Венок из четырехлистника

Мабон (Альбан Эльвед) Праздник осеннего равноденствия, символизирует освобождение от всего отжившего. Обычно в этот день колдуньи вырезали себе новые посохи из вяза. В этот день воздают почести покойным женщинам в семье.

Ветер шумел в кронах деревьев, рвал побагровевшие за последнюю неделю листья кленов, словно хотел ободрать их раньше времени. В довершение картины накануне весь день лил дождь, так что теперь все пропиталось сыростью, несущей холод и неуют. Он слишком глубоко задумался, рука дрогнула, и нож оставил длинную кривую зарубку на гладкой древесине. Ну да, он и не говорил, что умеет вырезать по дереву. В день осеннего солнцестояния она всегда сама делала себе новый посох из вяза. Но сейчас она была слишком плоха. Впрочем, какая разница, что посох будет вырезан криво – ей с ним уже не колдовать. Он зябко поежился, быстро закончил работу, поднялся с завалинки, отряхнулся и вернулся в дом. Дверь тихо скрипнула, впуская его в еще наполненное теплом помещение. Хотя стоящая на отшибе избушка и выглядела крепкой, в действительности она давно уже не видела нормального ремонта и держалась скорее заговорами домовых фейри. Не станет Ведьмы – фейри мигом разбегутся, исчезнет колдовство и дом на глазах превратится в развалины. И все это будет очень скоро. – Вышло криво, как я и предупреждал, – он поставил посох у изголовья кровати и опустился на скрипучий табурет. – Ничего страшного, теперь и так сойдет, – она тяжело закашлялась, но быстро справилась с приступом и взглянула на него с благодарностью. Ей не было и двадцати, когда они встретились впервые. Хрупкая девушка с копной каштановых волос в лесной чаще казалась беспомощной, однако стоило ему клацнуть на нее зубами, как это юное существо без малейшего сомнения съездило ему по морде толстенным томиком. Фейри обалдело мотнул головой, недовольно фыркнул и попятился, покосившись на толстый переплет с вытесненным посеребренным крестиком. – Думаешь, Библия тебе поможет? – раздраженно осведомился он. – Конечно. Фейри зло расхохотался. – Ваш священник тоже так думал, когда пытался отвадить меня от своего курятника. И что? Кстати, как он поживает? – Укус болит, – пожала плечами юная Ведьма. – Но я-то не священник. – И в чем же разница? – скептически уточнил он. – В издании. Фейри недоуменно склонил голову на бок. Иногда люди говорили странные слова и совершали странные поступки. – У меня последнее издание, – гордо пояснила Ведьма. – С самым полным собранием комментариев. Тысяча двести три страницы! – она радостно ткнула книгой в морду обалдевшему противнику. – Специально по весу выбирала! А у священника что – старье, и обложка давно отвалилась. Хочешь, еще раз тресну – и сравнишь! Фейри грустно усмехнулся, вспоминая их первую встречу. Сколько раз потом ему снова доставалось этим томиком. Характер у Ведьмы был нелегким, как и у него. Впрочем, а где вы видели Ведьму или неблагого фейри с легким характером? По крайней мере, они стоили друг друга. – Пошли со мной, – предложил он, хотя уже не раз слышал ответ. – Пойдем со мной на Ту сторону. Ведьма лишь покачала головой. – Нет, милый, я уже решила… Мой мир здесь… Ему оставалось только вздохнуть. Когда она начала называть его так? Пять лет назад? Семь? Именно тогда он впервые стал понимать, что человеческий век недолог и рано или поздно придет расставание. Его-то вполне устраивало, когда она называла его «вредная тварь» или «упрямая скотина». Даже несмотря на то, что вслед за этим в него могло полететь что-нибудь тяжелое. Он готов был повторять свой вопрос бесконечно, если бы была хоть малейшая надежда, что ответ когда-нибудь изменится. Но он слишком хорошо знал, что этого не произойдет: уж если она решила, то будет стоять на своем, даже если мир перевернется. Ведьма умерла тихо. Около полуночи она негромко завозилась, застонала сквозь сон, а несколько минут спустя умерла. Фейри слышал, как перестало биться ее сердце, но еще долго неподвижно сидел рядом на табурете. За окном шумела ветром ненастная