Искупление

Девушка миловидна, хоть и не очень молода, впрочем, из-за светло-голубого оттенка кожи сложно определить. Белокурые локоны зачесаны назад - стандарт, чтобы пряди не мешались. Одежда спокойная – сам факт, что она вообще присутствует, радует невероятно. МакКой ненавидит, когда Кирк делает это, особенно в его присутствии. Девушка садится перед капитанским креслом, и МакКой силится отвести взгляд, но не может отказать себе в любопытстве. Он знает, что минет на мостике, помимо способа расслабиться, еще и отличный способ завести Спока. Корабль на стоянке, и сейчас самое время устроить оргии, но коммандера тяжело соблазнить. Спасает лишь нелогичная вулканская ревность, в которой Спок не признается. Но стоит очередному пленнику приблизиться к капитану, удовлетворить его потребности - вулканец хватает Кирка за рукав и тащит в каюту. МакКой никогда не интересуется, что происходит дальше, но воображение живо рисует ему картинки, которые он предпочел бы не видеть. Именно поэтому он сейчас здесь. Потому что Кирк кончит в рот девушке, и Спок сметет его с кресла. Окружающие сделают вид, что ничего не заметили, а МакКой на некоторое время станет капитаном. Леонард садится в кресло, мысленно благодаря того несчастного, кто придумал обработку антисептиками каждый раз, как от кресла отрывается попа. Гений не выжил, потому что Кирк часто вскакивал с места и приземлялся обратно до того, как обработка заканчивалась, с весьма предсказуемым результатом. Но изобретение все-таки осталось. МакКой закрывает глаза. Ему неинтересны лица пленников, которые ждут, когда настанет их черед удовлетворять запросы капитана или того, на кого он укажет. МакКой давно старается не думать о том, насколько им всем страшно. Кирк не любит, когда нарушают его фантазии, а прокол на мостике стоит дороже, чем где-либо еще. Рабам это хорошо известно. Боунс ничего не делает. Но его расслабленный вид и закрытые глаза воспринимаются иначе. Охранник подталкивает к нему пленника, и МакКой опускает взгляд вниз. На сей раз это совсем юный мальчик (различие между полами в плане секса тут давно никто не делает), на вид ему нет и двадцати. И он, заметив заинтересованность, просит дать ему слово. - Я никогда этого не делал, - говорит он, - но я буду стараться. Почему-то вдруг становится невыносимо стыдно за то, что они докатились до этого. - Отведите в мою каюту, - командует МакКой. Он разберется с этим позже. Следующие несколько часов МакКой пытается понять, когда последний оплот здравой мысли покинул этот корабль. Распоряжения командования однозначно – пленных, если не требуется получить дополнительные сведения, не брать. Но Кирк позволяет себе эту слабость довольно давно. Сначала он сам отбирал тех, кто мог стать частью гарема и выполнять обязанности по удовлетворению потребностей экипажа в долгом космическом путешествии. Затем появились те, кто подбирает пленников, подходящих по параметрам. Кирк не нуждается в рабах, чтобы получить секс в любой момент, но он слишком не доверяет экипажу. Пленные же безропотны. Те, кто оказывается строптивого характера, уничтожаются: для Империи их все равно уже не существует. Никаких сожалений. Те, кто подчиняется беспрекословно, выживают. Спустя время их оставляют в отдаленных трудовых колониях. Дальнейшая их судьба мало волнует капитана, тем не менее, он считает - это лучше, чем смерть. МакКой время от времени пытается узнать у Спока: как же он, сторонник протокола, позволяет это капитану? Ведь это нарушение Устава, и Кирка вполне могут не только лишить звания, но и уничтожить как предателя. Вулканец всегда отвечает, что людям слишком нужен секс, а секс, не требующий обязательств, подходит для этой команды лучше всего. Леонард возвращается в каюту, почти забыв, что его там ждут. Он не знает, сколько времени пленник провел в таком виде, но встречает он его стоя и абсолютно голый. У МакКоя есть возможность рассмотреть его со всех сторон. Этот явно из последний партии, почти неотличимый от людей. Он сложен неспортивно, но достаточно ровно для подростка. Кожа совсем светлая без каких-то переходов, видимо, он не часто бывал на солнце. А значит и почти выбеленные волосы родного цвета, а не выжженные солнечными лучами. Веснушки (тот признак рыжести, который проявляется и у блондинов) почему-то сгруппировались только на плечах и коленках. МакКой позволяет себе взглянуть ниже, на завитки волос, которые парень так упорно прикрывает ладонями. - И что ты делаешь? – спрашивает Леонард. - Мне сказали, что вы самый… - он запинается, ища слово, хотя МакКой подозревает, что это что-нибудь типа «адекватный». – Добрый. МакКой привык к подобным прилагательным. В этом его заслуженная правда. Он не видит причин, почему бы не пользоваться услугами гарема, но предпочитает выбрать того, кто сам будет не сильно против. Он никогда не позволяет себе чего-то противоестественного или лишнего. Если мужчина не хочет подставлять зад, МакКой ограничивает его минетом, среди женщин он выбирает тех, кто постарше, чтобы не страдать над убитой девственностью. МакКой не святой и не считает себя таковым. Его руки больше чем по локоть в крови – специфика работы обязывает. Или специфика характера. Как многие хотят попасть в его кровать, так многие до смерти боятся попасть на его допрос, хотя, откуда пошла эта дурная слава, он не знает: мало кто остался, чтобы суметь что-то рассказать. Иногда ему кажется, что отношение к рабам в интимном плане чем-то компенсируют его отношения с теми, из кого он вытаскивает информацию, используя допотопные железки, которые давно никто уже не применяет в медицине. «Самый добрый», - усмехается МакКой. И тотчас представляет, как легко скальпель проходится по светлой тонкой коже. Он прекрасно видит, как и сколько можно оставить узоров на этом теле. Он гораздо лучше осознает, сколько мучений можно принести, чтобы мальчишка жил долго и невыносимо, чем то, как и в каких позах он может его трахать. Это давно его не пугает. - Я хотел бы остаться здесь, я сделаю все, что вы хотите, - продолжает юноша. Он смиренно переводит взгляд с потолка на пол и избегает прямого контакта. - Что же ты тогда закрываешься руками? Мальчик смиренно опускает руки. - Одевайся. - Вы вернете меня в общую комнату? - Пока нет. Пленник быстро одевается в сложенную аккуратной стопой одежду. Впрочем, это только драная футболка и какие-то шорты. Рабов одевают в остатки вещей краснорубашечников – здесь такими называют тех, кто погибает первым. А, следовательно, тех, кто оступился в предыдущий раз. И красные они вовсе не из-за цвета ткани. - Я найду тебе что-нибудь получше, - обещает МакКой скорее самому себе. - Что мне надо делать? Этот вопрос ставит в тупик. Утренний жест МакКоя продиктован скорее возрастающим отвращением к самому себе, нежели какой-то логикой или идей, что будет дальше. Он давно отвык с кем-то делить территорию, особенно если с этим кем-то его ничего не связывает. Он никому не доверяет, но все еще верит своей интуиции и не считает свой шаг совсем уж случайным. - Как тебя зовут?

