Очарование

Тёмными ночами у костров три его брата, матёрых холмовых тролля, рассказывали жуткие истории о духах этого леса. Это уже стало традицией — отвести историям время от Часа, в который выпадает роса, до Часа, в который роса вновь выпадает. Вообще-то в Час, когда кричат петухи, ему, младшему брату, нужно было следить за воротами холмового лагеря, и недурно бы было выспаться перед этим дежурством... Но младший брат был очень любознательным и не в меру доверчивым троллем. Поэтому он всегда оставался у костра и, потирая сонные глаза, внимательно слушал, стараясь не пропустить ни слова. - Вчера я видел живое дерево, когда добыл мясо и нёс его на Холм, - пробасил старший брат, и остальные сразу затихли. - Живое ходячее дерево. Помню, я ещё подумал, не с наливки ли это, но нет, не почудилось. У него были руки и ноги вместо корней и веток, как если бы это дерево было троллем, и оно смотрело на меня двумя глазами, вырезанными на коре. Луп-луп — так и бегали! Я не знаю, кто вырезал на нем эту рожу, но ручаюсь, он хорошо поработал. Дерево на меня посмотрело и ка-а-ак кинется на меня! Старший брат с размаху стукнул кулаком по своей тарелке, и обглоданные кости веером взлетели в воздух. Все притихли ещё сильнее, ожидая развязки, которая их не разочарует. - Сначала я опешил, признаюсь. Дерево — и ходит! Но у меня был топор, специально для таких случаев, и я сразу рубанул ему топором прямо по харе! Не сложнее, чем дрова рубить! Дерево что-то пискнуло, а потом так и слегло на месте! С одного удара! Братья захлопали себя по коленям и радостно загоготали, потому что это была действительно хорошая история. Одна из немногих страшных историй, в которых дерутся! - Ты покажешь нам, что от него осталось? - скептически заметил один из двух средних братьев, считающий, что история без доказательств - плохая история. - Ну... нет, этого я сделать не могу. Когда я немного отошёл, чтобы смыть с топора древесный сок, это дерево вскочило и очень быстро куда-то убежало. Поэтому я и не смогу показать вам, как оно выглядело. Если вы его встретите, вы легко его узнаете. У него отметина посерёдь лба. Большая такая, жирная отметина. Если ещё не успела зарасти. Могу топор показать. - А как ты дотянулся так высоко? - Ну, это было не очень большое дерево. Мне по грудь. Зато... зато у него были большие острые когти, и ползало оно уж очень быстро. Ужасно быстро, я вам скажу. Я еле от него... в смысле, я его так и не догнал... *** Тяжело идти по лесу, услышав очередную историю из серии историй, которые можно рассказывать только таинственным полушёпотом. Но если ночь светлая, а тоненький и вроде как даже незнакомый голос в твоей голове настойчиво повторяет, что даже и в историях не было таких опасностей, перед которыми дрогнет здоровенный вооружённый тролль... почему бы не сходить за хворостом для затухающего на ветру костра? Младший брат всё равно не собирался углубляться в чащу. Всего-то побродить у подножия Холма, вдыхая ночные запахи. Вот, например, следы у охотничьей тропы, маленькие, меньше, чем его ладонь, похожи на оленьи. Должно быть, тут прошла олениха, и было бы неплохо убить её, чтобы потом, сидя у разогретого костра, грызть тёплое жареное мясо. С другой стороны, он не сможет убить олениху, потому что она весьма быстра, а бросать свой топорик по быстро бегущим зверям он пока не приноровился. А что, если это не олениха? Следы странные. Передние копытца чуть глубже продавили землю, нежели задние. Младший брат, конечно, не испугался, когда увидел таинственный тёмный силуэт среди тонких бледных стволов. В неярком лунном свете тролль ничего не мог заметить, но сразу понял, что дриада - маленькое и хрупкое существо, которое нельзя было обижать ни словом, ни делом. И он опустил занесённый было топор. - Здравствуй, здравствуй, друг ушастый! Ты здесь живёшь? Она говорила звонко и радостно. Точно птичка... Холмовой тролль сделал несколько несмелых шагов вперёд. Сквозь густую листву пробился и осветил их луч лунного света. - Я... а-эм-м... - выдавил младший из себя и выронил вязанку хвороста. Топорик упал следом, глухо стукнув о землю. Оружие он бросил уже специально. А вдруг она подумает, что он хотел причинить ей боль?! - Не бойся! Он понял, что больше не будет бояться. Никогда и ничего. Там, откуда он пришёл, был затхлый запах, было мёртвое мясо, были кровавые порезы и рассказы об убийствах. А тут были прекрасные, лучистые глаза, смотрящие на него... и чистая радость. То же самое было давным-давно, когда он был маленьким, когда краски были ярче, а солнце ласковей. Почему это ему только сейчас вспомнилось? Кто не давал ему вспомнить это, кто?! С каким наслаждением он перерезал бы горло тому чудовищу! - Это я-то и боюсь? Я не боюсь, не боюсь... Вот точно так же на него смотрела его мама. Этот взгляд нельзя было перепутать ни с чем. Она хотела ему добра. Несмотря ни на что, она не желала зла ему, грязному, нечёсаному уроду. Он видел её впервые в жизни, но ему казалось, что он уже её видел. Когда-то давным-давно, совсем-совсем маленьким. А может быть, это его любимая? Может, она не умерла, а поселилась тут, в