. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты… Но другой продолжал спокойно идти к нему с такой странной улыбкой на лице, что Ушиджима не был уверен, была ли она печальной, вымученной или вообще другой, но он видел блеск в глазах Ойкавы, и это заставило его вновь отступить назад. — Я ведь монстр, разве ты не видишь?! Не подходи, не прикасайся ко мне… Но тут улыбка на лице Ойкавы стала мягкой, мягкой и слегка грустной. — Ты слишком долго был одинок, не правда ли? Да, вопит все внутри Ушиджимы, ДА, и я сломлен, но я не могу больше никого проклясть, тем более тебя… Но он молчит. Лишь продолжает пятиться назад, пока Ойкава спокойно подходит к нему, уверенными шагами создавая впечатление человека, который уже давно все решил. — Сложно подобрать свои последние слова, да? Полагаю, есть еще язык жестов… но последнее, что я хочу сказать тебе своим голосом… я люблю тебя, Ушиджима. Он протянул руку, и его пальцы прикоснулись к щеке Ушиджимы, который резко вдохнул и зажмурился; его лицо перекосилось от боли, шока, отрицания. Ойкава хотел, чтобы он перестал так выглядеть. В конце концов, он тоже закрыл глаза и мягко поцеловал Ушиджиму, прикосновением давая ему знать, что он ни о чем не жалел, ведь он так долго наблюдал за его страданиями. И слишком долго ничего не предпринимал. Ушиджима протянув левую руку, хватаясь ей за ладонь Ойкавы, которую тот приложил к его щеке, и держал ее так, словно больше никогда не хотел отпускать. Когда они отстранились, у Ушиджимы в глазах стояли слезы, а с губ срывалась какофония множества извинений. — Мне жаль, мне так жаль… Ойкава похлопывает его по правой руке, где у него все еще зажата записка, которую он отдал Ушиджиме раньше, сказав, чтобы тот открыл ее только тогда, когда Ойкава скажет ему. Когда Ушиджима развернул ее и прочитал написанное, у него вырвался тихий, надрывный смешок. Идиот. Не извиняйся.