Долг перед ней

Как бы тебе не было погано от омерзения к самому себе, эта мысль настойчиво колотилась в висках, вынуждая прикрывать веки. "Лучше бы я не приходил. Лучше бы меня здесь не было". Глупость, конечно. Ты пришел бы, ты должен был бы прийти, чтобы отдать дань уважения девушке, что когда-то взаимно любил. Сейчас же в твоих летописях последним предложением значится её смерть. Линали Ли, бывший экзорцист, в возрасте шестидесяти одного года умерла во сне. Обезличенные факты. Ты хотел бы так написать. Хотел бы вести сухую сжатую хронику, чтобы смотреть на постные равнодушные слова и не видеть в них того доброго яркого человека, чей смех был самым великим счастьем... Но ты здесь, смотришь, как опускают гроб в провал земли, и тебе даже чудится сдавленный треск и довольное урчание, и гнилое удовлетворение кого-то там, внизу... А огромной длины свиток в твоей сумке витиевато передаст следующему Историку, каким храбрым и сильным экзорцистом была она, и что ты даже знал её. ...Но нет, темно-коричневый футляр степенно опускается вниз, к безмятежности. Он ревностно скрывает свое сокровище, оберегая хрупкую телесную оболочку Ли. И ему уж точно наплевать и на пустые, зияющие пустотой, испускающие пустоту, синие глаза её брата, и на твою темную фигуру, сокрытую тенью мощного древа, и на чистейшее, без единого облачка, небо. Небо... Ты на миг из-под капюшона кинул взгляд вверх, одарив небесную синеву глубочайшей ненавистью. Ты хотел бы бурю. Чтобы глаза слезились от неистового ветра, чтобы грохот стихии перекрывал внутренний вой, чтобы мокрый холод забирался в душу, тонкими безразличными плетями охладив яростное сердце. Зато Лин бы смеялась, закидывая голову вверх, и непременно впитывала каждую секунду ясного дня. Сегодня её день, её желания... Её похороны. Согнутое, сморщенное тело Комуи Ли пробуждает просто чудовищные волны жалости, но ты раз за разом строишь плотину, раз за разом вспоминая горькие, полынные фразы Панды. Уже давно мертвого Панды. Да, он говорил что-то про жалость, но ты не помнишь. Ну-ну, Историк не помнит. Смешно. Ты не хочешь вспоминать, потому что не можешь забыть маленькое тельце с невероятной силой, лежащее в бурой стремительно растекающейся луже, закрывающее веточкой пальцев дыру в животе, судорожно запихивающее назад теплые внутренности, что кокетливо выскальзывали из рук. Понимающую усмешку Мудрости Ноя. И пожирающую ненависть. Не выходит из головы и победа, потная, грязная, дышащая смрадом тлена и серным привкусом акума. И раздавшийся крик Аллена, скрюченного в приступе дикой агонии. Никто и подумать не мог, что смерть Тысячелетнего приведет к смерти остальных Ноев, в том числе и Неа. Следом раздался более сильные, более болезненные крики Уолкера, а позднее его подхватили и все остальные. Никто и подумать не мог, что со смертью всех Ноев погибнет и Чистая Сила. А ты стоял и не понимал ни грамма той боли, что испытывали все вокруг. Это была победа. Жалкий клочок радости на пепелище горечи и осознания незапланированного самоубийства. И... Когда ты видел безжизненные ноги Лин, шизофрению Тимоти, животную жестокость Кроули, бездумно открытый рот Миранды, тебя посещали пакостные мысли вроде "как же хорошо, что другие не выжили". Ты презирал, изливал реки гадкой брезгливости на самого себя, но эти мысли, отвратительные, мерзкие, нет-нет да и всплывали в сознании, порождая новый взрыв самоизничтожения. Твоя сила странным образом осталась нетронутой, молот всё также хмуро отзывался на твой зов, и... ты молчал. Молчал, видя загнанный взгляд Ли, на инвалидной коляске остановившейся перед лестницей. Молчал, слыша яростные, полные первобытного гнева, крики Алистера. Молчал, разговаривая с неподвижными, испещренными проводами-нитями телами Аллена и Юу. Чистая Сила, "данная Господом Богом", насильно вырвалась из сути экзорцистов, забрав свои дары. Такие как "заплатку" в сердце Уолкера и вечность Канды. Они лежали рядом, потому что ты настоял. Другие были против, думая, что от присутствия друг друга эти заклятые враги захлебнутся собственным ядом. Ты же не думал, вкладывая в безвольную ладонь мечника белую кисть Аллена, так близко стояли их кровати. Ты знал, что эти двое остолопов будут держаться друг за друга до последнего вздоха... буквально. Ты знал, что они были влюблены друг в друга и не осознавали этого. Ты знал... и молчал. Ты молчал о многом, но об этом ты молчал, чувствуя свою правоту. Или печаль? На каждый аргумент твой вышколенный, глухо прямой разум выдавал карты повыше рангом. Обучение покеру не прошло бесследно. Стрит. Если б поняли, что за всеми их перепалками, драками, детской грызней скрывается удовольствие от равного себе найденного противника? Флеш. Продолжили бы ту же игру, но с новыми для себя правилами. Фулл-Хаус. Если б осознали, что за хрустом костей и ударами кулаком сокрыт трепет прикосновений и разгоряченный