ночь. Настоящая лесная ночь с уханьем филинов, треском ветвей, шебуршанием неведомых существ, не распуганная пока мерным грохотом машин и неживым светом электричества. Время фейри. Время Ведьмы. Когда небо над лесом посветлело, фейри наконец встал и вышел из дома. Он брел медленно, но не оборачивался, пока не достиг опушки. Там он наконец встряхнулся, привычным движением сбрасывая человеческую личину и принимая свой истинный облик – черного, как смоль, коня. В таком виде он и замер под деревьями на холме, глядя на оставшийся внизу домик. Спустя какое-то время со стороны деревни появился яркий коробок машинки. Он неуклюже полз по размытой дождем дороге, как полудохлый жук, застревая в лужах. Утробно урча, он наконец добрался до одиноко стоящего домика. Из коробка выбралась человеческая фигурка и скрылась за дверью. Впрочем, почти сразу она снова появилась снаружи, суетливо пометалась между дверью и машинкой, разыскивая что-то. Еще некоторое время спустя от поселка поползло сразу несколько металлических насекомых побольше. После долгой, бестолковой с точки зрения фейри суеты вокруг домика люди наконец вынесли ее на носилках, накрытых белой простыней, и принялись запихивать в одну из машин – белую с красными крестами. Он знал, что они увезут ее в поселок. Туда, куда он не сможет даже приходить проведать ее, за ограду, защищенную этим дурацким крестом. Впрочем, это даже к лучшему – у него не останется совсем ничего, что продолжало бы связывать фейри с этим глупым миром. Ничего, что мешало бы ему отправиться вслед за сородичами. *** Тысячелетний дуб тяжело содрогнулся от удара копыта. – О-ох… Кто тут балуется? – басовито проскрипел он, медленно поднимая огромные поросшие мхом веки. – А-а, это ты-ы… Вороной жеребец зло всхрапнул и снова пнул дерево копытом. – А кто еще, деревяшка тупоголовая?! Шевели давай своими ветками! – О-ох, не части. Все бы тебе нестись куда-то… – дуб задумчиво зашелестел листвой. – Никак, собрался наконец уходить? – Собрался, – коротко бросил фейри, предпочитавший не вдаваться сейчас в подробности. Дуб еще некоторое время молча пошелестел листвой. – И то дело, – наконец философски выдал он. – А то, считай, практически все наши уже ушли. Уже и дверей-то не осталось почти. Сиды, помниться, еще позапрошлой осенью позакрывались, когда ушастые окончательно на ту сторону свалили. Из-за таких вот долго собирающихся, как ты, мне, старику, и не поспать толком… То один придет – дверь ему открывай, он, видите ли, наконец на Ту сторону собрался. Потом другой придет… И нет, чтобы всем разом собраться, раз уж все равно туда рано или поздно? Но ты всех пересидел, да… Уж на что леший с Оленьего Овражка вопил, что ни за что не уйдет отсюда – и тот еще летом на Ту сторону ушел. Считай, только ты, черный, тут еще и остался. – Ты меньше трепись, дверь-то открывай. – Открою… Вот наконец-то ты уйдешь – и можно будет нормально поспать, не опасаясь, что опять кто-нибудь примчится… И что за манера такая – копытом бить? Э-эй, ты куда? – Ты открывай-открывай! – фейри решительно направлялся обратно в чащу леса. – У меня тут еще пара дел осталось, как раз успею все обежать, пока ты открываешь, старый тормоз. – Старый… тормоз… Скажешь тоже… Понабрался слов всяких у своей Ведьмы, – пробухтел дуб вслед уже скрывшемуся из виду фейри. – Хотя какой с тебя спрос, у тебя всегда ветер в голове был… Жалко, конечно, Ведьму, она тебя все-таки умела как-то в ежовых рукавицах держать… Ну да такова уж человеческая судьба. Конечно, таких, как ты, это не касается, еще один мешающий мне спать… – И тебе привет, – человек неопределенного возраста в потрепанном джинсовом костюме с драным рюкзаком за плечами выбрался на поляну и на всякий случай осведомился: – Этот, черный, кусачий, ушел? – Ушел-ушел… Хе-хе, не любишь ты его? – Да скорее он меня, – человек ухмыльнулся. – Съесть меня он, конечно, не съест, хоть и грозится, но покусанным мне быть тоже не хочется. Что, говорят, Ведьма умерла и он наконец на Ту сторону засобирался? – Точно… Вот