Вороньи драбблы

Он лишь чувствует то, как хрустит бумага под его пальцами, потому что, даже опустив голову, боковым зрением Акааши все равно смотрит на невероятно широкую ухмылку Бокуто вместо того, чтобы сосредоточиться на упаковке. Бокуто чуть ли не подпрыгивает на своем стуле и дергает руками на знакомый Акааши манер, означавший, что он просто нереально нервничает. Похоже, под большим беспорядочным комом из упаковочной бумаги и скотча (причем, скотча, судя по всему, было даже больше, чем бумаги), прячется что-то теплое. Акааши уже хочется посмотреть на подарок, но он медленно отдирает скотч, чтобы подольше понаблюдать за этими огоньками в глазах Бокуто. — Я очень старался! Надеюсь, тебе понравится! Но если нет, то ничего страшного! — он эти слова перефразировал уже раз пять, пока Акааши разбирался с оберткой. — Давай, Акааши, открывай уже, наконец?! — Терпение, Бокуто-сан, — говорит он ему, однако, если честно, показывает свою лицемерную сторону. Бокуто трепался об этом подарке и в его настрое диагонального, и в хандре уже на протяжении месяца, и Акааши просто помирал от любопытства, так что, знаете, к черту терпение. Бокуто издает тихий звук, похожий на писк вперемешку с вскриком ужаса, и Акааши мягко улыбается, впиваясь пальцами в оберточную бумагу и безжалостно разрывая ее на части. (Несомненно, Бокуто работал над упаковкой с любовью, вот только еще и безо всяких навыков.) А внутри его ожидает самая несчастная пародия на шарф, которую он видел за всю свою жизнь. Края выглядят слегка рваными, а ширина у них различается, потому что Бокуто вязал то крепче, то свободнее, явно по настроению. Цвета яркие и контрастные, всего спектра радуги, причем порядок испорчен просто невероятно. Красный, зеленый, синий, оранжевый, потом почему-то розовый, а желтый, видимо, затерялся, и его место занял голубой, напоминающий небо. Шарф действительно просто ужасно уродливый, да еще и выглядит колючим. Акааши приподнимает голову и смотрит на трясущегося Бокуто, явно на грани хандры, но все еще с какой-то толикой надежды. Он снова смотрит на шарф, а потом широко и легко улыбается. Сколько же времени его сумасшедший партнер убил на этот шарф? Сколько он выбирал цвета и учился вязать? Сколько времени, энергии и усилий он в это вложил, сколько пережил перепадов настроения? Шарф, может быть, и является полным провалом, но сделан он для него, причем с любовью. Как бы сентиментально это ни звучало, но если Бокуто за что-то берется, то обязательно работает со страстью, увлечением и любовью. И он не стал бы довязывать этот радужный шарф, если бы не считал, что такой подарок для Акааши точно стоил его времени. Теперь все встало на свои места — ему вспомнилось, как ухмыльнулся Бокуто, когда они как-то поздно вечером шли вместе домой, а в воздухе уже стоял крепкий, ясный дух предстоящей зимы, и Акааши дрожал, потому что холод кусал его беззащитную шею. «Не переживай! Я об этом позабочусь!» И ведь он сдержал слово. Позаботился же. — Итак, что думаешь? — спрашивает его Бокуто в кои-то веки тихим голосом. Сердце Акааши пропускает удар, услышав его. — Мне очень нравится, — искренне говорит он от всего сердца. — Теперь не буду мерзнуть зимой. Бокуто напоминает севшую музыкальную шкатулку: слова Акааши будто снова завели его, и теперь он играл свою музыку громче прежнего, ярко и звучно. — То-то и оно, да?! Тебе всегда было холодно! Вот я и подумал! Да, надо бы что-нибудь предпринять! Разве не потрясающе?! Это прямо лучшая идея, правда?! Акааши кивает, все еще улыбаясь и держа мягкий шарф в руках — шарф, являющийся материальным доказательством того, как же много он значит для Бокуто. А радость и счастье его друга становятся приятным дополнением, делающим совершенно счастливым его самого. Акааши до сих пор улыбается, когда надевает этот ужасный шарф, утыкается носом в колючую пряжу и прячет в нем рот, пока Бокуто там вещает о чем-нибудь и иногда гордо улыбается, замечая шарф, который носит Акааши. Он становится самым любимым подарком Акааши на день рождения.