***

МакКой единственный на корабле, кто может перечить Кирку. Доктор не претендует на капитанское кресло, да и знакомы они слишком давно, чтобы не верить друг другу. Тем не менее, встреча в командирской столовой МакКою не нравится. Ему совершенно не хочется вопросов, но сделать вид, что ничего не происходит, он тоже не может. - Боунс, - Джим охотно приветствует его. – Ты бодр. Мальчишка не утомил тебя? - Он девственник, Джим. - Тем паче. МакКой пытается отмахнуться, но Кирк перехватывает его руку. - Ты не спал с ним, правда? - Это не твое дело. - Очень мое, - рука Кирка сжимается, и голос становится привычно жестким, таким, каким с ним капитан почти не разговаривает. - Чтобы ты с ним не делал, он пленный. Доверять ему нельзя. - Я ему не доверяю. - Боунс, ты знаешь, что это не по правилам. - Какие к черту правила? Они где-то написаны? А если нет, значит, я вставляю новый пункт – возможность оставить пленника в каюте. Кирк хмурится. - Если из твоей каюты не будут доноситься стоны и крики, по кораблю поползут слухи, и я не знаю, чем это кончится. - О, ты знаешь, я люблю сплетников, - МакКой не лицемерит: любому, кто говорит что-то за его спиной, приходится не сладко. Кирк согласно кивает и улыбается. В такие моменты МакКой часто вспоминает простого парнишку, с которым когда-то познакомился. Они вместе попали в лапы Империи, и Кирк выбрал тот путь наверх, который был выложен отнюдь не цветами. Леонарду оставалось быть где-то рядом и собирать развалины позади него. - Как его зовут? - Павел, - отвечает МакКой, и Кирк морщится. Это не имеет никакого значения. МакКою давно наплевать, кто и как на него смотрит на этом корабле.

