Келпи

— Эй, ты! Куда полез?! А ну стой, разбойник! — недовольный голос раздался с крыльца хижины, от неожиданности мальчишка чертыхнулся через деревянный забор, неуклюже собранный из длинных бревен посреди долины. От грохота и треска в небо взвилась стая ворон-падальщиков. Хозяин хутора, куда так грубо вторгся юный нарушитель, не спеша пробирался через густую траву, бурча ругательства под нос, а горе-скалолаз, хрипя, перевернулся с головы на пятую точку и потер ушибленный лоб. — Больно, — простонал мальчик. Он забыл уже зачем полез через забор, забыл и о друзьях, чьи пятки только сверкали, подняв пыль на песчаном тракте. Мысли крутились вокруг большой шишки — доказательство проказы, из-за которой он точно получит от отца. — Долазился? — Тень нависла над мальчишкой и он тут же втянул голову в плечи, не смея поднять виноватого взгляда. Шотландцы высоко ценят личное пространство, а ведь он вторгся на чужую территорию и к тому же сломал забор. Одно из бревен раскололось по полам. Прогнив от сырости, оно просто напросто не выдержало напора. — Простите, — пролепетал любопытный ребенок. — Зубы целы? — поинтересовался мужчина, и малец как-то оживился от того, что его не стали отчитывать. — Да, сэр, — Он поднял большие карие глаза на местами седого, рослого, сухощавого мужчину. Лицо его было вытянуто и угрюмо, между зубами была зажата самокрутка, под серыми усталыми глазами красовались два синих мешка, колкая щетина неряшливо обрамляла угловатый подбородок; из одежды на нем были широкие штаны, высокие резиновые сапоги до колен и полосатая майка-безрукавка. — Поднимайся, — Мужчина протянул единственную руку мальчику, тот робко принял помощь, глядя на культю, некогда бывшей левой рукой, из нее торчало жалкое подобие протеза, по своей конструкции напоминавший бельевые цапки. — Дядь, я не хотел, честно, — мальчик вытер одинокую слезу и добавил, — только папе не говорите. — Звать как? — инвалид смотрел вдаль, на блестящую в закатных лучах солнца гладь тамошнего озера, сплошь заросшее мертвыми розами-ненюфарами. По поросшему осокой и тростником берегу гуляла одинокая лошадь, копыта тонули в вязкой земле, а она лишь постукивала ими и кивала головой, будто подзывая к себе людей на холме. «Всё еще смеешься надо мной, нечисть», — не открывая взгляда от водянистых черных глаз животного, мысленно упрекнул его мужчина: «Смейся, смейся, болотная дрянь. Не получишь ты мальчика!» — как бы в ответ лошадь скрылась в густой зелени, уступая в этот раз давнему врагу. — Нэос. Мужчина вздрогнул. — Что ты сказал? — Он повернулся лицом к мальчику, сухой слезой в глазах мелькнула горечь потери. — Повтори, не бойся. — Нэос, — несмело повторил мальчик. — Ты зачем полез через забор? — выплюнув изо рта распухшую от слюны сигарету, поинтересовался мужчина. Нэос вновь сжался и опустил голову. — Я на лошадь посмотреть хотел, — виновато просопел ребенок и залился краской до самых кончиков ушей. — Это все они, ребята, — Нэос гневно вспомнил уговоры друзей. Мужчина лишь потрепал его по копне русых волос, чувствуя, как в его спину уперся взгляд безумных холодных глаз, довольно говорящих: «Все равно не упасешь». — Никогда не подходи к этой лошади и друзьям скажи, чтоб не вздумали, — предостерег мальчишку инвалид. — Дядь, а где ты руку потерял? — вдруг спросил Нэос и осекся, словно не договорил, — Прости, дядь. — Давно это было…, — пробормотал мужчина в ответ. — Я тогда не больше тебя был. «Хендри! Хендри! Иди сюда!» — словно