Роскошные черничные глаза с грязью, способной дать плоды.
А он все еще, вальяжно усевшись в кресле, сложив ноги на ручку, трогает одной рукой свою грудь, и сквозь футболку видны твердые, притягивающие к себе капельки сосков, а другой - нежно, легко, почти незаметно касается своего паха. Я отчетливо вижу, что хён уже давно хочет… Мы в гостях на дне рождения у Бэкки, где шум, гам, льющиеся через край алкогольные напитки заполняют комнату звуками и мнимой атмосферой гарантируемого счастья (они думают, что алкоголь сделает их счастливыми). Мой маленький малыш, он не понимает, насколько мне тяжело... я готов к чертовой матери разбить головы всем, кто меня окружает или нечаянно загораживает своим пьяным «в дрова» телом обзор, лучший вид в мире: то кресло в углу, на котором Мин раздевает меня взглядом. Пинаю пьяного Бэкхена подальше. Из-за громкой музыки не было слышно его ругательств, а я, честно, плевал на совесть и на долг дружбы. Он уже давно пьян, а это значит, что для него все вокруг – лучшие друзья, и я, в принципе, не нужен, так? Быстро вскакиваю с места и сквозь пьяный угар вздохов, смеха и разговоров, прохожу к тому креслу, словно через туман, стараясь не потерять свою цель из зоны видимости. Мин, удивленно и одновременно насмешливо раскрыл глаза, и я понял, что игра была затеяна где-то на дне бутылки чего-то дьявольски крепкого. Он, как черт, вынуждает меня биться в сомнениях, кусать губы до крови, взвешивая все за и против. Сюмин пьян, а значит, не он хочет меня, а то, что было влито в его тело. С другой стороны, мой стояк, мой мозг, съеденный червями похоти и еще что-то неуловимое и греховное во мне заставляет воспользоваться этим состоянием и надеяться, что завтра он и не вспомнит, отчего вдруг так болит зад. Мы молча выходим из гостиной, и Мин, будто уже изучив весь родительский дом Бэка, увел меня в одну из пустых комнат. Оказалось, что в этой комнате некогда спал маленький малыш Бэкхен, еще никому не известный, любимый талантливый ребенок. Родители бережно развесили на стенах фотографии улыбающегося и счастливого Бена уже стоящим на сцене с микрофоном в руках, и в моей голове заиграла торжественная музыка - гимн нашей дружбе. В этой постели я сейчас трахну пьяного Минсока, а возможно на этой же постели мой дружок дрочил себе по утрам, избавляясь от утреннего стояка перед походом в школу. Разве не мило? Я не заметил, как тонкие пальчики толкнули меня на постель, как Мин, безжалостно красивый и доступный, уселся ко мне на колени и прилип своими нежными губами к моим так, что я смог бы определить по их вкусу количество выпитого спиртного. Мои руки гладят его по спине, спускаясь к пояснице, а он изгибается, как кошка и что-то мурлыкает мне в губы. Он стонет и двигается на мне, намеренно задевая своей медовой попкой мой еще скрытый под джинсами возбужденный член, и я готов поклясться, что смог бы кончить, не раздеваясь и не раздевая его…но эти ручки быстро расстегивают пуговицы на черной рубашке (может, она послужила для него сигналом? Хён часто говорил, что черный мне очень идет). Его голос все еще ласкает вибрациями мои губы, я все больше уверяюсь, что он хочет меня, что он жаждет меня почувствовать, посмотреть на меня раскрытыми глазами без лжи и фарса. Мин тут же целует ключицы - такие мимолетные, почти незаметные прикосновения губ заставляют меня кипеть от внезапно нахлынувшей розовой нежности и мечтами о вечной любви. Может, я тоже перебрал? Мотаю головой в разные стороны и развенчиваю мимолетные мысли двенадцатилетней девочки, хватаю Мина за подбородок и целую, а он как будто потерялся в пространстве, не ожидая, что мое желание окажется не слабее его. Минсок падает на кровать и, нависая над ним, как свод черного неба, который вот-вот упадет, я стягиваю с него летние шорты и наслаждаюсь его ребячески