O solitude, my sweetest choice

Город вновь оказался подчинен загадочно вероломной осени. Все местные двери почтительно открылись, когда она по-царски пришла сюда с лучезарной улыбкой на устах, в узорной золотой накидке, неся в руке корзину с прекрасными букетами и ароматными плодами. Очень скоро опустевшая, источенная гнилью корзина была брошена в сторону, богатая накидка превратилась в грязный и кое-как залатанный бурнус, улыбка – в злую усмешку, а сама светлая царица – в полубезумную жестокую победительницу, которая в мечтах раздробить пару позвонков побежденному наступила ему на хребет. Очарование бесследно развеялось. Уже не скрывая двуличности, осень заставила город исполнять реквием по умершему теплу. Свинцовая тяжесть туч и густая пелена тумана надежно заслонили округу от солнца, чтобы своим негасимым весельем оно не помешало сонму похоронных звуков. Пронзительный свист холодного ветра, шум частых косых дождей, недобрый скрип обнажившихся веток, прощальные крики птиц – все это слилось в единое музыкальное действо. На притерпевшихся к нему хмурых лицах людей застыла та же тоска, что и на потемневших от сырости стенах зданий. Город знал: для любого его жителя осенний реквием мог обернуться личной какофонией – достаточно одного движения руки Продавца Одиночества. Никто в точности не запомнил, сколько лет назад на здешних улицах появилась долговязая исхудалая фигура в немного старомодной мрачной одежде. Почти ничем не примечательный природно облик гостьи, тем не менее, дышал опасной тайной. Приятные, хотя и неправильные черты лица настораживали печатью полной безэмоциональности. Глухая, каменная, стерильная невозмутимость. Разве живому человеку могло принадлежать такое лицо? А глаза? Никто не решился рассмотреть их цвет – темные колодцы, где не мелькало ни малейшего оттенка чувств. Из высокой прически то тут, то там небрежно выбивались длинные, волнистые, местами спутанные пряди. Край юбки кое-где истерся и касался земли редкой бахромой вылезших ниток. Левый рукав жакета, когда-то разорванный до половины, наскоро заштопан. Одна из пуговиц – та, что ближе всех к воротнику-стойке – была исполосована мелкими трещинами и грозила рассыпаться. Необъяснимый сплав обыкновенности и пугающей загадки пропитывал и поведение Продавца Одиночества. Девушка в черном плавно приближалась к прохожему, останавливалась и протягивала к нему руку открытой ладонью вверх. Он замирал на месте, не до конца понимая смысл этой немой просьбы, и словно бы из ниоткуда слышал музыку. Печальная классическая мелодия, негромкая и обволакивающая, тягуче лилась в воздухе. Ей вторил чарующий чистый голос, воспевавший одиночество как сладчайший выбор, прекрасный и обожаемый. Покоренный чудесными звуками человек смутно догадывался, что и от него ждали выбора. И он выбирал – доверчиво вкладывал в бледную ладонь свою кисть, не сразу ощутив, как ее слегка сжимают тонкие, сухие и неестественно прохладные пальцы его визави. Длилось это несколько кратких секунд. И вот уже музыка стихла, таинственная гостья отпустила его и ушла, растворилась среди суетливо спешивших горожан. Время после ее ухода полнилось горечью обманутого доверия. Давящее чувство одиночества железным кинжалом кромсало нежный мирок души, проезжалось острым лезвием по ломким нитям нервов. Оно противно вгрызалось в сердце, разъедало его, выжигало радость и вырывало с корнем все мечты и стремления, отравив его неизбывной пустотой и безнадежностью. Разрушение изнутри, излечить которое не находилось никаких средств. С каждым днем оно лишь крепло и набирало силу, потихоньку изводя медленной агонией. И конечно, страдавшему был ясен ужасный ответ на тяжелый вопрос «кто?», ведь с момента встречи со странной девицей в изношенных траурных одеждах он стал пленником еженочных кошмаров о ней. Торгующая же одиночеством не меняла своего пути. Все повторялось вновь. Холод ладони. Волшебная музыка. Сладчайший выбор. Жертвы-покупатели слишком поздно замечали, что за единственное пожатие руки они неизбежно должны расплатиться душевными муками. Или рассудком. Или здоровьем. Или целой жизнью. Если б кому-нибудь открылось, как девушка получила дар, а вернее, приказ влиять на них! Давнее жуткое событие. Она умирала, но была спасена у последней черты и там, на грани жизни и смерти, видела закутанный в чернильный плащ силуэт без лица. Властный голос назначил ее Продавцом Одиночества и обещал указать покупателей. Очнувшись, та четко поняла, что у нее нет и не будет даже проблеска идеи сопротивляться новому служению. К жертвам она не испытывала ни жалости, ни отвращения – за роскошь раздавать одинокость потусторонний наставник, которого в мыслях решено было звать Духом, навсегда отнял у своей ученицы способность чувствовать. Она считала это справедливой ценой его защиты. Страсти, переживания, порывы – красивая привилегия детей беспокойного общения. Посвятившие себя молчаливой зиме покинутости не имели на нее прав. Никто из встреченных до сих пор не отважился отвергнуть роковое предложение. Принимая протянутую руку, они явно не сознавали, что выбор этот – не их собственный, а Продавца и Духа. Но причина крылась не только здесь. Кто-то искал одиночества, кто-то старался от него убежать, однако оно постоянно жило рядом. Тех, кто позволил себе услышать его зов и сделал хотя бы крошечный шаг в его сторону, оно уже не покидало. Под звуки царапавшего слух осеннего марша увядания город продолжал смиренно запоминать истину – одиночество всегда будет самым ходовым и вечным товаром в мире.