Часть 1
28 июля 2014 г. в 22:21
Все началось, пожалуй, когда в родную глубинку вдруг вернулся Рома Широков. Никогда не думала, что после нескольких лет увижу его снова. Широкоплечий, статный и до безумия красивый, он вошел в холл нашей больницы, принеся с собой свежесть, новизну в обычные будни и давно забытые чувства, от которых что-то нежно трепетало в груди. Рома всегда готов был поддержать и помочь в трудной ситуации.
Когда я добивалась разрешения удочерить Валери, он всячески содействовал и утешал, одинокими вечерами вытирая с моих глаз слёзы усталости и беспомощности, шепча на ухо: "Все образуется. Ты будешь счастлива". И все действительно постепенно образовывалось, но легче от этого почему-то не становилось даже тогда, когда Рома приходил к нам с Валери в комнату и тихо ложился рядом со мной, нежно обнимая. Не становилось, потому что бессонными ночами я слышала, как сквозь сон он каждый раз бормотал: "Надя", - наяву все также продолжая лгать и мне, и самому себе.
И в один момент я просто не выдержала и отступила, решив покончить с этим раз и навсегда. Рома не любил, поэтому, с присущим чувством вины, в очередной раз произнес, но уже на прощание : "Все образуется".
А потом вновь появился Жак, который вдруг вспомнил о существовании дочери, что бросил сразу после рождения, налаживая собственную жизнь и бизнес.
Я не хотела, чтобы он знал о том, что Валери теперь моя дочь, он мог попытался ее забрать у меня, что в последствии у него и получилось бы. К тому моменту она уже стала для меня совсем родной. У меня появился стимул приходить вечерами после работы домой, больше не хотелось загружать голову только болезнями и пациентками, пытаясь отвлечь себя от реальности. Хотелось просто жить, просто любить.
А когда малышка начала ползать, когда впервые назвала меня мамой, доверчиво прижимаясь к груди и обнимая своими крохотными ручками, я поняла, что ради нее готова на все. Именно поэтому я не согласилась выйти замуж за Жака, когда он практически стоял передо мной на коленях и уверял: "Ты будешь счастлива, до'го'гая Лиз! Я обещаю". Не такая семья нужна нам с Валери, семья не должна быть без любви, это я знала с детства.
Странно, но рассуждая так, я чуть было не связала свою жизнь с Ракитиным. Николай красиво ухаживал, делал подарки, полюбил дочку. Он исправно звонил, чтобы узнать, как мы, а я от этого только раздражалась. Но у него, как у всякого, были свои скелеты в шкафу, с которыми я никак не могла, но была уже почти готова, смириться.
Его приезды часто ставили меня в неловкую ситуацию перед коллегами и я все не могла понять, почему так боюсь быть вместе с ним на людях. Истина пришла в голову сама собой, когда однажды вечером я не позволила ему остаться со мной до утра, вынуждая искать ночлег в другом месте, до меня дошло наконец, что я просто его не люблю.
Ракитин этого не понимал, а может быть просто не хотел понимать, а потому терпеливо ждал, когда я буду готова к более серьезным отношениям и неустанно напоминал, то указывая на ключи, одиноко висящие на вешалке в кабинете, то учтиво понижая голос в разговоре по телефону: "Ты будешь счастлива в Москве". Но всякому терпению есть предел и он начинал срываться, постоянно переходя на крик, а я никак не могла объяснить маленькой дочке, которая просилась спать рядышком со мной и ласково гладила меня по руке, почему, приходя домой, не могу сдержать слёз.
Меня терзала мысль, что в отношениях с Земцовым, которые вроде как только начали налаживаться, явно был поставлен крест. Платон Ильич ясно дал понять, когда я пыталась объясниться с ним после внезапного приезда Николая: "Ничего личного, Елизавета Юрьевна". Хотя ясно понимал, что дело давно вышло за рамки "ничего личного".
Тогда я сдалась и всерьез стала готовиться к отъезду в Москву, желая забыть прошлое и начать жизнь заново - без Широкова, без Жака, без Савчук с Савиной, без Земцова и постоянных проблем, в конце концов.
Все было почти готово: билеты куплены, чемоданы собраны, заявление об уходе подано. Только вот на душе снова скребли кошки и хотелось найти еще хоть один шанс на возможное счастье с любимым человеком.
И эта возможность нашлась, а точнее Платон Ильич сам пришел в мой кабинет, когда узнал, что я собралась уехать, заставив вообще пожалеть о том, что я оказалась в центре всей этой ситуации. Такого признания в любви можно было ожидать только от него. Хотя, после хлопка двери за ним, я стала сомневаться в том, что это вообще было признание. Чего после этого можно было ожидать? Он, безусловно, добился своего, я никуда не уехала, но что делать дальше - не представляла, а потому просто взяла отгул до конца дня и пошла с дочерью в парк. Из-за всей этой суеты я совсем перестала уделять ей должное внимание.
Малышка радостно бегала за птичками, срывала яркие одуванчики; причмокивая, пила свой любимый сок, не выпуская моей руки, и с задором в глазах улыбалась. А вечером, уложив Валери спать, я зачем то снова вернулась на работу, уверяя себя, что мне всего лишь надо забрать оттуда свой паспорт, который, в суете с отменой билетов, забыла на столе.
Больница была полупустой и темной, а родной кабинет принял, как будто я и не собиралась его покидать еще утром. Все стояло на своих местах, но казалось уже совсем необычным.
Я бросила сумку на диван, намереваясь заварить себе чаю, но внезапно почувствовала на себе чей-то взгляд, в глубине души догадываясь, кому он принадлежит. Один взмах головой, уставшие глаза пересеклись с темными глазами Земцова и тут же следят за тем, как он вошел в дверной проем моего кабинета, решительно быстро выключая свет, и я с ним полностью согласна, ведь момент до невозможности интимный и чужих глаз нам ни к чему, подошел ко мне, но уже без прежней решительности аккуратно поцеловал, будто спрашивая разрешение на свое действие. И я уже не отпиралась, как от поцелуев Николая, и не кидалась с безумием к нему на шею, как это было с недоступным Ромой. Все происходило само собой и как-то правильно.
Мы стояли так, в объятиях друг друга, достаточно долго и стояли бы еще дольше, но Платон вдруг на секунду оторвался и с неподдельной заботой сказал, вытирая с моих щек непрошеные слезы : " Не плачь. Мы будем счастливы, я обещаю".
И сейчас, лежа на мягкой кровати в собственном доме, о котором так мечтал Платон Земцов, когда торопился вернуться из Монголии в Россию, чувствуя легкие толчки неугомонного мальчугана в своем животе, я поглаживаю ладонью сладко спящего после тяжелого дежурства мужа по голове, всецело доверяя его словам. Ведь я ни на секунду не сомневаюсь, что мое счастье - в нём.