наяву раздался звонкий голосок, потревожив спящую память. — Моего друга звали Нэос, и мы не видели себя друг без друга. У него всегда было множество идей и каждая из них была грандиозней предыдущей. Это озеро мы нашли почти случайно, и нам полюбилось сидеть днями на пролет на берегу, пуская камешки по воде. А потом… — Хендри глубоко вздохнул и взглянул в те кусты, где мелькнула белая грива. — Что же случилось? — Нэос подергал мужчину за штанину, тот уже долго молча разглядывал озеро. — А потом мы встретились с ним… — инвалид указал в те заросли, где скрывалась лошадь. — С ним? — удивленно переспросил мальчик. — Да… Хендри вспомнил тот летний знойный день: солнце беспощадно выжигало землю, горячий воздух обжигал пазухи носа, во рту стоял солёный привкус пота. Мужчина крепко закусил губу и будто вновь перенесся в такое далекое детство. — Нэос любил лошадей. Даже слишком. Он мечтал разводить их. А потому без страха кинулся к белому одинокому мустангу, бродящему вдоль берега. Сам я, без задней мысли толкнул его в цепкие лапы чудовища. Ярким пятном из прошлого вновь ворвались в хрупкую реальность воспоминания и заполнили собой все, на минуты разорвав непреодолимую, казалось, черту времени. — Нэос струсил! Какой же из тебя наездник, если ты и на лошади ни разу не сидел! — Вот и сяду, Хендри. Посмотри, он уже меня слушается, — Нэос ласково обнял дикую лошадь, та охотно приняла его. Миражом образ старого друга пробежал по низине возле озера, что нисколько не изменилось за столько лет. Встряхнув головой, инвалид не прогнал, а лишь глубже погрузился в тот далекий роковой день. — Помоги мне забраться на него, Хендри! — больно ткнув локтем под бок друга, радостно объявил Нэос, — Ну же! Каков будет твой положительный ответ! — глядя на Хендри, уговаривал его друг. Тот лишь смотрел в глубокие водянистые глаза лошади, мурашки волей не волей пробежались холодком по спине. — Нет, Нэос. Лошадь дикая. Ещё скинет тебя, — обеспокоенно ответил Хендри; лошадь будто в ответ возмущенно ударила копытом. — Что ты такое говоришь, Хендри! Лоскуток никогда не скинет меня, — встал на защиту нового любимца Нэос. — Ты уже и имя ему дал? — мальчик приподнял удивленно левую бровь, но так и не дождался ответа. Нэос старательно пытался сам залезть на лошадь, но та была слишком большая для него. Глубоко вздохнув Хендри подошел поближе и присев, подтолкнул лучшего друга, получив пяткой по лбу. Нэос уцепился за гриву коня и радостно прокричал: — Посмотри на меня, Хендри! Я настоящий наездник! — Кто бы сомневался, Нэос. А теперь спускайся! — Не хочу! — Тогда я сам сниму тебя, — Хендри улыбнулся и оперся левой рукой на животное, когда-то встало на дыбы, а ладонь будто прилипла к некогда шелковистой шерсти, обернувшейся вязкой жижей. — Хендри! — вырвался крик отчаянья из уст Нэоса, его руки и ноги почти полностью прилипли к чудовищу. Прекрасный белый мустанг превратился в отвратительное создание с лошадиной головой и рыбьим хвостом, два острых рога венчали его лоб. Медленно оборотень стал прорываться к воде, Хендри отчаянно упирался ногами в землю, тщетно пытаясь вырвать руку, Нэос голосил сидя верхом, призывая к помощи, но они оба были в плену мерзкой твари. Существо бросилось в воду, с диким, протяжным стоном, утянув за собой в пучину свои жертвы. Рябь на воде исчезла так быстро, что можно было подумать, ничего не произошло. Над озером стелился туман, мирно кружилась мошкара, где-то в траве стрекотали цикады, их