Дом детства

Жители Дома: Мария - 36 лет, мать Алисы, домохозяйка. Алиса - 5 лет, дочь Марии, молчунья и исследовательница. Джин-И - 19 лет. Директор - возраст не определён, скрытен. Ник - 15 лет, одета в кигуруме пикачу, девочка. Я. Посреди пустоты, там где есть всё, но в то же время нет ничего, - наш Дом. Если вы захотите искать его, не тратьте зря время. Его нет ни на карте, ни на глобусе. Его просто НЕТ. И я говорю: он - "наш", потому что мы живём в нём. Шесть человек. Мы - это люди без прошлого. В нашей памяти нет воспоминаний "до", есть только "сейчас". Мы - это люди без будущего. В нашей жизни нет ничего, кроме Дома и пяти сожителей. Иногда мне кажется, что я не всегда жила в Доме. Жила ВНЕ Дома. Мне видятся родители, и торт со свечами, которые надо задувать. Мне чудится собственный смех. Он красивый. Мне нравится как я смеюсь. Иногда чудится, что маленькая девочка подбегает ко мне и показывает яркую картинку, что она нарисовала. Треплю её по волосам. Они мягкие и пахнут шоколадом. Мне мешает это. Это мне КАЖЕТСЯ. Директор говорит, что я меньше подвержена влиянию, потому происходит частичное восстановление. Он говорит, что я не такая как все здесь, но раз мы все здесь и каждый не такой как все, то это нормально. Всё так и должно быть. Нет ничего дурного в том, чтобы отличатся от того, кто отличается от всех и наоборот. Он много чего знает. Директор. Он Умный. Но не в том плане, в котором обычно подразумевают это слово. Директор знает. Он умный. В Доме есть правило: ночь - время для сна. Были те, кто не слушал и даже те, кто выходил наружу. Днём можно, не ночью. Если посмотреть в окно, хотя бы мельком, хотя бы в щелочку, ты исчезнешь. Так было с теми, кто ослушался. Все встали, а их нет. Никто не расстроился, даже Алиса. Потому что у нас нет прошлого. Вчера тоже прошлое. Никто не помнит вчера. О тех, кто нарушил, рассказал Директор, но он знает. Мария готовит. Она не любит это и потому раздражена. Когда она ставит тарелки на стол, они издают неприятный звук. Такой "бздук". Неприятно. Хочется закрыть уши или залезть под стол. Новый "бздук" и перед Ник появляется тарелка с оладьями. Она вздрагивает и сжимается. Её кигураме жёлтого цвета. Он сильно-яркий, но не как яркий, который режет глаза, словно острый лист бумаги. Это чистый тёплый цвет, в который хочется уткнуться носом и закрыть глаза. Лицо Ник закрыто капюшоном, по его краям нарисованы зубы, и, когда она ест, кажется, что это жёлтый зверёк запихивает пищу в свой большой широкий рот. Ник ест руками. Я бы сказала, что она ВСЕГДА ест руками. Директор вынимает платок из кармана пиджака и ныряет в тёмную дыру рта зверя. Его рука в его рту. Ник громко сморкается в платок и продолжает есть. Новое "бздук" и передо мной стоит тарелка. Плоская с узорчиком. Оладьи подгорели и пахнут совсем не аппетитно. Отламывая по маленькому кусочку, кладу жареный кусочек теста на язык и проглатываю. Алиса помогает маме мыть посуду. Та ворчит и гремит сковородкой. Фартук на Марии заляпан. Она поворачивается спиной и я вижу большое круглое пятно на растянутой футболке. Жирное масляное пятно. Мне противно и я отворачиваюсь. - Скоро я уйду, - позже скажет Алиса, сидя на подоконнике, болтая ножками, одетыми в чистенькие белые носочки, и глядя в окно. Она очень хорошенькая. Её нижнее светлое платьице выглядывает из под верхнего, а аккуратные хвостики перевязаны ленточками и извиваются по плечам. Алиса красивая девочка. Она понимает. Не так как повторять за кем-то и понимать. А понимать в том смысле, что ей не нужно