детским видом, когда он с туманным взглядом лежит на кровати лишь в одной футболке и белых носочках. Мои губы тут же обволакивают влажный кончик его члена и, помогая рукой, я, как в своих мечтах, сосу его с приторным наслаждениям, обводя мокрым языком каждую венку. Его мягкое и такое маленькое тело дрожит от удовольствия, бедра сами поднимаются мне навстречу, и я как можно сильнее расслабляю горло, чтобы вместить всю длину, а затем и всего его. Он тихо шепчет обжигающее «ЧанЕль», и я понимаю, что вот-вот он кончит, останавливаюсь и, смотря прямо в его глаза, уже двигаю своей рукой по влажной и горячей плоти. Он со всей силы сжимает пальцы на ногах и закусывает губы. Мин распахивает свои волшебные глаза в пустом безмолвии, а по моей руке растекается приятная белая влага. Улыбаясь, хен приподнимается и тянет меня к себе, целуя. Я оказался слишком слаб перед ним, и с жадностью голодного волка, разворачиваю его к себе спиной, а он невинно доверившись, встает на четвереньки, блядски расставив ноги и изогнувшись в спине. И вновь я ощущаю нечто необычное, словно я внезапно таю от любви к кукольному и маленькому: его пальчики, как пальчики крохотной фарфоровой куклы, его губы, вырисованные ангельскими линиями, а глаза... каждая ресница приклеена создателем с осторожностью ювелира. Меня безумно заводит то, что он все еще в футболке и белоснежных носках, как маленький мальчик перед сном. Хочу съесть Мина, всю эту грязь, что вокруг, что в моей голове и продолжает пожирать изнутри. Возможно, я извращенец, хотя еще год назад даже и не догадывался, что трахать мужчину намного приятнее. Вся эта грязь породила во мне странные мысли и желания. И даже сейчас, смотря на мягкие девчачьи бедра Минсока, я безумно хочу всего его вылизать, как карамель… Мой язык плавно обводит колечко мышц, отчего он вновь дрожит и тяжело дышит, и я пальцами растягиваю его, а он насаживается на них сам, ведь для него это в любом случае не первый раз. Но я не претендую на тело Сюмина, оно, возможно, кому-то принадлежит. Стояк в брюках уже до боли надоел, а сладкое томление превратилось в испытание. Спускаю брюки до колен и вхожу в Мина сразу на всю длину. В нем узко и горячо, и это бесконечно приятно, скользко, но сладко. Горячая влажная узость, что заставляет дрожать от предвкушения. Могу поклясться, что ему больно, но Мин стонет и просит еще, а боль заглушил алкоголь. Я трахаю его, как пьяную шлюху, но ту, которая слаще всех и привлекательнее, ускоряюсь и слышу противно-пошлые шлепки наших тел, а его стоны становятся все громче и громче, и вот, я уже отключился от реальности, когда мой взгляд случайно не встретился с ним... с Бэкхеном, чьи глаза блестели от радости, а в руках был зажат микрофон… эти портреты, газетные вывески, которые висели на стенах. Он смотрит на меня со всех сторон, и я не выдерживаю, и изливаюсь в Минсока, который смог кончить, не прикасаясь к себе, прямо на чистые простыни кровати Бэка. И почему, когда наивысший пик удовольствия был так близок, я увидел лицо БэкХена? Эти губы, растянутые в улыбке, эти изящные длинные молочные кисти рук и шоколадные глаза. Мин уже спокойно сопел подо мной, не обращая внимания на наготу. Я так желал его тела, но вспышки в глазах внезапно стали тусклыми огоньками, черника перезрела, и мне резко захотелось съесть шоколад, а лучше сказать, поиграть с другой куклой. Я встал с постели и натянул брюки, поклонился портретам на стенах, кое-как привел себя в порядок и вернулся к шумной вечеринке. Сев на то же место, на котором недавно сидел Мин и нещадно соблазнял, я взглядом следил за каждым движением именинника и мысленно извинялся за то, что завтра он или его родители найдут в его когда-то чистой комнате полуобнаженного Мина, спящего в смятых простынях.Стоит написать новый гимн для меня и БэкХена.