сказал дверь открывать – и умчался… Всегда с ним так… Но зато наконец определился… А ты что, Сказочник? Тоже уйдешь или как? – Да куда ж мне деваться… Уйду, – тот, кого дуб назвал Сказочником, присел на один из толстых выпирающих из земли корней. – Кроме этой кусачей вредины тут никого уже и не осталось. Всякая мелочевка, которой все равно, где и с кем жить, – так какие с них сказки? Пусть и не останется тут никого, кто сможет их видеть, они продолжат себе свою маленькую незаметную жизнь, будут по мелочи шкодить, может, когда-нибудь случайно и помогут кому-то, только вот сказки из этого не получится. Ты еще останешься, но с тобой, извини, тоже сказки не сваришь… Ты у нас старый надежный Привратник. А кому может понадобиться дверь, когда все уйдут? – Хе-хе, это точно… Отдохну хоть наконец… – А не жалко? – Жалко, конечно, куда тут деться… – дуб задумчиво заскрипел. – Но тут уж ничего не поделаешь… В последнее время все равно не то пошло… Только и слышишь: там заповедный лес вырубили, тут болото осушили… В городах нашим давно уж места не стало… А куда все идут плакаться? Ко мне… А я что, я старый Привратник, мое дело открывать дверь, когда кому-то надо… Впрочем, я так думаю, людям лучше жить стало… Раньше нашему брату везде хорошо и привольно было, людям приходилось приспосабливаться… А теперь их век и, выходит, те, кто родом с Той стороны, им совсем без надобности… – Без надобности, говоришь… – Что, не согласен? Ты-то, я думаю, больше всех рад, что все закончилось… Выходит, выполнил наконец все условия Королевы Зимы, собрал все сказки? – Да как тебе сказать, – Сказочник задумчиво почесал в затылке. – Вроде бы и рад, только… – Что такое? Я-то думал, ты от радости прыгать будешь… Помню, как ты вернулся с Той стороны, только и мечтал, что когда-нибудь выполнишь условия Королевы, соберешь все сказки – и придется Королеве выйти за тебя замуж. Неужто расхотел? – Что-то вроде того, – рассмеялся Сказочник. – Знаешь, то, о чем мечтал нищий пастух, – это совсем не то, чего хочется Сказочнику… Вот как-то так. – И чего же тебе хочется, Сказочник? – Да я и сам толком не знаю. Наверное, я уже очень давно в тайне мечтал, чтобы сказки никогда не закончились. – Хе, вот уж никогда бы не подумал… – Да я бы сам когда-то не подумал, – Сказочник задумчиво посмотрел в осеннее небо, затянутое неопрятными темными тучами. – Я ни о чем особенно не задумывался по началу. Кем я был? Обычным нищим пастухом, которому угораздило влюбиться в Королеву Зимы. Сначала я просто собирал сказки, как мне было велено. Но постепенно я начал задумываться… Зачем этому миру сказки? Зачем существам с Той стороны мир людей? Не проще ли было бы всем сидеть по своим мирам и не мешать друг другу? Сколько ваш веселый народец людям крови попортил, да и ему от людей тоже немало доставалось. И все же мы упорно пытались ужиться здесь. – Ну, знаешь… Есть у этого мира свои достоинства, я полагаю… – Да, это мне многие фейри говорили, да я и сам почувствовал в конце концов, туда-сюда изрядно помотавшись. Хоть люди издавна и стремились на Ту сторону и давали ей самые красочные имена: Волшебная Страна, Страна Семи Радуг, Остров Радости, даже Золотое Королевство, – но в действительности этот мир во всем его многообразии и изменчивости в чем-то удивительнее тамошней прекрасной сказочной вечности… Со временем я понял и еще кое-что. Так же, как фейри нужен этот мир, так же и этому миру нужны фейри. Ведь одного только существования всех в одном мире мало для сказки. Несмотря на страх и неприязнь, а порой и на настоящую опасность, люди тянулись к тем, кто пришел с Той стороны. Истории о встречах друг с другом хранились, передавались из уст в уста, записывались и досочинялись – так и рождались сказки. И хотя я так и не понял, зачем же все это, но я убежден, что без сказок этот мир станет куда хуже, чем он был. Мне совсем не хочется видеть его таким, так что лучше уж я уйду на Ту сторону. – Да, грустно как-то выходит… – Ну, с этим уж ничего не поделаешь. Вот допишу последнюю