Дождя хватит на всех

Сидим у Миши. Душно, почти жарко. На кухне что-то пекут. Огромный, полосатый кот щурится из-под стула. Часы не тикают, встали, и так тихо, что кажется, будто я смогу прочесть чужие мысли. Миша хмурится, склонившись над моделью. "А эту штуковину куда крепить? Эх, ежики зеленые!.." Его сестра, Алена, делает уроки - сидит выпрямившись, перебросив тугую косу через плечо, и посматривает на меня. На ее груди неярко алеет пионерский галстук. "Нет, не смотри на него! Зачем он тебе? Беспризорный. Не смотри, не смотри, не смотри!" Беспризорный. Как скучно. Неслышно в комнату входит мать, в руках - две тарелки с желтой, блестящей картошкой. Ставит на стол, напротив меня и Миши. Бросает на меня беглый взгляд. "Бедный мальчик! Такой худой. И как ему живется без родителей?.. Хорошо, что Мишаня с ним дружит..." Наседка. Тоска одна. Ем картошку. Она горячая; перекатываю ее языком за щекой, чтобы не обжечься. Миша, отложив недоделанную модель, ест быстро и неаккуратно. Алена откладывает тетради и чувствует необходимость что-то сказать, чтобы разрушить густую тишину. - Душно что-то. Скоро гроза будет, - говорит она никому, в пространство. Согласно киваю и смотрю в окно. На нем - белая плотная занавеска. Но, даже не глядя, я могу представить, как там, на улицах, хорошо. Как безмолвно стоят кусты сирени, не покачивая ветками с темными листьями из-за отсутствия ветра, как цветы пугливо прячут свои головки, предчувствуя непогоду, как над крышами домов сплошной стеной идут огромные, рыхлые тучи. Алена и Миша заводят разговор о чем-то обыденном, скучном. "А Пашка из 10"А", говорят, гроссмейстера победил." "Вот получит папка премию на заводе и купит мне велосипед, он обещал!" "Ой, скоро же сбор металлолома..." Невыносимо. Пока они не видят, хватаю со стола картофелину и кладу в карман. Встаю. - Спасибо большое за все... и за ужин. Я пойду, наверно. Миша недоуменно смотрит на меня, вздыхает и встает, чтобы меня проводить. Алена стыдливо опускает глаза. Ноги - в растоптанные ботинки, руки - в рукава тесной уже куртки. Бедро греет теплая еще картофелина. Закрытая за мной дверь громко хлопнула в пустом подъезде. *** Выхожу на улицу и словно с разбега ныряю в жаркий влажный воздух, пропитанный томительно-важным ожиданием ненастья. Быстрым шагом перехожу проспект, углубляюсь во дворы. Мелкой россыпью первые капли окропляют асфальт... Я ускоряю шаг. По привычке смотрю под ноги; скоро весь асфальт уже покрыт темными пятнами от упавших капель. Я бегу; вбегаю в знакомый темный подъезд, где привычно пахнет сырой штукатуркой; несусь наверх, перескакивая через ступеньки. Взволнованность сменяется дикой, буйной радостью. Я дома. В момент, когда я снял замок и приготовился проскользнуть на чердак, гремит гром. Поднимаюсь по железной, раскладной лестнице, от которой так одуряюще пахнет ржавчиной. Наверху темно - глаз выколи. Привычно перешагиваю через матрас, нашариваю дверную ручку, резко дергаю. Меня оглушает ревом воды, которая падает с неба на ржавую крышу и стекает по едва заметному склону. Здесь холодно - и очень сыро. Под больно бьющими струями я миную крышу и ныряю под спасительный козырек какой-то надстройки. Тут, на сухом местечке, сидит Саня. Его волосы потемнели от влаги, глаза прикрыты, а руки лениво пощипывают гитарные струны. Я ощущаю приступ вины, но сдерживаюсь и лишь легонько трясу его за плечо, выводя из вдохновенной дремы. Саня открывает глаза и смотрит на меня со смесью радости и смущения. - Витька... Вернулся, черт! - Вернулся, - достаю из кармана остывший картофель и хлеб, - и пошамать принес, держи. Саня