знать. Надо ли ей знать, если она понимает? - Зачем? - спрашиваю я. Спрашиваю, чтобы просто спросить. - Так надо, - Алиса не смотрит на меня. Она смотрит в окно. Мне нечего ей сказать. И я встаю, чтобы уйти. У каждого в Доме есть своё место обитания. Мария на кухне. Алиса на подоконнике в гостиной. Директор сидит в кабинете. Рядом с ним Ник. Можно сказать, что она ВСЕГДА с ним. В кабинете Директора тёмно. Единственное светлое пятно - Ник. Её фигурка замерла на правой стороне полосатого дивана. Стоит около стеллажа с книгами, держа в руках массивный том пыльной энциклопедии. Поливает цветы на столе. Лежит на софе, поджав колени и подложив ладошки под голову. Она не двигается. Директор переписывает бумаги. Стопку слева в стопку справа. На его столе разбросаны ручки, карандаши, а под столом смятые бумажки. Повсюду наклеены стикеры. Надписи не везде. Просто так надо. Директор говорит, что не все знания должны быть записаны. Некоторые надо знать. Это не дано всем, но он знает. Сажусь на софу. Мне не нужно быть здесь, но и нигде быть не умею. Ник садится рядом. Она чувствует. Это не так просто объяснить. Ник ничего не просит. И не говорит. Сидит рядом на софе. Она не молчит. Нет, это не так. Только не надо её спрашивать. Иногда мне кажется, что у неё приятный голос. Высокий и звонкий. Даже если она будет шептать, будет слышно. Потому мне КАЖЕТСЯ это. Из кухни слышен грохот. Его очень слышно в коридоре. Там Мария. Сейчас нельзя там быть никому, кроме Марии. Она раздражается. Мне не нравиться, когда всё так. Но это Мария и она делает так, как хочет. Нельзя мешать тому, кто делает то, что он хочет. Другим можно, а этим нельзя. Мария сердится, у неё не получается делать, но это не значит, что она не будет этого делать. Она не как Алиса, ей не зачем понимать. И она не может знать это как Директор. Ворчание Марии перекрывает грохот воды и посуды. Стоя спиной к коридору, спиной ко мне, делает. ВСЕГДА так делает. Она не может меня видеть. Она даже не чувствует меня. Мне не нравится это. Мне противно, когда всё так. В комнате, где я сплю, тепло. Зайдя, расстёгиваю блузку и кидаю на пол, туда же топик. Следом сползают джинсы. Я не закрываю окно шторами. Меня волнует это чувство, когда желание выше запрета. У Джин-И внимательные глаза. Он видит. Его волосы скользят по подушке. Контраст. Белое под чёрным. Майка прилипает к телу, джинсы влажно шуршат, когда он поворачивается. - Почему ты здесь? - Джин-И улыбается и приглашающе откидывает край простыни. Ложусь рядом. Ткань прохладная и по телу пробегают мурашки. Прижавшись к горячему телу, зажмуриваюсь. Из-за приоткрытой двери бьётся яркий свет. Он ярче чем жёлтое кигураме Ник. И громче, чем грохот кухни Марии. Меня волнует это. Даже больше, чем окно без штор. Джин-И сжимает мою левую руку своей правой. Здесь жарко. Руки потеют и склеиваются еще сильнее, чем представляется. Но так даже лучше. Второй рукой тянусь к дверной ручке. Она так далеко, что кажется не достижимой и всё же такая большая, просто огромная. Джин-И тоже тянется. Он облизывает губы и я повторяю за ним. Мне кажется, что мы синхронны. Это и пугает, и волнует. Мне нравится всё, что волнует. Дверь распахнулась до того, как до неё дотронулись. И мы тонем в ослепившем нас белом свете, словно прыгнув в воду, забыли набрать воздуха и теперь расплачиваемся. После вспышки мир затухает, но не так как гаснет свеча, оставляя в темноте оплавленный воск. Джин-И видит это. Страха нет. Мне не страшно. Моя левая рука в его правой. Так не было ВСЕГДА. Я - помню.