***
Письмо от Елизаветы доставили Орлову в тот момент, когда они с Иваном были изрядно пьяны. Сколько раз потом Орлов корил себя за то, что не оставил чтение письма до того момента, как протрезвеет. Но нет. Сорвав неверными пальцами печать с манифеста, граф пробежал глазами строчки и гордо оповестил Ивана: — Она меня нашла сама. Красотка эта — Елизавета. Тот, пьяно хихикая, погрозил кулаком: — Теперь держись, Элизабет. Тут же Орлову в голову пришла гениальная, как он посчитал, идея донести Екатерине на самозванку, называющую себя внучкой Петра. Чем это было мотивировано, он и сам не понял. Может, желанием снова стать приближённым к царскому двору, или же просто жаждой новой авантюры. Иван с восторгом отнёсся к плану командира, состоявшему в том, чтобы войти в доверие к Елизавете и обманным путём доставить её в Петербург, пред светлые очи императрицы. Опьянённые вином и предвкушением царской награды, в коей ничуть не сомневались, вповалку лёжа на земле, они как никогда были уверены в успехе этой задумки.***
Завоевать симпатию Елизаветы оказалось даже легче, чем предполагалось. Во время первой встречи с Орловым она смотрела на него с таким доверием и даже — или графу показалось? — обожанием, что тому стало немного неловко от мысли что это хрупкое наивное существо он собирается заманить в ловушку. Елизавета, казалось, даже помыслить не могла о коварном плане графа. Условившись о завтрашней встрече, они расстались. Уже вечером, бродя по саду, окружавшему дом, Орлов тщетно пытался прогнать из головы непрошеные мысли. — А ведь ты ей понравился, — шептал внутренний голос. — Пустяки. Это всё из-за денег. Я спас её от долгов, поэтому она просто чувствует ко мне благодарность, — пытался урезонить его граф. — Не только. Да и она тебе тоже... Яростно помотав головой, Орлов твёрдо произнёс: — Нет. Никаких отношений у меня с ней быть не может.***
Во время встречи, состоявшейся на следующий день, Орлов видел напряжённое состояние Елизаветы, но посчитал это обычным волнением перед предстоящей присягой. Граф поинтересовался, не боится ли та из столь тёплого и привычного места ехать в холодный незнакомый Петербург. — Не страшно. Ведь рядом будешь ты, — Лиза смущённо улыбнулась и посмотрела на графа из-под опущенных ресниц. — Ведь рядом буду я... — машинально повторил Орлов, и, поддавшись какому-то новому, ранее неизвестному ему чувству подхватил девушку на руки и вышел с ней из комнаты, где проводился разговор. Что происходило потом, Орлов помнил смутно. Ему вспоминалось лишь чувство неземного счастья, затмевающее собой всё думы и переживания. Были клятвы, даваемые им Лизе. Какие? Он вряд ли об этом задумывался в тот момент. Всё: и дружба с императрицей, и высокое место в обществе и победы русского флота, всё это казалось таким ничтожным в те минуты. Единственно важным для него было шептать, заглядывая в глаза, ставшие такими близкими и родными: — Я люблю тебя, радость моя.***
Последующие дни промелькнули для Орлова, словно один миг. Практически всё время он проводил с Елизаветой, к которой начал питать нечто большее, чем просто привязанность. Сама Елизавета, как он видел, полюбила его так искренне и безвозмездно, как никто до этого. Да, у Орлова было множество женщин, и Лизу можно было принять за очередную "игрушку", но сам граф чувствовал, что в их отношениях кроется нечто большее. Гроза разразилась внезапно. В один из дней Иван вбежал в покои Орлова, размахивая каким-то письмом. — Граф, от матушки-императрицы нашей... — он замолчал под властно поднятой рукой Орлова и уже тише добавил: — спешная почта... Выхватив письмо, граф погрузился в чтение. От волнения буквы прыгали перед глазами и Орлов никак не мог сосредоточиться на написанном. Прочёл раз, другой. Да, всё верно, всё так, как задумывалось. Или нет? — Незамедлительно... в