песня разливалась по долине, и ничто, не подозревало, как в глубине зеленых вод идет битва. Хендри отчаянно пытался вырвать руку. Он уже не помнил о том, что произошло, просто бился. Воздух кончался, легкие сжались, как выжатая губка. Страшная, непостижимая мысль пришла в голову мальчишке — нож. Свободной рукой он извлек его из кармана: охотничий, зазубренный — это был подарок на день рождения. Удар. Рот раскрылся в немом стоне, пузырьки воздуха поднялись над головой. Хендри зажмурил глаза. Удар. Кровь смешалась с темными водами. Боль пронзила все тело. Но выбора не было. Из последних сил, Хендри стал перепиливать кость. Нож кромсал, рассекал плоть. Казалось, в любую секунду, болевой шок окажется сильнее, чем желание жить, и Хендри погибнет. И никто никогда не узнает, что случилось с ним и его другом. Но ужаснее было не то, что он скоро умрет, а то, что погибнет и он, и Нэос понапрасну. Будут новые жертвы. Эта тварь вернется на берег. Обязательно вернется! И я вернусь! — твердо решил Хендри и почувствовал, что он оторвался от «балласта» и всплывает на поверхность. Словно ангел-хранитель, мощной рукой, поток воды вытолкнул его. Он вдохнул полной грудью, но воздух не был для него сладким. На берег Хендри выбрался один. Кровь хлестала из обрубка руки. На мгновение он помедлил, обернулся. Но озеро было спокойным. — НЭОС! — в надежде, что все было сном, крикнул мальчик. В ответ лишь тишина: сухая, мертвая, безжалостная. Образ мальчишки, что нашли на берегу сорок лет назад, растворялся вместе с последними лучами солнца. Реальность возвращалась. Но боль — она осталась. Время ни чуть её не изменило. Она скреблась где-то в глубине души, сжимала в лапах ещё бьющееся сердце. Все дело в том, что, если ты кого-то любишь, а потом его теряешь, не важно, как это произошло, его уже не вернуть. И пустота внутри неизбежна. Эту трещину в душе, как рытвину в асфальте каждый раз во время дождя заполняет вода, наполняет горечь утраты. Но Хендри был рад, что память возвращает нам прошлое не для того, чтобы переделать его, а лишь затем, чтобы осмыслить, оплакать и понять. Мы в ответе за все — за каждый поступок и за каждое слово, и память предлагает нам обдумать, зачем мы жили, что мы сделали со своей жизнью, было ли у нас назначение и выполнили ли мы его. — В тот день я потерял не только руку, я потерял свою душу. Его унес с собой он, явившейся из пучины вод и утянувший на дно не только Нэоса, но каждый его взгляд, каждое воспоминание связанное с ним. Он вырвал моё сердце, поглумился над еще теплым телом, но в месте с тем, дал мне смысл жизни, — Хендри вздохнул и почувствовал, как мальчишка обнял его и уткнулся, горящим от слез лицом, крепче прижимаясь к мужчине. Инвалид растянулся в горькой улыбке. Когда рядом стучит родное сердечко, когда хрупкие маленькие пальчики крепко держат тебя, то как-то снова чувствуешь себя живым. Хендри смотрел на свой хутор и теперь знал наверняка, что память о Нэосе, не канет следом за ним в пучину вод. Теперь она будет жить в мальчике. А он? Что он? В свою очередь он будет делать то, что делал всегда. Из зарослей вновь показалась белая лошадь. Следом за ней, опустив голову вышла ещё одна. Мирно, гордо они бродили по берегу. — Никто больше не канет в этом озере, никто не вспомнит о тебе, никто не пресытит твою дьявольскую сущность — Келпи, до тех пор пока я ещё жив! Словно в подтверждение слов, скрипнула висящая на цепях деревянная табличка: «Horse Farm Hendry Smith».