Мне очень...

Это был мой далеко не первый раз с Джоном, и, стоит поверить на слово, когда я говорю "далеко не", это значит, что мы занимаемся этим действительно много и часто. Реально много и реально часто, да. Часто. Если говорить о движениях, которые мы совершаем, то частота просто зашкаливает на явно центростремительном ускорении. И центром в конце концов становимся мы сами, утопающие в головокружительном движении тел, мокрых и горячих, под громкую музыку, орущую на весь дом, но не заглушающую стонов ни на децибел. И я не знаю, какие чувства побудили Эгберта во время очередного нашего движения навстречу центру сказать, что он бы всё для меня сделал, о чём бы я ни попросил, но я твёрдо решил воспользоваться этим. И решение было таким же твёрдым, как мой член, напрягшийся после этих слов, сказанных в моё ухо не совсем решительным, но уверенным голоском парня, вот-вот собирающегося кончить мне в ладонь. - Д... Дэйв, ты уверен, что мне стоит это делать? - Да! Да, малыш, уверен так же, как был уверен в детстве, что Санта это жирный маньяк-педофил, который сажает всех детей на коленки и платит им за это конфеткой! Только выйди уже из-за двери, если ты поинтригуешь меня ещё хотя бы минуту, то я сорву с тебя это чёртово платье и трахну раньше времени, чел, обещаю, - мне явно не терпелось увидеть своего бест бро. - Ох... Раз ты так говоришь... И он вышел. Встал передо мной, в замешательстве улыбаясь. Если он не знает, куда деваться, то он улыбается. Его улыбка – выход из всех проблем, но не в этот раз. Сейчас ему было действительно некуда деваться. Не нужно было снимать с меня очки, чтобы догадаться, что я откровенно пялюсь на него, оценивающе осматривая и прикидывая, с чего бы начать и с какой стороны бы подобраться. К чему бы приложить свои руки сперва и чего коснуться в завершение. Ему не скрыться от моего взгляда. Пока я размышлял, он приблизился сам. - Ну как? По-моему, ужасно, я так некомфортно себя чувствую, ох! Это смущает, Дэйв... Он что-то ещё протараторил, беспорядочно осматривая углы комнаты и не зная, за что зацепить взгляд, но слова не доходили до меня. Мой взгляд привлекал вид оголённых плеч, выпирающих ключиц и белоснежной кожи, на которой, должно быть, особенно отчётливо виднеются засосы, если их оставлять. Но по каким-то причинам у меня это никогда не выходило – оставить красный засос на шее. Свою метку. Лишнее доказательство того, что этот парень – мой. Я стоял достаточно близко, чтобы увидеть из-за складывающейся на груди ткани от чего-то уже отвердевшие соски и уж там-то красовался засос, оставленный мною в тот самый раз, когда желание нарядить Эгберта в платье сорвалось с губ и закрепилось смачным поцелуем. Я провёл руками по ягодицам, приподняв подол юбки – моё тело сообщило, что ему это по нраву. Выдохнул, предвкушая продолжение собственных действий. - Идеально, мне уже не терпится снять с тебя это, Эгберт. Хотя я вижу необходимость подразнить самого себя, чтобы было интереснее. Начнём с разогрева, ты не против? Не сразу же мне тебя жарить, надо бы и разморозить. Хах. Грёбаный извращенский извращенец, живущий во мне, показывал змеиный язычок, удовлетворённо прищуриваясь, пока я приподнимал и опускал подол платья, щекоча ногу оробевшего Джона и заставляя его чувствовать дикую неловкость. Сам же, неприкрыто получая удовольствие, я даже снял очки с той целью, чтобы в моих глазах читались все желания и чтобы в расширенных от дозы такого кайфа зрачках отражался тот самый Джон, который так меня возбуждает. Пока он мотал головой в знак согласия, я упивался прикосновениями через тонкую ткань летнего, совершенно ничем не примечательного платья. На Джоне эта вещица смотрелась великолепно. Этот парень – мечта извращенца. Моя мечта. И я никогда ни с кем не поделюсь ею. Глотку перегрызу любому, кто покусится на это хрупкое доверчивое создание. Пусть Джон немного наркоман и неадекватный местами, а его действия часто несут за собой необъяснимый характер, это не делает его менее хрупким и тонко душевно настроенным. Это не делает его менее желанным и чертовски привлекательным. Хотя, казалось бы, худенькое бледное тельце. Но, когда я держу