End of me

Разумеется, Стиву выделяют лучшую палатку. Ясней ясного, он не собирается в ней ночевать. В палатке – что там, в шатре! – настоящая кровать. Баки не хочется думать, в каком селении её отобрали, и потому он думает: Стив заслужил. Чего не скажешь о нём самом. И он совсем не в восторге от идеи ночевать в одиночку – он бы с удовольствием устроился в спальнике на полу, предоставив место получше другу, совсем как раньше, пусть теперь по другой причине – но в глупом страхе так запросто не признаешься, а о спальнике Стив не хочет и слышать. Он как раз пытается уломать на компромисс упёршегося Роджерса: — Ладно, я лягу с краю и не буду… «…тебе мешать», — но замирает на полуслове. Его до сих пор странно лихорадит; то энергия бьёт через край и кажется, горы легко свернуть, то секунды спустя не хватает сил даже подняться. Вот и теперь: он вроде бы собирался продолжить, но опять повело. Всё это время, с самого освобождения он так старался себя не выдать, но всё-таки выдал – замолчал. Хотя, конечно, после всего, что было, приступы слабости и кошмары – легко отделался. Счастье, что у него не выросла третья нога. Баки трёт глаза ладонью, досадливо поджимает губы и пытается вспомнить, о чём говорил тому пару секунд, но это уже не нужно. Стив глядит с тревогой – и остаётся. Оказывается, он мечется во сне. Баки приходит в себя в руках Стива – тот сидит на постели, крепко прижимая его к себе, одной рукой перехватив за спину, другой перебирая неприятно взмокшие на затылке пряди, и шепчет что-то на ухо, едва слышно, почти касаясь губами. Баки не пытается разобрать: голос Стива, уверенный, тёплый, работает лучше всяких слов. — Я в порядке, — бормочет он, роняя голову Стиву на плечо. Судя по яростному грохоту сердца напротив, тому пришлось потрудиться – или приступ был долгим, или Баки вырывался так сильно, что даже новому Роджерсу оказалось непросто его удержать. Баки нехотя отстраняется, вытягивается в постели на скомканных простынях. Чуть погодя всё же спрашивает: — Я… говорил что-нибудь? — Только имя и личный номер, — так же тихо отзывается Стив. Голос у него шершавый и хриплый, будто выжженный, высушенный ангиной и жаром, но Стив не врёт, никогда не врёт, даже во спасение; у него словно фильтр внутри, отчищающий до правды любой обман. Баки прикусывает губы, нахмурясь, – значит, только имя… Хорошо, если так. Второй раз он просыпается от возбуждения. Стив лежит рядом, не касаясь телом, но закинув руку ему на живот; может, решил успокоить, или хотя бы почувствовать, если Баки снова начнёт метаться. Стиву нельзя не отдать должное – даже сейчас, глухой ночью, уставший и сонный, он старается ничем не напомнить австрийский лагерь. Не удерживает, не фиксирует тело – прислушивается, обнимает или пытается разбудить. Вот только рукой во сне сползает всё ниже. Баки сглатывает. Замирает, мечтая уснуть, не дышать и не думать – конечно же, не выходит. Осторожно пробует выбраться из-под руки. Стив просыпается. Баки сгибает ногу в колене, ещё надеясь прикрыться, но в одном белье, даже без одеяла – пустая затея, а в темноте, похоже, оба видят, как коты. Стив соскальзывает взглядом вниз, с лица по груди к животу, замечает, тут же делает вид, что не видел. Получается скверно, это Стив понимает и сам. Медленно отводит руку – так медленно, будто разбил что-то ценное и теперь не знает, как быть: сбежать поскорей или броситься собирать осколки. И так же тихо садится в постели – надо остаться? уйти? Безголосо шепчет: — Это… я? Баки устало откидывается в подушку, смотрит не на Стива, а вверх. Собирается отшутиться, нет, что ты, Стиви, просто приснилась Бэкки, Дороти или Люси, сам знаешь, тут с девчонками тяжело… — Да. Ты. Похоже, и его зацепило этой проклятой стивовой честностью. — Потому что я теперь… такой? Баки фыркает тоскливым смешком, качает головой, по-прежнему не глядя. Стив и раньше ему нравился – нравился! – настолько сильно, что Баки лез за ним в подворотни чаще, чем за родными братьями, старался рассмешить больше, чем сестёр и подруг, но сейчас, когда Стив стал таким, каким должен быть, не залюбуется им только слепой. Баки же просто не в силах отвести глаз. Едва ли об этом расскажешь. Повисает долгое, оцепенелое молчание. Баки сдаётся первым, тяжело поднимается на локоть: — Я пойду. Стив перехватывает его за плечо так крепко, что Баки чудом сдерживает удивлённый вздох – ну и захват! – и валится обратно на постель. Прикрывает глаза, выдыхает размеренно, тихо. Стив