жар отнюдь не от боя? Каре. Стыдили бы себя, старались бы подавить будоражащие эмоции. Стрит-Флеш. А если бы осознали, приняли любовь и она оказалась бы взаимной? Рояль-Флеш. Их бы остановил долг. Долг перед Церковью, не принимавшей однополых отношений. Долг перед акума, истреблявшей людей городами. Долг перед экзорцистами, занятыми исключительно войной. Долг перед Маной... Долг перед Алма Карма... Долг перед войной. Но от понимания таких бесхитростных истин тебе не было легче. Было хуже, было горше и столько всего было, когда ты наблюдал за бледными безучастными лицами друзей. Тебе хотелось оказаться на их месте, поменяться местами, чтобы эти упрямые придурки почувствовали привязанность, иногда глупую, иногда наполняющую эту бесхребетную жизнь новым смыслом. Пусть и не обязательно счастливым. Тебе бы хотелось безумно много, но слушал ли кто тебя? Мояши и БаКанда все также коматозно безмолвствовали, Тимоти сходил с ума, Кроули грыз прутья, Миранда смотрела в одну точку, у тебя сохранялась сила, ноги Лин были атрофированы, и время не повернулось вспять. Ты давно стоишь перед свежей могилой, смотришь на надгробную надпись и видишь лишь два слова. Ты ушел. Ты ушел? Ты ушел! Ты ушел!!! Разными оттенками, разными интонациями звучит в твоей голове голос Линали. Укор, злоба, печаль прыгают где-то внутри, с каждым новым звучанием ударяя все сильнее. Ты хочешь крикнуть - я был должен! - но слова застревают в горле и скатываются обратно. Ведь был долг, долг, долг и... вина. Черная, беспросветная вина перед всеми за то, что он мог быть счастливым, а они нет. Она паразитировала, захватывая все твои мысли. Она эволюционировала, заставляя думать, что ты должен продолжить дело учителя, наставника, мастера. Она пожирала, вгоняя в мрачную решимость. И ты ушел. От экзорцистов, от Лин, от Лави. Ты надеялся, что оставив с ней часть своей личности, она и ты будете довольными... Наглая ложь. И ты знал это. Только очень тщательно загонял эту непотребную мысль подальше, поглубже, в самый подвал собственных страхов и ошибок. Ты - Историк, ты живешь дольше, твое тело юное и стройное. А подвал твоего сознания полон, слишком полон прошлыми событиями и рассуждениями "если бы да кабы". И он протекает, продавливается изнутри, покрывается трещинами, выпуская пока маленькими порциями то, что ты старался запереть слишком давно. Спустя годы странствий по миру, собирая осколки истории, находя различии в твоем почерке и Панды и понимая, что никогда не станешь им, ты вновь оказался в Лондоне. И вот - с корабля на бал. Ах нет, не так - с дороги на похороны. Аллена Уолкера. Пока несли безумно худое, невысокое и изможденное двадцатидевятилетнее тело, ты осторожно выяснил, что из старой гвардии остались только вы четверо. Канда, Линали и Комуи. Миранда проглотила собственный язык, Тимоти разбил голову о стену, а Кроули сбежал и схватился с волком. И ты смолчал. Потому что, глядя на принесенного на кладбище Канду, на тусклые витки обстриженных черных волос, на дряблое, когда-то по-кошачьи грациозное, тело, на трубку, торчащую из его горла, ты просто не знал, что сказать. Тебе хотелось неуместно, как-то зло пошутить, что без своего персонального тонуса Юу долго не протянет. И ты молчал. Как и почти через год, глядя на исчезающую под землей черную крышку, сокрывшую от посторонних Канду. И ты молчал, подхватывая споткнувшегося старичка Комуи, что благодарно кивает, даже не удивляется твоему присутствию и идет дальше, тяжело опираясь на трость. Ты же шёл следом и вместо жалости испытывал переполняющую тебя благодарность и восхищение к этому собранному, мнительно мягкотелому мужчине, потерявшему всё и вся на этой чертовой войне и принявшем это с достоинством. Это он поддерживал жизнь в быстро дряхлеющем теле Юу, это он организовал должный уход за Тимоти, Мирандой и Кроули, это он заставлял Аллена цепляться за жизнь из последних сил, это он создал механизмы для ходьбы Лин. Это он сейчас нетвердой поступью гордо вышагивал вперед, глотая соленые слезы и подавляя стоны отчаяния. Жив назло чужим. Жив ради своих. Ты, поколебавшись, повернулся и окинул взглядом сотни надгробий. Здесь были Нои и экзорцисты, и искатели, и одна безымянная могила всех уничтоженных акума. Здесь умерла война. Обычные люди уже почти забыли, благодаря чьей жертве они до сих пор могут просыпаться каждый день. Поэтому, когда ты слышишь вопрос Ли, ты отвечаешь утвердительно. Вы будете помнить. И задорную беготню Аллена от разъяренного Юу, и пьяные выходки Кросса, и теплый взгляд Линали, и самодовольный лепет Тимоти, и скромные слова Миранды, и многозначительное молчание Мари, и меланхоличную прострацию Панды, и вкусную выпечку Джерри... И многое другое потом будешь помнить только ты. А потом твой преемник. Наконец, укоряющий взор Линали в твоём сознании сменяется на одобряющую улыбку. Она прощает. Как и ты себя.