его в своих руках, ощущение власти накрывает меня с головой, как волна накрывает сёрфера, и он зачастую неотвратимо падает с доски и идёт ко дну. Он так сильно смущается. Румянец уже в первые минуты загорелся на его щеках, глаза заблестели. О, эта его привычка и готовность заплакать от непомерно большого смущения, в которое я так люблю приводить. Я не люблю, когда он плачет, поэтому всегда нарушаю границы дозволенного мягко, чтобы он не заметил. Но блестящие глаза – это нечто особенное. - Ляг на кровать, Джон, и не прекращай смотреть на меня. Слышишь? Не отводи от меня своих голубых глаз, я хочу утонуть в них, как в море, - шептал я. Он только захотел мне ответить, но я не дал это сделать, прикрыв ротик долгим сладким поцелуем, во время которого уложил Джона на лопатки. Так, с чего бы начать? Я приложил ладонь к его паху, с удовольствием обнаружив напряжение члена. Член под юбкой. Клянусь, что мысль о членах под юбками ранее для меня не была такой привлекательной и уж тем более возбуждающей. Эгберт смотрел на меня послушно, его вскинутые брови говорили об удивлении. Но стоит ли просто удивляться происходящему, Джон? Он всегда полностью доверял мне, даже сейчас, неуверенный в правильности происходящего. Будь у меня хоть где-то совесть, я бы постыдился, но не сейчас. Я не дам какой-то совести испортить мой убийственно грешный триумф. Единственная совесть, которую я допускаю, это та, которая лежит подо мной в платье и сглатывает комок в горле, пока я смотрю на двинувшийся кадык и приоткрываю свой рот от восхищения детальным зрелищем и желания поцеловать этот двинувшийся бугорок. Наклоняюсь. - Мне кажется, что я делаю что-то... грязное. Мне так стыдно. - Успокойся, - отвечал я ласково и вкрадчиво, почти не узнавая свой спокойный голос: он звучал ровно и уверенно, вопреки тому, что моё сердце было готово выпрыгнуть прямо из штанов. – Единственный, кто делает тут «что-то грязное», это я. И, Святые из Бундока, я от этого ниибически кайфую. Я хочу тебя. - П... правда, я тебе так нравлюсь? – он ещё раз сглотнул (возбуждаюсь даже от такого, ну надо же!). – Я боялся выглядеть нелепо. Моя рука легла на его щеку. Горячо. - Ещё ни одна нелепость так сильно меня не возбуждала. - Я возбуждаю тебя одним своим видом?! - Мой член уже стоит, как грёбаная Эйфелева башня, и готов сломать зубы ширинке, которая чудом удерживает этого зверя. И всё благодаря тебе, чувак. Нужны доказательства – потрогай. - Дэйв! Кажется, моя безусловно ироничная проникновенная речь убедила его. Господи, он смутился ещё сильнее, разве это было возможно? Я терял контроль над собой, постепенно приобретая контроль над Джоном. Разбираться, что от чего зависело, было бесполезным делом. Держать язык за зубами становилось сложнее, я люблю «подбадривать». Когда ты шепчешь слова во время секса, то чувствуешь всеми частицами тела, как они произносятся. Когда ты комментируешь свои действия или открыто заявляешь о желаниях, то ощущения увеличиваются многократно. Слова, такие же горячие, как и дыхание. Такие же горячие, как и мои желания. Такие же горячие, как волны, которые отдаются внизу моего живота. Уровень фетишизма во мне рвал шаблоны. Уровень возбуждения рвал ширинку. Парень в платье, парень в платье... Извращенно ли это настолько, чтобы сравниться с плюшевыми хуями? Нет. Это прекрасное зрелище. «Боже мой, как же я хочу его, своего лучшего друга, как же я безумно хочу услышать его продолжительные стоны», - думаю я и зажимаю его соски через ткань. Прикосновения через ткань – это вообще охуенная штука. Как раз для меня. Я получаю то, что хочу, одним движением рук. Приспустив лямки платья, я целую соски, обвожу недавние засосы языком и наслаждаюсь голосом Джона. Я давно заметил, что чем сильнее сжимаешь твёрдую плоть губами, тем продолжительнее и слаще становится стон. Шерлок Холмс бы позавидовал моей наблюдательности и чуткости, которые я проявляю во время занятий любовью. Ещё мне всегда нравилось зажимать соски между предварительно смоченными средними и большими пальцами. Это давало мне возможность привстать и посмотреть на картину свысока. Что я, собственно, и делал сейчас. Джон послушно не