Петербург... в цепях... — наконец пробормотал он, чувствуя, как сердце падает куда-то вниз. — У нас всё готово, согласно Вашему плану, — радостный голос Ивана долетел до Орлова, словно издалека. — План отменяется. В конце концов он здесь главный и легко может отложить похищение на пару недель. Но какой смысл? Всё равно потом придётся отчитываться перед императрицей, а с неё станется поручить это дело кому-нибудь другому, если Орлов не справится с задачей. Кто знает, как будут действовать другие захватчики? Грубой силой, а может даже хуже. В своих солдатах Орлов был уверен - они никогда не перейдут грань дозволенного, и если придётся доверять кому-то Лизу, зная, что ничего кроме самого похищения ей не грозит, то только им. Удивившись такой внезапной перемене в настроении графа, который сейчас был мрачнее тучи и вовсе не радовался скорому исполнению задуманного, а напротив, собирался отменить практически готовый план, Иван недоумённо сказал: — Но в Петербурге ведь нас не поймут! — К дьяволу всё! Пусть подождут! — Орлов лихорадочно соображал, что делать. Он уже не был так уверен в том, что поступает правильно. Лиза стала неотъемлемой частью его жизни. Теперь же её ждёт тюрьма, или даже смерть. И никто не сможет помочь. На долю секунды мелькнула мысль плюнуть на всё и сбежать куда-нибудь вместе с Елизаветой. Сменить имена, запутать следы. И никто их не найдёт, никто не помешает их счастью. Нет. Слишком поздно. Он не успеет даже предупредить её. Или... просто трусит? — Готова и цепь, и тесная клеть, — восторженно докладывал Иван, который в силу своей молодости воспринимал сложившуюся ситуацию как некое подобие игры, из которой они непременно должны выйти победителями. Он явно не догадывался, какая буря бушует сейчас в душе у его старшего товарища. — Оставить всё как есть? Загнать её в ловушку? Нет, Орлов, ты это уже давно сделал. Ещё тогда, когда отправлял донос Екатерине. Теперь ты уже ничего не исправишь. Можешь лишь надеяться, что сможешь вытащить её из тюрьмы. Но это будет непросто сделать. Ох, как непросто. Опять же, снова связываться с Екатериной, а в этом тоже приятного мало. Теперь уже поздно что-то менять. Ты ничего не исправишь. — внутренний голос шептал Орлову слова, словно по капле вливая яд ему в душу. Не в силах это терпеть, граф повернулся к разочарованному Ивану, явно собиравшемуся уходить. Ну что ж, если уже ничего не изменить, то нужно хотя бы проконтролировать, как будут действовать солдаты. — Ваня... — позвал Орлов внезапно ослабевшим голосом, — Ваня, всё готово, говоришь? — Да в лучшем виде, граф! - воскликнул тот с мальчишеским азартом, — Желаете взглянуть? Орлов согласился. Всю дорогу до пристани он не промолвил ни слова. Когда солдаты разыгрывали представление, демонстрируя, как будут похищать "прынцессу", на лице графа появилось болезненное выражение. Теперь ему всё это казалось отвратительным. Особенно парень, который так дерзко и нагло пытался изображать Елизавету. Орлов повернулся к сияющему Ивану. Эх, Ванька, не понимаешь ты, что творишь. Считаешь, что долг перед Отечеством стоит превыше всего, а на любовь и времени тратить не стоит. Хороший ты товарищ, Ваня, да вот только не замечаешь, какая тоска гложет сейчас твоего командира, к которому привязался, словно к родному брату. — Она могла бы разгадать подвох, — почти с надеждой сказал граф. Действительно, если она обо всём догадается, то ещё может спастись. Или, быть может, кто-нибудь из поляков, имеющих с ней доверительные отношения, узнает, что Елизавете грозит опасность и убедит её не отправляться а Петербург. — В ней разум от любви давно оглох, — махнул рукой Иван, под дружный гогот солдат. Граф замер на месте. Неужели кто-то заметил? Он же изо всех сил пытался скрывать свои чувства к Лизе. И если те немногие, которые