наконец понимает, с какой силой вцепился, и виновато отдёргивает пальцы. Долго-долго молчит, застыв, точно каменный, наконец нарушает тишину: — А как… ну?.. если мы… Баки знает его слишком долго, чтобы не понять – и слишком хорошо, чтобы поверить. С минуту хмурится на Стива, недоверчиво, тяжело. Но Стив молчит, не отводит глаз – Стив не врёт – и Баки наконец понимает: наверно, снится. А значит, всё можно. Тело окатывает терпкий будоражащий жар. Как? Он хочет по-всякому, хочет перепробовать всё на свете, но эта проклятая слабость, не стесняя фантазию, ограничивает варианты. Ограничивает – но, к счастью, не отбирает. Баки медленно разводит колени в стороны. Даже в темноте видно, как у Стива вспыхивают щёки. — А так можно? — Можно. Стив застывает в нерешительности. Баки не сводит с него глаз: — Стив, то, что я хочу, не значит, что должен ты. Но тот уже упрямо стягивает нательную майку. Отбрасывает её в сторону резко, а потом вдруг останавливается, стоя перед ним на коленях, потупившись слегка вбок. Баки догадывается, отчего Стиву приходится помогать. Он неловко поднимается, устраивается перед ним, садясь на пятки. Голова снова кружится – то ли от слабости, то ли уже от желания – и Баки тянется ближе, проводит ладонями по бокам, одновременно прикасаясь и пытаясь сохранить равновесие, но пока не целует, открытым ртом приникает к солнечному сплетению и несколько секунд просто дышит, вбирая чужое тепло и чувствуя, как кожа под губами тут же идёт мурашками. Баки спускается ниже, а после, не сдержавшись, широко ведёт языком вверх – Стив задерживает вдох. Он на вкус как лёгкий хмель, а под руками – гладкий, тёплый мрамор. Литые мышцы от касаний перекатываются под кожей, чужие рваные выдохи мешают дышать. Баки мягко целует его под сердцем, чувствуя громкий перестук. Жмурится, лбом упираясь в рёбра: — Я же не сплю?.. Стив, скажи мне, что я не сплю. Стив вздрагивает, давится его именем, но не успевает ответить – Баки зажимает ему рот рукой: — Нет! Не говори. Он поймёт это после, потом, утром, а сейчас не упустит возможность. Не открывая глаз, Баки находит его сосок, облизывает на пробу, прислушивается, одновременно спускаясь руками ниже. Не отрываясь от груди, осторожно поглаживает член через ткань. Уловив отклик, обхватывает сильнее; Баки сам не ждёт, что всё окажется так легко, никаких уловок, никаких хитрых штучек – член твердеет под его руками в секунды; в нетерпении Баки тоже начинает спешить. Перестав целовать, гладит бёдра, спускает бельё, обхватывает уже наголо. Он красивый, как и сам Стив, красивый и гладкий – идеальный – хочется прикоснуться; Баки облизывается, приоткрывает губы, собираясь взять в рот – Стив отстраняет его: — Не надо. Баки облизывается снова, поспешно и нервно, но кивает – он сейчас ведомый, он признаёт. Он сейчас согласен на что угодно, лишь бы Стив остался, не передумал. И распрямившись, стаскивает собственную майку, но и тут умудряется сплоховать – его снова ведёт, голова кружится, и он путается в дурацком тряпье. Стив помогает ему – горячие ладони обжигают рёбра. Баки хочется продлить это касание, но по Стиву не понять, хочется ли ему того же, и Баки падает обратно на постель, приподнимает бёдра, помогая себя раздеть; помедлив, снова разводит колени. Стив мельком взглядывает на него, растрёпанного, открытого, и, смутившись, торопливо выпутывается из белья. Вновь нависает сверху. Краснеет до кончиков ушей, сплёвывает в ладонь – Бак невольно хмыкает: догадался ведь – и растирает слюну по члену. Устраивается между раскинутых ног и, уже почти прикоснувшись, застывает снова. Переводит дыхание, вопросительно смотрит в упор. От волнения Баки мелко трясёт, он лишь молча кивает. И чуть поднявшись, видит, как Стив приставляет головку, подхватив под коленом, надавливает на вход. Баки приоткрывает рот, чтобы вдохнуть, но вдохнуть почему-то не получается, получается только онемело следить, как член Стива проникает внутрь, медленно, невыносимо медленно, пока наконец не оказывается в нём целиком, и лишь тогда с облегчением откидывается обратно. Стив склоняется ниже, позволяя ухватиться за шею; Баки выравнивает дыхание. Стив теперь широкий и крепкий, Баки чувствует, но и этого кажется мало, хочется большего, хочется открыться сильней. Стив поводит бёдрами, устраиваясь получше – Баки вздрагивает, оцарапав ключицу отросшей щетиной, едва успевая погасить стон; колкая горячая вспышка слепит мыслью: не снится. Ему это не снится, Стив по-настоящему с