Поглощенные

      Если бы кто-нибудь сказал им, что сценарий их жизней будет переписан подчистую.       Если бы кто-нибудь смог предупредить их, предупредить вовремя. Но поглощенные друг другом, они вряд ли смогли бы что-то изменить.       Нагой Гинтоки сидел перед пыльным зеркалом, пытаясь разглядеть свою спину. В комнату пробирался лишь свет большой луны, но и его было достаточно, чтобы заметить, что на коже проявились непонятные пятна – то ли синяки, то ли грязь прилипла, но что-то в них очень не понравилось Гину. Предчувствие, слабый запах сильной боли и чего-то похожего на одиночество скрутил внутренности жестким канатом. Он дотянулся до одного из пятнышек и поморщился – здесь Хиджиката определенно его цапнул, он еще мог это запомнить, место неприятно ныло, сохраняя в себе своеобразный отпечаток сильных пальцев.       В комнате нараспашку открыто окно, и свежий ветер свободно проникает внутрь, остужая разум и приводя в порядок мысли.       Но это не мог быть он!       - Хиджиката, эй! – Гинтоки опустился на колени перед распластанным на футоне замкомом, пытаясь разбудить его, - Хиджиката, посмотри сюда.       Теплая, родная рука собственнически обвилась вокруг талии Гина, пытаясь притянуть того ближе.       - Да стой ты, подожди, - он не удержался и повалился на живот рядом с Тоширо, не преминувшим тут же схватиться за него второй рукой, - на секундочку перестань быть таким идиотом и посмотри, что у меня на спине!       Хиджиката зевнул, все еще находясь в полусонном состоянии, и попытался сфокусироваться на том, что ему говорил Саката.       - Чего-чего?       - На спине, - Гин потыкал примерное место, - ты ведь там опять оставил дурацкий синяк, да?       Хиджиката лишь улыбнулся про себя: ему было слишком хорошо сейчас, чтобы даже беситься из-за капризов Гинтоки или как-то подобающе на них реагировать. Он сильнее прижал Сакату к полу, проводя ладонями по его спине от остро выпирающих лопаток к указанному месту, но вместо того чтобы осмотреть так волнующие Гина пятна, прижался к коже губами.       - Не отвлекайся!       - Синяк, - промычал Тоширо, - и не один.       Гинтоки не был удовлетворен ответом, но Хиджикате было плевать – выслушивать жалобы в свой единственный выходной, вместо того чтобы наслаждаться друг другом как любовниками он был не намерен – и он лишь сильнее прикусил кожу зубами, намереваясь оставить еще один след.       Гинтоки чувствовал, как возбуждение собирается трепещущими клочками во всем теле, но в душу пробирается мерзкий холодок, преследующий его из прошлого. Он по своей воле отдан Хиджикате, но не по своей воле опасен для него же.       Хиджиката же всецело наслаждался своей страстью, темной, как самый потаенный страх, дикой, как хищник и всепоглощающей, как лучшие человеческие чувства. Он никогда не думал, что способен на подобное, до тех пор, пока Гинтоки не научил его. Показал, что за границей безудержной ярости есть нечто еще более яркое и захватывающее, что за случайными сходствами есть куда большая связь, чем судьба, и что гореть дотла не всегда значит сгореть, но всегда значит желать.       - Придурок, я серьезно.       - Я тоже.       Тоширо передвинул руки вниз, властно раздвигая ноги Сакаты, с удовольствием отмечая чуткую реакцию и взлетевшую температуру между двумя телами. И дело даже не в фееричном сексе или удовлетворении своего эго, а в том великолепном ощущении единения с человеком, который был твоим по праву.       Замком больше не слушает неискренние возмущения Гинтоки, которого тоже накрыла похожая страсть, лишь покрывает поцелуями сильную спину, ласкает ладонями напряженные бедра, сжимает пальцы на словно специально созданной для этого заднице.       - Сколько синяков ты хочешь? – Хиджиката проскользнул двумя пальцами между ягодиц Гинтоки, убеждаясь, что мучительный для обоих процесс прелюдий в конце ночи совсем не обязателен, - До скольки ты сможешь посчитать?       Гинтоки резко выдыхает, словно весь воздух выбили одним единственным ударом, когда Тоширо сгибает пальцы.       - Хиджика…та… Это серьезнее, чем… ты… ох… ты д…       Но Хиджиката не слушает, вторгаясь в податливое тело, расставляя руки по обе стороны от светловолосой головы, склоняясь к ней, чувствуя щекотку от непослушных кудрей.       Острое, но приторно сладкое чувство сковывает сердце замкома. Только потому что это был невозможный Саката, обычное действо превратилось для Хиджикаты в эмоциональный взрыв, опустошающий и наполняющий одновременно. Только потому что это был Саката, Хиджиката мог позволить разбудить себя средь ночи и предаться вновь жгучему желанию.       Гинтоки не всегда даже требовалось соблазнять замкома – стоило лишь показаться в поле зрения, правильно усмехнуться, правильно посмотреть…       Чувственный стон Сакаты разрезал плотный воздух, и Хиджиката сорвался на безумный ритм, заданный сердцебиением и гонкой крови в жилах. Торопясь, сминая под собой такое необходимое сейчас тело, не отвлекаясь на смену поз или нежность в поцелуях, Тоширо полностью обладает существом Гинтоки, точно так же как тот обладает его разумом и душой.       Хиджиката чувствует, что, кончая, прокусил себе губу. Гинтоки даже не вскрикнул, и лишь остаточные судороги сообщили, что он тоже перешел свою грань и теперь млел под весом замкома, припавшего губами к его шее.       Тоширо был уверен, что если они смогли найти пути к друг другу, то их общий путь уже не разделится. Нет клинка достаточной остроты, чтобы разрубить все, что родилось в их странной связи.