сказку – и уйду. Кстати, раз уж мы затронули эту тему… – он деловито вытащил из рюкзака старую потрепанную тетрадь в клеточку. – Я тут все подбираю название. «Сказка о прощании» – пойдет, как ты думаешь? – Сам думай, сам… Я уже старый, ничего в твоих писульках не понимаю… И для кого ты это записываешь-то, коли Королеве все равно не понесешь? – Да кто его знает. По привычке скорее. Ладно, – Сказочник поднялся. – Не хочу я лишний раз с этим, кусачим, встречаться, боюсь я его. Пойду пока по лесу погуляю, потом вернусь. Ты мне дверь-то попридержи открытой, лады? – Попридержу, – согласно проскрипел дуб. *** Луг стремительно уносился назад, послушно ложась под копыта. Нельзя сказать, чтобы у него действительно были здесь еще какие-то дела. Просто хотелось еще раз с ветерком пробежаться по знакомым полям, слушая вой ветра в ушах, привычным прыжком сигануть с обрыва, носящего у местного населения поэтическое название Козья Смерть, с брызгами плюхнуться в Черный Омут, распугивая ленивую рыбешку… Вынырнув, он выбрался на берег, по-собачьи отряхнулся и неторопливой рысью направился в чащу. Любая настоящая лошадь переломала бы здесь ноги, но фейри это не грозило. Ветви с хрустом ломались под его копытами, а мелкие лесные пакостники спешили поскорее убраться с дороги своего более сильного и хищного собрата. Запах человека он учуял издали, но сворачивать посчитал ниже своего достоинства, хотя видеть людей ему сейчас совершенно не хотелось. Рыжеволосая девочка лет десяти в кислотно-зеленом дождевике вылезла из куста и, увидев его, радостно сообщила: – Привет. Фейри раздраженно рыкнул и клацнул на нее зубами, но тут же получил щелчок по носу и обалдело отпрянул. – Да ты хоть знаешь, кто я такой?! – возмутился он, слегка придя в себя. – Знаю, – оптимистично заявила нахалка. – Ты эх-ушке, водяная лошадка. – А что я ем людей, ты тоже знаешь? – кровожадно уточнил фейри. – А у меня с собой паштет из печени, – дитя радостно сунуло ему под нос что-то пластиковое с веселой разноцветной картинкой. – Если съешь, то отравишься. Фейри придирчиво обнюхал предмет, радуясь тому, что благодаря Ведьме знаком с современной едой в этой дурацкой упаковке и понимает, о чем речь. – Я же тебя есть собираюсь, а не эту дрянь, – злорадно заключил он. – А печень я выплевываю. – Да? – девочка слегка озадачилась, но совсем ненадолго. – А если я обмажусь паштетом? – предложила она. – А не проще в лес не ходить? – обреченно спросил он, не желая дальше проверять, что еще изобретет это дитя. – Нет, не проще, – серьезно сообщила она. – Я ищу цветущий папоротник. – Осенью?! – А что, осенью его не бывает? – деловито уточнила девочка. – Откуда ты взялась такая? – взвыл фейри. – Из города, – радостно сообщило дитя. – У меня папу сюда работать перевели. И мне нужен папоротник. А тебя как зовут? – Доркс, – буркнул фейри и попятился к ближайшим кустам. Он и сам не знал, зачем назвал девочке имя, данное ему Ведьмой. Просто с языка сорвалось. Потому что продолжать знакомство с этим ребенком современной цивилизации у него никакого желания не было. Это ж надо – искать цветущий папоротник осенью! Совсем они там с ума посходили в своих городах, скоро будут верить, что булки растут на деревьях. Прямо в той противной прозрачной дряни, в которую они их теперь заворачивают. – Доркс – это сокращенное от Доркседес? Мрак, да? – не отставало настырное дитя. Фейри только фыркнул. Кто бы мог подумать, что кто-то еще помнит старый язык. Его и во времена молодости Ведьмы уже считали бесполезным пережитком прошлого. Но даже это не повод задерживаться. Пусть девчонка угадала его полное имя, но его уже ждет открытая дверь на Ту сторону. – Ой, цветочек, – донеслось до него, когда он развернулся, чтобы исчезнуть с поляны. – Что это? По привычке фейри обернулся через плечо, да так и замер на месте. – Это… папоротник цветет, – наконец выдавил он. *** – Ну что, ушел черный? – Сказочник осторожно выглянул на поляну. – Ну да, ушел, как же, – недовольно поскрипел дуб. – Что такое? – Примчался, оттоптал