лесу? Ведь может же такое быть? Ему было хорошо с ней. И опять будет хорошо. У неё прекрасные небесно-голубые глаза, и это всё, о чём он разрешил себе думать. Она дала ему столько в один момент. Она дала ему целую жизнь, целый мир. Показала одним взглядом, что не всё потеряно, что можно подняться выше и стать чище. Холмовой тролль закрыл глаза, и с каким-то тупым давящим чувством в груди пришло осознание того, что он умрёт, если не сможет дать ничего взамен. Неизвестно, почему, но умрёт. Ему нужно преодолеть себя и свой страх остаться непонятым. Он должен сделать шаг, потому что она ждёт, и уже это даёт ему хоть какую-то надежду. - Проси... - А о чём, друг ушастый? - Обо всём. Обо всём на свете. *** Брата, который задремал у костра, он убил первым, пока спящий ещё не проснулся. Удар топориком прямо промеж глаз раскроил незащищённый череп на две половинки, что-то бурое и липкое хлынуло ему на ноги. Опять кровь, опять этот дурманящий запах... но это в последний раз, с этим сейчас будет покончено. Осталось двое, всего двое таких, как он. Грязных, с невычесанными репьями и тупым невыразительным оскалом на физиономии. И с концом этих двоих придёт конец этому кошмарному мирку охоты и мордобоя. Холм перестанет грозно давить на добрый и приветливый лес своей громадой и заслонять небо чёрным дымом костра. Он расцветёт всеми цветами, и дриады будут водить весёлые хороводы, и будет светить тёплое весеннее солнце... У младшего брата было только мгновение на второй удар, пока двое пьяных не поняли, что произошло. Тролли всё ещё продолжали дружно ржать над бестолковым младшим, забывшем в лесу вязанку хвороста, когда тот левой рукой выхватил из-за пояса свой острый охотничий нож и с хрустом вонзил в тощую зеленоватую шею очередного среднего брата, и какая, к чёрту, разница, как его там звали. Ему было смешно смотреть на выпученные глаза умирающего, и младший смеялся, но не грубо и противно, а весёлым, детским смехом, наполненным радостью. У него всё получится. Всё будет хорошо, всё будет как тогда, в детстве. Так чудесно, что никто из них не доживёт до рассвета! Вроде бы, остался только старший, но не разглядеть — мешает розовая пелена перед глазами. Да, это всё-таки он, потому что в руках у него двуручный топор. Сердце бешено колотится в груди, как бабочка, пойманная в клетку из рёбер, ха-ха... И страшно от мысли о том, что теперь выцелить сердце старшему будет чуть легче, а тогда вообще ничего не получится. Старший уродлив и неуклюж, как и всё на этом Холме. На лице — гримаса ужаса, красные глаза нервно мигают, древко топора дрожит в руках. Его жалко. Он же не знает, для чего всё это нужно. Он не знает, что они на самом деле не умрут. Он не знает, что после того, что считается смертью, не произойдёт ничего страшного. Ему неведомо, что они с братьями смогут день за днём водить хороводы под весенним солнцем вместе с дриадами, вместе с духами леса, вместе с Ней. Как в детстве. - Не бойся, братик! - весело кричит младший. Но старший не понимает. Старший наносит удар, промахивается, громадный топор вырывается из его рук и падает прямо в костёр. Всё-таки хорошо, что брат боялся, иначе бы у него не дрожали так руки. Старший кричит что-то, пытается куда-то бежать. Он действительно очень быстро бегает, прямо как в своих рассказах. Но у младшего брата руки не дрожат. Когда пущенный топорик младшего достигает цели, старший падает на землю. Корчится, пытаясь вытащить вонзившееся в позвоночник оружие. Теперь осталось только подойти к нему, чтобы добить. Топор засел в спине слишком крепко, придётся по старинке, ногами. Удар — ещё удар — и истошный крик перетекает в какое-то дурацкое бульканье. Всё позади. Всё закончилось. Можно лечь на землю, посмотреть на звёздное небо и на красивую луну. Нужно перестать смеяться. Пусть ему теперь будет тихо. Он не верил, что она придёт. Ей тут нечего было делать, потому что здесь пролилась кровь, а Она очень добра. И он не хотел бы, чтобы Она пришла и заплакала. Нет, никак нельзя было допускать, чтобы Она плакала... Когда ему стало совсем спокойно и уютно, он закрыл глаза и приготовился умирать. В этой жизни он уже сделал всё, что собирался сделать. Холм — это тоже лес, и он умер в лесу, и поэтому он встретится со своими братьями, со своей любимой, со своей мамой. И с Ней тоже встретится. Они будут танцевать, и прыгать, и смеяться вместе с братьями над этим маленьким пустяковым недоразумением, которое тут только что случилось. Всё, что было, ничего не значит. Впереди — только счастье, бесконечная весна и бесконечное яркое детство. Перед тем, как в голове затихли последние мысли, он успел услышать осторожные шаги и звяканье золотых монет. Но он знал, что это ему почудилось. Ну кто сейчас будет копаться в их золоте?.. *** Через ночную чащу аккуратными прыжками скакала Аюшта. Она была волшебным существом, но всё-таки и ей нужно было немного поспать, если она хотела, как обычно, встретить рассвет мелодичным пением, воспеть хвалу доброму лесу, ставшему ей домом. Над головой чаровницы, весело чирикая, порхали беззаботные лесные птички. У них тоже не было другого выбора.