участвовали в похищении, могли решить что это просто часть плана, то горожане, вероятно, сейчас наслаждаются сплетнями о романе Орлова с неземной красавицей. Цепко схватив Ивана за локоть, Орлов оттащил его в сторону: — А ты откуда знаешь, следопыт? — Так это вся округа подтвердит, — Иван попытался высвободиться, но граф держал крепко. Да, предположение подтвердилось. Аккуратнее надо было быть, аккуратнее. Молодой человек решил, что граф беспокоится, не узнал ли кто об их затее. Заверяя Орлова в надёжности и честности солдат, которые никогда бы не проболтались на людях о плане, Иван лишил графа последней надежды, что Елизавета избежит своей несчастливой участи. Тяжёлый вздох срывается с губ Орлова и он решительно говорит: — Добро. Быть посему.***
На самом задержании Орлов не появился. Иван заверил его, что всё и так пройдёт гладко, а он уже выполнил свою часть работы. Не в силах сидеть на одном месте, граф отправился бродить по окрестным улицам. Небо внезапно потемнело и люди поспешили укрыться от надвигающегося дождя. Улица опустела, лишь Орлов стремительно шагал, не замечая ничего вокруг. Он сам не заметил, как пришёл к дому, в котором жила Лиза. Стоя у ограды, граф глядел в тёмные окна, вспоминая часы, проведённые здесь. Нет, он всё-таки негодяй! Она же верила ему, думала, он её любит, с восторгом говорила о его смелости и благородстве. А он - трус. Самый настоящий трус и предатель. Раб и верный слуга Екатерины, сразу доложивший ей о самозванке. Орлов помотал головой и яростно прошептал: — Это верность Отечеству. Я лично заколол царя, помогая Екатерине вступить на престол и ничего, совесть моя чиста. Здесь - то же самое. Я просто выполняю свой долг перед державой. — Нет, Орлов. Ты просто предатель. Ты предал и её, и себя. Что, возомнил себя храбрым героем, выдавшим России страшного врага? Хотел милости императрицы, не так ли? Ну что ж, это твой выбор. Тебе с этим жить. — внутренний голос снова проснулся. Нет, он всё сделал правильно. Он верен отчизне и императрице. Только почему так тяжело на душе? Совесть... его мучает совесть. Она, его Лиза, сейчас на корабле среди солдат, которые готовы пойти на всё ради отечества и Екатерины. И никто не защитит, никто не спасёт её. Разве что Доманский? Нет, он слишком слаб и нерешителен. А Радзивилл, получается, предатель? Сбежал в самый ответственный момент к Екатерине. Да при чём тут Радзивилл, если он, Орлов, виноват в предательстве ничуть не меньше? — Будь ты проклята, совесть моя! — прорычал граф, вцепившись себе в волосы. Постояв несколько минут под начавшимся дождём, он направился в ближайший кабак, чтобы прогнать мучившие его мысли бокалом-другим хорошего вина.***
Немало прошло времени, прежде чем Орлов явился к Екатерине. Он представления не имел, как вытащить Елизавету из тюрьмы, но всё же не терял надежды договориться с императрицей. Екатерина сначала в открытую забавлялась и кокетничала с Орловым, но когда поняла, что он шутить не намерен и настроен решительно, неожиданно объявила, что если он сможет убедить Елизавету назвать своё настоящее имя, то отпустит её на все четыре стороны. — И если я уговорю её... — Орлов не мог поверить. Всё решилось так просто и легко, пройдёт всего одна ночь и его Лиза вновь будет с ним, они теперь никогда не расстанутся. — Ты знаешь слово моё, — Екатерина величаво повела плечами. По её выражению лица нельзя было догадаться, в каком настроении она пребывает. Графа охватило состояние, близкое к эйфории. Конечно, он убедит Лизу назвать другое имя. Любое. Какое угодно. Главное, что она снова будет с ним. На душе Орлова стало так легко, что он даже рассмеялся, впервые за несколько месяцев: — К рассвету ключи приготовь! То, что ещё час назад было неосуществимым, сейчас казалось настолько элементарным в исполнении, что Орлов немедля был готов ехать в Петропавловскую крепость. Круто развернувшись, он направился к выходу, даже не попрощавшись с Екатериной. В глазах императрицы на мгновение мелькнуло выражение, похожее на жалость, и она тихо промолвила: — Не верю я в вашу любовь. Однако граф её уже не слышал.***