мне все корни, ругался на кого-то… Возмущался, мол, никакого уважения у нонешних людей к фейри… Что-то про какую-то девчонку нес, которая нашла цветущий папоротник… – Цветущий папоротник? Осенью? – изумился Сказочник. – Она что, Ведьма? – Я откуда знаю? – сварливо ответил Привратник. – Спросил Доркса – он разъярился, лягнул меня и умчался. Нет, ну что за молодежь пошла, – дуб был полон негодования. – То уходят, то не уходят, то открывай, то не открывай. Еще и копытами машут! Эй, ты-то куда? И этот убежал… Ну вас всех! *** На небе не было ни облачка. Летнее солнце палило нещадно, и кладбищенский сторож примостился отдыхать в тени старого вяза. Вокруг было пустынно, весь городок замер, пережидая жару. Время двигалось к обеду, когда в конце улицы, бегущей с холма мимо кладбищенских ворот, появились двое. Черноволосый мужчина остановился вдалеке, а рыжая модно одетая девушка продолжила путь и решительно свернула в ворота. Она уверенно прошла по дорожкам к одной из старых могил и принялась за уборку: смела с плиты сор и опавшие листья, убрала ветки. Сторож долго силился вспомнить, чья же это могила. Она появилась здесь давно, еще до того, как он начал тут работать, но, насколько он мог вспомнить рассказы своего предшественника, там похоронили какую-то некогда известную местную сумасшедшую. Лень и любопытство некоторое время боролись друг с другом, но сторож был человеком общительным, а народ на местном кладбище бывал редко, так что любопытство в итоге победило. – А вы, значится, ее родственница? – спросил он, подходя поближе. – Нет, – беззаботно откликнулась девушка. – Значит, знакомая? – не унимался сторож. – Нет, – рыжая откинула со лба мешавший локон челки. – Это близкий человек моего хорошего друга, который и попросил меня тут прибраться, потому что сам он прийти не может. Вот я и подарочек принесла. С этими словами она смела с плиты последние пылинки и положила сверху небольшой венок – не покупной, а самодельный, сплетенный из клевера. – Эм… Хм… Ну, дело хорошее, – не нашел, что еще сказать, сторож. А девушка тряхнула хвостом рыжих волос, пропела: – Хорошего дня, – и упорхнула прочь, постукивая каблучками. Сторож еще долго озадаченно смотрел ей вслед. Через ворота было видно, как она поравнялась со своим спутником, он что-то спросил, она кивнула, потом они, видимо, поругались, сразу помирились и наконец ушли. – Прибрались тут, я смотрю? – раздался голос за спиной сторожа. Старик вздрогнул от неожиданности и обернулся. Рядом стоял мужчина неопределенного возраста в потрепанном джинсовом костюме. В руке он сжимал старую тетрадку и довольно ухмылялся. – Ох, не заметил я вас, – искренне признался сторож. – Так это, говорят, родственница друга или что-то вроде… – Ага, – удовлетворенно хмыкнул незнакомец, и деловито застрочил что-то в тетрадочке. – А вы журналист, что ли? – с опаской уточнил сторож. – Я?! Нет, что вы! – с каким-то суеверным ужасом отшатнулся этот странный тип. – Я… назовем меня этнографом, – и, увидев непонимание на лице собеседника, пояснил: – Сказки собираю. – Это дело, – неискренне порадовался старик. – Хотя какие у нас тут сказки, город же. Это вам в деревню надо куда-нибудь, в глушь. – Ничего, кое-что и здесь пока есть. Так а что там с родственниками? – Да вот, говорят, чьи-то там родственники, вот и пришли убраться на могилке. Веночек вон принесли. Хотя пожадничали нормальный-то за деньги купить, так, самоделка. – Пожадничали? Хм… Вряд ли. Такой венок ни за какие деньги не купишь. – И то верно, от души – оно всегда ценно, – неискренне согласился сторож и ушел. Ну их, этих романтиков. Что они понимают в этой жизни? А Сказочник еще немного постоял, с улыбкой глядя вслед старику, затем перевел взгляд на венок на могильной плите. – Именно так я эту сказку и назову! – удовлетворенно сообщил он в пространство, убрал в карман тетрадочку и побрел прочь. Кладбище снова опустело. Лишь венок слегка трепетал листьями под теплым летним ветерком. Венок, полностью сплетенный из клевера-четырехлистника.