отводил от меня взгляда, он кусал и облизывал губы, пересыхающие от частого горячего дыхания, иногда закрывал глаза, но всё время старался смотреть на меня, как я и просил. Он действительно на всё готов. Со временем не отводить взгляд давалось тяжелее. Он тоже терял контроль, но по-своему. Совсем скоро мы оба его потеряем. Но зато, я знаю, мы найдём друг друга. Как бы это пидорски не звучало. В комнате тишина, светло, середина дня. - Может, лучше, включим музыку? - Ни-за-что. Я покачал головой, уголок губ дёрнулся в улыбке. - Я хочу слышать твои стоны и только их. Хочу слышать, как ты хлюпаешь, как я стукаюсь о тебя. Хочу слышать своё имя из твоих уст, малыш. Хочу только эти звуки и никакие другие. Ну и желания у меня. Хоть бы постыдился. Наконец-то. Я давно этого ждал. Приподнимаю платье снизу и начинается самое интересное. Самое... Погодите, что это? - Джон, чел, бля... Они что, женские? Пуф! Эгберт вспыхивает, как спичка. Да, под платьем на нём женские трусики. Это же перебор! Или нет? Судя по тому, что я, как озабоченный долбоёб и японский хентайщик, глажу пальцами промежность парня в женских трусах, наблюдая за реакцией, смотря в его лицо и наслаждаясь происходящим, да, это не перебор, а совсем наоборот: то, что надо. То, что доктор прописал. Врачи. По мне плачет Фрейд. Роуз бы сейчас по одному слову определила степень моей озабоченности и, как порядочная девушка, оставила бы меня наедине с собой, не рискуя связаться по скайпу. TT: Твои гормоны просто не находят себе места. TG: мои гормоны как раз где им иместо TT: Иместо? Ну-ну. TG: это была ироничная ошибка TT: Охотно верю. Да чтоб тебя, Лалонд, как ты была права! И как хорошо, что ты не знаешь, что я это признал. - Ох, оу, фак. Эгберт, так вот ты какой на самом деле. А я, наивный, предполагал, что ты стеснительный милашка. Признаться, ты меня обрадовал тем, что не оправдал мои ожидания. Но... - Но? – теряясь, переспрашивал Джон. Он-то знает, что от меня можно ожидать всего. - Но ты всё-таки не оправдал моих ожиданий. Поэтому. Я буду... Он всё ещё в стеснении зажимал ноги, но моя коленка мешала ему закрыться. Каждый раз, делая так, он только возбуждался сильнее и напоминал мушку, путающуюся в паутине. - Я буду тянуть время. Джон мучительно застонал, он сходил с ума, когда я долго не входил в него, и очень часто доходило до того, что он начинал умолять его трахнуть. Сегодня я намеревался довести парня именно до этой стадии. "- Дэйв Страйдер, вы приговариваетесь к жизни в Преисподней после смерти. Решение окончательное и обжалованию не подлежит. - Ой, да как-то похуй мне на ваше решение", - мои мысли так же неуправляемы, как и я сам. Я не заметил, как избавил его от уже ненужной одежды. Кого оно теперь волнует, когда передо мной предстаёт... Стоп. Я хочу видеть его по-другому. Встаю. Раздеваюсь. Это занимает пару секунд. Ложусь рядом. - Малыш, я хочу, чтобы ты сел на меня сверху. Ох, блять, пора бы подучиться тактичности. - Дэйв, не так же прямо об этом заявлять. - Иди сюда. Учитывая то, что мы тут творим, прямота слов не имеет никакого значения. Я принял его в свои руки. Ну, может, не совсем его, но за попу ухватился смачно. И тут же сжал. Увидел, что ему нравится, продолжил сильно сжимать и мять половинки в руках. Приподняв его над собой, я чуть было не вошёл в него, ткнувшись в колечко головкой члена, но тут вспомнил нечто очень важное... - Ты великолепен, как на тебя ни смотри. Всё больше и больше хочу тебя, готов взять прямо сейчас, но ты же знаешь, что мне нужно тянуть время... - Ах, нет, только не это. По его лицу было видно, что он забыл об этом и был готов впустить меня в себя. Опять сглотнул. Закусил губу. Встав надо мной на четвереньки, Джон начал тереться попкой о мой член, я ласкал его. Это было исключительно мозговыносяще – не давать сесть на себя. Он стонал, но ничего поделать не мог. Постепенно стоны приобретали более умоляющий характер, он нарочно стонал мне в рот, чтобы я ловил его дыхание. И, в конце концов, я не выдержал первым: - Хочешь, чтобы я вошёл в тебя? Отвечай. - Да!.. - Желаешь это всем телом, хочешь почувствовать мой член в себе? Не боишься? - Да, да, нет, - простонал