***

      Но пять лет Хиджиката просыпался один.       Пять лет прокручивал в голове их последний вечер, думая, что, возможно, ему стоило бояться сильнее. Или не стоило связываться с этим демоном вообще.       Пять лет его опустевшее нутро держало в себе надежду, что раз жив он, то жива и душа, оставленная внутри Гинтоки.       - Недалеко же ты смог убежать, - Хиджиката поджигает сигарету, вовсе не ожидая, что Саката тут же примется все объяснять.       За пять лет Хиджиката ответил на слишком многие вопросы и слишком многое понял.       Сейчас у него слишком мало времени, чтобы заниматься самокопанием или чтобы разбирать старые обиды – скоро здесь соберется все шинсенгуми, вернется младшая йорозуя и весь мир снова рухнет перед ним.       Гинтоки сидит на ступенях терминала, у самых ног замкома. За пять лет он сильно изменился и остался совершенно прежним.       - Какой же ты чертов эгоист, Саката.       Хиджиката присел на корточки, поравнявшись с незабытым за это время лицом. На губах Гинтоки – улыбка, между бровей наметилась морщинка, глаза расслабленно прикрыты.       Тоширо молчит. К горлу подступил тошнотворный ком, глаза застилает сигаретный дым, заставляя ронять скупые, почти сухие слезы.       - Пойдем домой.       Гинтоки молчит. С меча капает, с шеи разматываются нелепые бинты, чужое, незнакомое одеяние окрашивается алым.       Хиджиката становится на колени, не обращая внимания на то, что форменные брюки полностью пропитываются кровью.       - Гинтоки, посмотри на меня, - Тоширо берет руками лицо Гина, ведет пальцами по щекам, чувствуя высохшие дорожки слез, чувствуя успокоение и то, как испаряется надежда.       Он снимает с Сакаты нелепый плащ, развязывает застежки искусно сделанной брони, ведет пальцами по узорам на шее к груди, туда, где зияет черная дыра, из которой вместе с кровью сочится ледяная безысходность и боль.       - Это нечестно, слышишь?! – Хиджикату вдруг ошпарило яростью и чувством загнанности в угол, - Посмотри на меня!       Он встряхивает Гинтоки за плечи, тот безвольно начинает отклоняться назад. Глаза чуть приоткрываются, заставляя сердце Тоширо встрепенуться, но вместо внимательного взгляда темных глаз, показываются лишь белки глаз бесчувственных.       - Черт! – Хиджиката еще раз трясет Сакату, - Черт тебя подери!       Отчаявшись, он прижимает похолодевшее тело к себе, на его лице смесь чужой крови и свободно катящихся теперь слез, а в душе тяжелым камнем тянет горький ужас.       - Сколько? Сколько синяков ты хочешь, чтобы я отсчитал?       Хиджиката прижимается губами ко лбу Гинтоки, чувствуя, как его тело отчего-то начинает легчать. Он исчезает, догадался замком.       Краем уха Хиджиката слышит, как приближается отряд полиции, может кто-то еще.       Не желая отпускать даже болезненное последнее воспоминание, Тоширо в неистовом рывке впивается в губы среброволосого самурая, который, даже забрав себе любовь стольких людей, до последнего остался совершенно одиноким.       «Просто иди за мной», - послышалось в голове замкома, - «верь в меня».       Если бы кто-нибудь сказал им, что сценарий их жизней будет переписан подчистую.       Если бы кто-нибудь смог предупредить их, предупредить вовремя. Но поглощенные друг другом, они вряд ли смогли бы что-то изменить.       Но если они смогли найти пути к друг другу, то их общий путь уже не разделится.