Стоя перед Петропавловской крепостью, Орлов пытался заставить себя зайти внутрь. Он не мог. Честно сказать, он просто трусил. Боялся, что Лиза не простит его, не захочет с ним разговаривать или, что самое страшное, откажется назваться другим именем. Внезапно из темноты выступила чья-то фигура. Орлов замер, вглядываясь в лицо новоприбывшего. — Доманский? — поражённо выдохнул граф. Да, это был он. Но в каком виде! Где тот улыбчивый поляк в богато расшитом камзоле, всюду сопровождавший свою обожаемую госпожу? Сейчас на Орлова взирал исхудавший измученный человек, одетый в какие-то обноски. — Вы лжец, вы как лютый волк, — сверкая запавшими глазами, Доманский кинулся на графа, но был моментально им отброшен и распластался на земле. Орлов решительно повернулся, собираясь покинуть территорию, прилегающую к крепости. Нет уж, если здесь бродит этот отвергнутый возлюбленный Елизаветы, то ему здесь делать нечего. — Спаси её, — внезапно услышал граф и повернулся к поляку. Что? Он настолько хочет освобождения Елизаветы, что согласен чтобы она осталась с Орловым, а не с ним? "Спаси"... как будто это зависит только от него одного. В первую очередь всё решает сама Елизавета. Если ей покажется, что Орлов опять лжёт или она из-за своей гордости откажется покидать тюрьму, то всё пропало. Он может лишь указать ей верный путь к спасению, но решение она примет сама. — На пути моём крестном мне только Бог поможет, — мрачно усмехнулся граф. Если и удастся спасти Елизавету, то только с божьей помощью. Он, Орлов, сам решительно не справится. Окрылённый внезапной идеей, граф подошёл к Доманскому, всё ещё сидевшему на земле, и велел поставить две свечки и помолиться за них с Лизой. — Хорошо помолись, Доманский, — похлопав его по плечу сказал граф напоследок, прежде чем скрыться за дверью тюрьмы. Поляк, на лице которого застыло безнадежное выражение, лишь горько вздохнул и покачал головой.***
Когда Орлов увидел Елизавету, сердце его сжалось. Тюрьма, казалось, выпила из неё все жизненные силы, и от девушки осталась лишь тень. Однако ни её болезненный вид, ни рваное платье не оттолкнули Орлова. — Лиза... — хрипло прошептал граф, прижимая к себе любимую. Он хотел немедленно схватить её на руки, спасти, унести из этого проклятого места, которое беспощадно отнимало её красоту и здоровье. Прильнув к груди Орлова, Лиза, казалось, не могла поверить в реальность происходящего. — Я знала, я знала, что ты придёшь, — твердила та, словно в забытьи, - Алёша, мы свободны, да? Пытливо всматриваясь ей в глаза и не отпуская от себя, Орлов, горя нетерпением, промолвил: — Да, только назови имя своё, и прощай, подвал, прощай, неволя, — она должна понять, что нет другого выхода, что это сама судьба предоставила им шанс спасти свою любовь. Ведь это так просто - назвать любое имя и оказаться на свободе. Орлов надеялся, что Лиза так и сделает, не медля ни минуты. Но всё вышло иначе. На Лизином лице сначала появилось недоумение. Потом её поразила страшная догадка. — Ты всё знал! — она высвободилась из рук Орлова и начала медленно отходить, потрясённо глядя на него, — тебе приказали, велели... Ну, что ж, Алёша, ты воин, и это сражение ты выиграл, мой адмирал. Орлов упал перед ней на колени с криком: — Я люблю! Я люблю тебя! Он боялся, что она ему не поверит, подумает, что он и не любил её никогда. А он сейчас ясно понимал, что Лиза — всё, что у него есть в этой никчёмной жизни. Сражения, гулянки, развлечения - да пропади оно всё пропадом! Ничто ему больше не нужно, пусть только Лиза