ним. Но Стив начинает двигаться, и в глазах у Баки темнеет. Должно быть, он зажимается против воли, он не слышит – слышит только острое пульсирующее тепло там, где соприкоснулись тела. Он заставляет себя вдохнуть и расслабиться, шире разводит бёдра. Стив останавливается, опираясь на руки, ловит невидящий взгляд: — Я… не так что-то делаю? Его хватает только качнуть головой и зажмуриться. Всё ещё горит. — Больно, да? Баки не отвечает, кладёт руку ему на затылок, тянет ближе. Стив понимает, послушно склоняется и целует, где придётся, щёки, скулы, глаза; он волнуется, или до сих пор не умеет – целует слишком ласково, слишком легко, едва прихватывая губами, толкается снова – и перед глазами всё-таки расплывается. Стив опять замирает. — Я же вижу, что больно. — Стив… — но сказать ему нечего. Ему хочется рассмеяться. Больно было, когда расплавленную лаву гнали по венам, или когда ей на смену приходил тошнотворно едкий холод; больно было видеть, как их отряд редеет с каждой атакой; больно было знать, что Стив остался один. То, что сейчас – не больно. То, что сейчас… Три дня назад Бак себя не помнил, и не думал, что выберется. Пару недель – не надеялся, что вернётся с войны. Месяц, год, все эти годы – что Стив хоть раз согласится, так просто. Не представлял, что признается сам. Что будет чувствовать Стива всем телом, вокруг и внутри себя. Мечтать не мог, что Стив будет таким – нет, не новым – осторожным, бережным, чутким. Что будет смотреть на него без испуга, взволнованно и тепло. Двигаться в нём. Целовать. Прикасаться, с зашкаливающей нежностью. Как будто Баки особенный. Как будто стоит того. Вот поэтому жжёт глаза, сводит горло и не вдохнуть нормально. От усталости, горечи, слабости и тепла. А Роджерс, чёрт бы его, точно читает мысли: приподнявшись на локте, обхватывает ладонью лицо, смотрит прямо в глаза, хмурится и всё равно говорит: — Бак, — сипит, едва дышит, большим пальцем трёт мокрую щёку, — ты красивый… очень. И Баки едва не срывает, он успевает рывком приподняться – и целует сам, как давно хотел, жадно, голодно, глубоко. Стив может беспокоиться о чём угодно, возбуждение не подделаешь: зажатый между телами, твёрдый член упирается Стиву в живот. И Баки хочется позвать его, сказать что-нибудь, сказать, как ему хорошо, но вдохов хватает лишь на тихие стоны на каждом движении. Тело давно привыкло к Стиву, и ему мало, ему хочется ещё и ещё, но Стив движется осторожно, тягуче и медленно – боится за него, или собственной силы; уже давно перестал целовать, не хватает на всё, но упрямо удерживает темп. Баки подстраивается под него, ловит мышцами внутри, не отпускает. Руки Стива начинает бить крупная дрожь. Баки чувствует – закидывает ноги ему на поясницу, перекрещивая лодыжки, обнимая сильней. — В меня, — шепчет в самое ухо. Стив дёргается, подбирается, дважды толкается резко, не в ритм, и сильней вжимает его в матрас; стон удаётся сдержать, но Баки слышит над головой треск простыни. И оттого, как Стив дрожит на нём, как дышит шумно и сорвано, цепляя губами шею, как наваливается всем телом, будто и в нём не осталось сил, и оттого, что у Стива с ним всё-таки получилось, впервые с парнем и – с него станется – может, вообще в первый раз… Баки всхлипывает, судорожно сжимает бёдра и, прогнувшись навстречу, стекает в оргазм – не самый сильный в его жизни, но самый нужный. Даже если он и не заслужил. Придержав за бедро, Стив с предельной осторожностью выскальзывает из него, но против ожиданий, не отстраняется – снова вытягивается сверху, обеими руками обхватывает под спину, крепко обнимает и жмётся носом в плечо. Лежать так не слишком удобно, но проходят минуты, а Стив не двигается, хотя – Баки точно знает по жёстким мышцам – не спит. Не спит и не отпускает, как будто собрался держать так до рассвета; как будто забыл, что теперь весит под сотню. Как будто хочет собой прикрыть. Позвоночник продирает дрожью, и Баки заставляет себя усмехнуться: — В этом дворце есть душ? Стив не шевелится, как не слышит. — Стив? Ничего. Баки окликает чуть громче: — Земля – воздуху, Роджерс, приём, ответьте! Стив с явным усилием отрывает голову от плеча, и Баки почти жалеет о своей шутке: взгляд у Стива одновременно шальной и усталый. Измученный. Стив хмурится, бормочет: — Ещё пару минут, хорошо? — и снова клонится к плечу. Баки не отзывается, таращится в потолок, невольно стискивая в пальцах светлый загривок. Не слишком удобно, да и чёрт бы с ним. Чёрт бы с ним. Лучше бы пару лет.