Хрупкая гипсовая кукла

Он оживал, как и многие здесь ему подобные, лишь тогда, когда Он входил в комнату. Всегда бледный, будто из гипса, почти мертвый юноша чувствовал тепло, разливающееся по телу, физически ощущал вернувшуюся эластичность кожи. Если бы он взглянул в зеркало, то увидел бы, что его кожа приятно розовеет, а только что стеклянные глаза загораются осмысленным и преданным блеском. Но это происходило лишь тогда, когда он знал, что сегодня выберут его. Обычно он, как и все остальные, как персонаж игры, которому кодом предписано так передвигаться, просыпался, медленно вставал и плелся ванную, холодную, пустую ванную. У них всегда был свой распорядок дня. Он тщательно мыл свое гипсовое тело, чтобы, когда Он решит его выбрать, не отпугнуть запахом. Потом он всегда расчесывал темные, такие же холодные, как и тело, волосы, чтобы, когда Он решит его выбрать, не отпугнуть видом. Он никогда не плакал здесь. Никогда не смеялся. Никогда не пытался вспомнить кто он и что здесь делает, как давно тут живет. Никогда не спрашивал, откуда у двери появляются книги, которые им надо прочесть, чтобы Он, когда придет выбирать, был доволен их словарным запасом и новыми знаниями о мире. Юноша знал только то, что должен уметь поддержать беседу. Знал, что нельзя стыдиться себя, поэтому в их большом помещении не было дверей между спальней, ванной и кухней. Еда была словно пластиковой. Невкусной. Но понимал он это лишь тогда, когда ел вместе с Ним, когда его выводили отсюда, вели куда-то. Он всегда оживал, когда знал, что сегодня придут за ним. И наблюдал, как медленно к нему поворачиваются остальные тридцать два гипсовых человека, как на их кукольных, неживых лицах появляется маска ненависти и злобной ревности. Наблюдал за тонкими бледными руками с аккуратными, длинными пальцами, что тянулись к нему, чтобы… Чтобы что? Разорвать его? Прикоснуться к жизни? Юноша не знал. Он отступал к двери, пятился, а потом падал в Его руки с перстнем на указательном пальце. Это было всегда последнее, что он делал по сценарию. Затем он видел краски, начинал различать оттенки вокруг, тени, движущиеся по лицу человека, что поймал его. Он был Кукловодом. Кукловодом не в том, привычном смысле, в котором это говорят обычно. Он не управлял марионетками при помощи тонких нитей, он не управлял людьми при помощи слов и взглядов. Он водил своих гипсовых кукол за руки. Выводил их из темного помещения с тусклыми лампами, провожал к гардеробу, где им надлежало одеться, а затем выводил в свет. Он мог отвести свою куклу в ресторан, где на них все смотрели. Где было много-много человеческих лиц, лиц, которые были всегда живыми и подвижными по сравнению с их лицами. Где было много рук – разных рук: толстых, тонких, худых, накаченных, дряблых, волосатых и гладких, красивых и некрасивых, желтоватых, загорелых, бледных, даже зеленоватых. Эти руки всегда были скрыты одеждой или наоборот – полностью открытыми, иногда они являли свою наготу лишь наполовину, но все это было неважно. Гипсовый юноша хотел так же. Всегда. Он с улыбкой смотрел на людей за их столом, наблюдал за их шевелящимися губами, удивляясь тому, какие же они говорят порой глупости. Они шутят. Смеются. У них есть на это время. А у него нет. Ему надо за этот малый промежуток времени обдумать все, что он мог, надо было сосредоточиться, попытаться понять и вспомнить кто он… Обычно, когда у него начинало получаться, Кукловод молча брал его за руку и уводил обратно, запирал в комнате, все еще живого. И он, слыша, как хлопнула за Ним дверь, начинал мертветь. И видел, видел, как улыбаются тридцать два гипсовых человека, принимая его обратно в кукольный мир, где у всех есть свой распорядок, а еда похожа на пластмассу. Он был уверен, что если он что-то вспомнит, что-то важное, если потом что-то сделает, то… Но вчера он успел. Он вспомнил, кто он, вспомнил свой возраст, вспомнил, где жил и как попал сюда! И в то же мгновение Кукловод встал, взял его за руку и увел. Но не в комнату.

***

На асфальте лежала гипсовая хрупкая кукла. Стеклянные глаза с безразличием смотрели прямо перед собой, взглядом утыкаясь в серую булочную с картонным кренделем на вывеске. На асфальте лежала гипсовая хрупкая кукла с темными, блестящими еще волосами, с опущенными уголками губ. Какой-то мальчишка на велосипеде окатил ее одой из лужи, так что грязные капли теперь текли по лицу. На асфальте лежала гипсовая хрупкая кукла. А мимо нее шла пара – девушка с приятной белизной кожи и мужчина с перстнем на указательном пальце. На асфальте лежала гипсовая хрупкая кукла, чья грудь была пробита изящной женской ножкой. Стеклянные глаза были закрыты, а по искусственному лицу текли грязные капли от лужи.