будет с ним. Его Лиза. Его радость. — Я верю, мой родной, —;девушка провела рукой по его волосам. — Я даже то понимаю, что ты сюда пришёл по приказу. О рлов, терзаемый осознанием собственной ничтожности, даже не мог высказать ей всю полноту чувств, кипевших в его душе. Он знал, что в тюрьме и стены имеют "уши", а Екатерина, узнав какие чувства на самом деле обуревают её "слугу", не станет медлить с расправой. Пока что императрица считала, что Лиза нужна Орлову лишь для развлечения, не более того. Сбивчиво и путано граф попытался объяснить о том, что императрица дала слово, что отпустит её, стоит лишь назвать другое имя. Лиза дрожала, словно в лихорадке, молча смотря на графа. В её взгляде было всё: и прежняя любовь к Орлову, и недоверие, и какая-то покорность. Орлов торопился. Ночь была на исходе и времени оставалось всё меньше. По лицу Елизаветы было видно, что она никак не может принять решение. Она понимала, что это её единственный шанс выбраться из тюрьмы, но не говорила ни слова. Орлов, покрывая её руки поцелуями, умоляюще шептал: — Не медли, не медли. Н еожиданно Лиза посмотрела ему в глаза. Увидев в них решимость, Орлов было обрадовался, что убедил её, но она тускло и обречённо сказала: — У меня нет другого имени, граф. Эти слова обожгли сердце Орлова, словно калёным железом. Застыв, он с болью посмотрел на девушку, которая стояла, опустив голову. Когда Лизу увели в камеру, он, ничего не видя перед собой, на подгибающихся ногах вышел из тюрьмы.***
Уже за воротами силы оставили графа. Он пошатнулся, и упал бы, не подхвати его чьи-то руки. — Доманский... — с трудом пробормотал Орлов, глядя на своего спасителя, который в предрассветных сумерках смотрелся ещё более жалко, чем ночью. Поляк умоляюще смотрел на Орлова, по его щекам стекали слёзы. — Ты... ты помолился за нас, Доманский? — спросил Орлов слабым голосом. Тот всхлипнул и еле слышно прошептал: — Нет. — Почему? Сказано тебе было: помолись, — яростно сверкнул глазами граф, — теперь поздно, ей уже ничто не поможет. Закрыв лицо руками, Доманский зашёлся в беззвучных рыданиях. Презрительно посмотрев на него, Орлов нетвёрдой походкой побрёл, куда глаза глядят.***
Зима прошла для Орлова в пьяном угаре. Он пил, пытаясь заглушить боль и тоску. Алкоголь растворял все мысли и граф жил словно во сне или в тумане. Незаметно наступило Прощённое воскресенье. Орлов, находясь среди всеобщего веселья, тоже начал было приплясывать и смеяться, чему способствовало немалое количество выпитой им медовухи, как вдруг услышал голос императрицы, вышедшей к народу: — Видит Бог, не желала я зла никому. А если сурова была и непреклонна, то только ко врагам отечества нашего. Простите меня, а я вас прощаю! Внезапно голова Орлова стала абсолютно ясной, словно он и не пил. И тут же навалилось всё осознание произошедшего. Это он, он один виновен в смерти Елизаветы. Её кровь навечно запеклась на его руках. Ну почему ничего уже нельзя сделать? Он бы обязательно нашёл выход там, в Ливорно, он бы спас её, он бы своими руками уничтожил корабль, который должен был увезти её в Петербург. Но как повернуть время назад, туда, где они с Лизой были счастливы? Никак. Уже ничего нельзя изменить, она никогда не будет с ним. Его Лиза. Его радость. А он... он вдруг ясно вспомнил её глаза. Родные, ласковые, в которых вспыхивали солнечные искорки, когда она смотрела на Орлова. Ему до боли захотелось снова обнять её, зарыться лицом в её волосы и сказать те слова, которые говорил ей, казалось, миллионы раз. — Я люблю тебя, счастье моё... — прошептал Орлов, опускаясь на колени. Шумная толпа давно покинула площадь, переместившись на другое место. Теперь перед дворцом царила тишина. Лишь ветер нёс в холодное небо полный боли нечеловеческий вопль, больше схожий со звериным воем: — Я люблю тебя, радость моя!