он и отрицательно замотал головой, слишком сильно показывая своё нетерпение. Такое его поведение как бальзам на душу. Чувствую, теперь он в моей власти. - Умоляй. Его голос подрагивал, это были замечательные звуки. Что-то заложило мои уши, и я сквозь неясный шум слышал, как Джон умоляет. «Дэйв, пожалуйста, Дэйв... Дэйв, войди в меня, я хочу этого, хочу. Я хочу тебя... ну же, трахни!» С меня хватит. Больше не могу это терпеть. И плевать, что я сам это придумал. Вхожу. Чувствую, как он сжимает меня со всех сторон. Делаю пробные толчки, слышу стоны. Малыш получил то, что хотел. Теперь моя очередь получать своё. Я сжимаю ягодицы в руках, придерживая. Джон скачет на мне, забыв про стеснение. Он хочет. Он получает. Его желание воплощается в реальность. Я наблюдаю и держу его крепче, чтобы почувствовать напряжение. Мы оба теряем контроль. - О Боже, о Господи, - взывает Джон. - Хэй... не уверен.. что это он... тебя так... трахает... что ты так вспоминаешь его. Я говорю, а дыхание сбивается по мере движений. Слова вылетают отрывками на лад «прыг-скок». - Дэйв, Дэйв... Дэйв... О да, Дэйв... Не останавливайся, охх... Дэйв... - тут же исправляется Джон. - И не думал... останавливаться. И я остаюсь доволен, хотя вообще-то и не намекал ни на что. Но удивительно, как возбуждает собственное имя, сказанное в такой ситуации. Переворачиваю его на живот. Вижу, как подушечками пальцев Джон вцепляется в кровать. Он никогда не зажимает простыни и не мнёт их в своих руках. Выгибает спину и приподнимается, чтобы мне было удобно. Он похож на кошку, которая в мартовский период особенно хочет получить порцию своей весенней любви. - Хороший мальчик. Хлопаю его по попе. Мне это нравится, хлопаю ещё с характерным звуком, Эгберт смущённо стонет, но не имеет ничего против. Вхожу. Я снова двигаюсь, вскоре хлопки раздаются совсем другие. Мокрые. Гулкие. Обхватываю бёдра, с силой натаскиваю на себя Джона, надеюсь, на нём не останется синяков от моих пальцев. А даже если останутся, то не страшно. Сейчас ему не больно. Забываю обо всём. Абонент временно недоступен. Помню только безумные движения, толчки, хлюпанья, стоны и своё имя. - Дэйв, Дэйв... - Джон, малыш... Ты великолепен, ты мой, мой, мой, только мой... Ебать, как это круто... Всё, что сейчас происходит, слышишь? Я люблю тебя. Люблю безумно... Что я ещё шептал? Вот уж точно безумно. Всё это было так же безумно, как вторая часть фильма «Адреналин». - Дэйв!

***

Мы лежим в одной кровати, не прикрытые одеялом. Всё ещё жарко, но уже не так, как было. Джон лежит на мне, я вожу руками по его спине, отдыхая. Приподнявшись на локтях, он заглянул в мои глаза: -А ты извращенец! Я не знал. Весело улыбается. В сердце что-то кольнуло. Совесть ли? - Со мной побудешь, и не такого узнаешь. Ещё смотри, опыта наберёшься, я-то тебя научу. Уму-разуму, хаха. - И где же ты всему научился? Вот судя по тому, как ты меня... шлёпал... ты точно порно смотришь. - Не будем это аргументировать, Эгберт. - В смысле? - Ну, распространяться об этом не будем, зачем тебе знать. - Ты хотел сказать «афишировать», хаха, забавный, в словах потерялся. Но ведь ничего смешного в этом нет, почему ты смеешься? Джон. Ты чертовски милый. Ты мил сейчас. Смотрю в его лицо – он мне улыбается. Я пригладил его волосы, дотронулся до щёк руками. И смотрю, всё смотрю в глаза. Такие ясные, чистые. Он всегда невинный, даже после такого секса. В нём нет ни капли разврата. Во мне – есть. В нём – лишь чистота. Чистота... - Я буду защищать тебя, Джон. Ты под моей защитой. - А? – хлопает ресницами, которые в светлой комнате отчётливо выделяются на его веках. Где-то в них путается свет, который проникает в радужку и остаётся там ярким сиянием, тонущим в голубизне глаз. Блин, осёл я, нужно было держать язык за зубами, а не выпаливать. Это ж не круто. – Ты милый такой, делать заявления. Ох, мне очень... - Очень что? Молчание. - Хэ-эй, Джон, ты не договорил, вообще-то. Я прислушался к его дыханию, такому ровному и спокойному. Нет сомнений – он уснул. В обеденное время. Голым. В моей комнате. Не договорив фразу. Назвав меня милым, в конце концов! - Блин, Эгберт, ты такой Эгберт.