благодарно урчит, впиваясь зубами в мякиш. Сидим: он жадно ест,а я, привалившись к стене, смотрю на объятый грозой город. Где-то в районе дач сверкает молния - а следом раздается раскатистый, долгий гром. - Пойдем на озеро? - предлагает Саня. - В дождь-то? - с сомнением откликаюсь я. - Ну а чего нет. - Ладно, - говорю. И взаправду, не сидеть же под крышей всю грозу. Мы выбежали из подъезда и замерли, ослепленные ливнем. Кажется, он стал еще сильнее, и появился ветер. - Ну что, наперегонки? - кричит Саня. Я вижу лишь его блеклый силуэт сквозь пелену дождя, но точно знаю, что он сейчас лукаво улыбается, прикусив губу. - Наперегонки! - мой голос сносит ветром, и он отражается от бетонных стен. *** Ух! Мы бежим, бежим навстречу ветру, бежим по мокрым улицам, задыхаясь и хохоча, и на этих улицах мы одни - ни прохожих, ни машин, - этот город принадлежит нам двоим! У озера идет резкий спуск, но я забываю об этом и падаю; падаю - мир уплывает куда-то, крутясь. Саня хватает меня за руки, и мы вместе, кубарем, летим по склону. Я падаю на траву, ощущая головокружение, немного болит ушибленный бок... Саня, мой неугомонный Саня, тотчас вскакивает и бежит куда-то. - Витька, догоняй! Мы снова бежим; впереди - парк аттракционов. Уже вечер, он закрыт, но перелезть через забор - раз плюнуть. Сторож Семен сейчас, наверно, сидит у себя и носа не высунет на улицу... С радостным гиканьем варвара Саня бежит к качелям-"лодочке". Они скрипят, вторя треску ветвей и завываниям ветра - да гроза превратилась в ураган! Саня подхватывает качели и начинает их раскачивать. Я присоединяюсь к нему с другой стороны. Молча, сосредоточенно мы прыгаем по грязи, что с утра была песком, и раскачиваем "лодочку". Вот Саня отрывается от своего занятия и с разбегу вскакивает на качели... Через несколько мгновений к нему присоединяюсь я. Ох, это ощущение полета... триумфа, свободы, эйфории, если хотите! Вниз - все во мне замирает. Вверх - все вокруг кружится! Вниз, вверх, вниз, вверх!.. Можно закрыть глаза и представить, что ты летишь, как буревестник над штормящим морем!.. Распахиваю глаза в высшей точке своего "полета" и снова вижу город. Во многих окнах горит свет - там сидят люди на теплых кухнях и ужинают, говоря о школе, премиях или металлоломе. Чувствую, как губы кривятся в несдерживаемой улыбке. - Ты чего? - кричит Саня. - Тетя Маша сегодня меня жалела, - перекрикиваю я рев бури. - Она жалела, что у меня нет дома, где горит свет и стоит ужин на столе! Они думают, что вкусный обед и хорошие оценки - счастье! - Свобода - счастье, - соглашается Саня. Перебирается на мою сторону качелей, и они тяжело скрипят из-за неравномерного веса, раскачиваясь на цепях. - Ты правильно сделал, что ушел от них, братишка. Мы ждали этого, мы все ждали. Когда тебе наскучит тепло. Когда ты поймешь, что счастье - свобода! - Да, свобода - счастье, - шепчу я едва слышно, чувствуя себя свободным - и счастливым от мысли, что наши не отреклись от меня, что наши ждут меня и готовы вновь проводить со мной дни и ночи. Перед моим внутренним взором возник Мишка. - А можно привести в нашу компанию... одного человека? - Мишу? - проницательно спрашивает Саня. - Конечно, наши двери всегда открыты для него. - Он улыбается. И я тоже. Брат поэт, и этого не отнять - какие двери и засовы в компании, у которой нет ничего, кроме друг друга и белого света!.. Особенно сильный порыв ветра толкает хлипкие качели, и они едва не слетают с цепей. Нас толкает друг на друга. Мы могли бы выпасть, но удержались... Наш громкий, слегка дикий смех лишь частично заглушается ревом урагана.