***

Павел Чехов перестает раздеваться только через несколько дней. До этого он упорно пытается вручить себя МакКою вместе со своей невинностью. Леонарда его невинность не сильно интересует: помимо прочего, он предпочитает заниматься сексом с теми, кто умеет это делать. Чехов обживает свой небольшой угол в каюте главного врача, которая располагает лишним диваном. МакКой находит ему одежду и личный падд. Каждый раз при включении он приветствует Павла по имени, и того это очень забавляет. Он без труда справляется с его управлением, находит нужную информацию и разбирается с компьютером (конечно, с той частью, которая не засекречена). Временами он задумчиво смотрит куда-то в стену и вздрагивает, если МакКой окликает его. Пленников забирают до того, как уничтожают не подчинившийся народ, но каждый из них вполне способен понять, что произошло. К счастью, несмотря на столь юный возраст и трепетное телосложение, Чехов оказывается крепким психически и по большей части спокойно рассказывает о своем бывшем доме. МакКой так и не решается спросить о его семье. Когда Паша задумчиво учит новый для него язык с помощью переводчика, выговаривая слова с жутким совершенно чужим акцентом, МакКой ловит себя на том, что улыбается. Боунс игнорирует Кирка, Спока и даже своего алкогольного приятеля Скотти (вот уж кому вообще нет дела до рабов – его единственный сексуальный контакт происходит с кораблем и его запчастями, трахаться с ними Скотти может круглосуточно). Все они просят МакКоя одуматься, вернуть раба туда, где ему место, и перестать рисковать своей жизнью. Но вместо того, чтобы усилить охрану, МакКой полностью теряет бдительность и через пару недель засыпает под рассказы Чехова о звездном небе и высокой траве. О чем-то таком далеком, к чему доктору никогда уже не вернуться. Как врач он объясняет это простым желанием, наконец, не думать о постоянной опасности, хотя бы в рамках собственных четырёх стен. Наличие в его каюте Чехова за очень короткий промежуток времени становится таким же обыденным, как наличие охраны за дверью. МакКой не может отделаться от мысли, что завел себе домашнее животное, которое, как полагается, верно и преданно ждет его возращения с работы. Это не кажется мерзким, да и Чехов раз за разом признается в том, что жизнь с доступом к информации, диваном и едой гораздо лучше той, которая досталась его соплеменникам. - Вы что-нибудь знаете об остальных? – спрашивает Чехов в один из вечеров. – О тех, кого забрали со мной. - Они все живы, - МакКой не лжет. Те, кто становятся заложниками большого Кирковского гарема, полностью под его присмотром. Не физически, конечно, но по спискам. МакКой ведет их строгий учет скорее для себя. Он старается следовать логике Джима – это те люди, которых им удалось спасти. - Я просто подумал, - продолжает Чехов, - мы последние. Когда нас оставят в колонии, никакой информации о нашем народе не сохранится. - Откуда ты знаешь про колонию? - Это далеко не та информация, которая как-то здесь скрывается от пленников. МакКой кивает. - Что ж. Ну тогда тебе стоит знать, что у нас есть исследовательские судна. Они, как правило, опережают нас, собирают информацию. - И они не захватчики? - Они хуже. Они пользуются гостеприимством, а на самом деле составляются карты полезного сырья планеты и сообщают нам, куда следует держать путь. Леонарду не семьдесят лет для того, чтобы быть закоренелый циником, но мир, который он знал в детстве, сложился, словно карточный домик, погребя под собой любую нравственную мысль. Ты или принимал правила, или оставался под руинами. Чехов сидит на кровати, поджав ноги, и усердно кусает губу. МакКой хочет знать, что происходит у него в голове, как именно складывается картина окружающего мира. - Надеюсь, ты не надеешься услышать, что я герой, пытающийся изменить мир, стремящийся к добру и справедливости? Чехов отрицательно мотает головой. И это то, что МакКою в нем нравится.

***

Время идет и краски сгущаются. МакКой чувствует почти физически, что кокон непонимания, недоверия и страха, еще больший, чем привычный для жизни в Империи, окружает его. Люди замолкают в его присутствии, МакКой ощущает на себе пристальные взгляды, но не обращает на них внимания. Ровно до момента, пока не застает Чехова избитым до полусмерти. Каюта заперта, однако Чехов истекает кровью на железном полу. Пока он несет почти невесомого пациента в лазарет, все расступаются перед ним, словно он прокаженный. Его собственные подчиненные едва не кидаются врассыпную. - Я не буду нарушать Устав, - мотает головой один из них, когда МакКой просит помочь с койкой. МакКой ненавидит их всех за трусость, но не может винить. Пленники - не люди. На корабле их официально нет, оказывать им помощь в лазарете запрещено. - Пошли все вон отсюда. Дежурная смена послушно опустошает лазарет. Некоторые из них – он знает – бегут на мостик, докладывать. В этом нет смысла: Кирк в курсе, это его рук дело, МакКой не сомневается. Леонарду не нужна помощь, но он вдруг вспоминает о Кристине. Временами ее очень не хватает. К счастью, его лучшая протеже сумела остаться на Земле и не влезать в то, во что со всей дури вмазался он. МакКой лечит с удовольствием. Он любит вспоминать о том, что он врач, а не инквизитор. Хотя о своей второй роли он тоже не забывает. Еще до того, как Чехов приходит в себя и становится способным что-то рассказать, нападавшего на него находят со свернутой шеей. Достаточно глупо идти против того, у кого есть доступ к базе ДНК всего экипажа. - Он был хорошим сотрудником, - качает головой Кирк за ужином. – Это было незачем. - Он взломал код доступа в мою каюту, - отвечает МакКой, как ни в чем не бывало. – Это то, что нельзя простить. Кирк неохотно кивает, явно сетуя на свой просчет. - Ты зря спас мальчишку. - Его зря не добили. - Все равно никогда не будет так, как ты хочешь. И через две недели ты сам это поймешь. МакКой давится отвратительным на вкус супом. - До колонии еще месяц. - Мы ускорились. - Сволочь. - Я твой друг, а ты ведешь себя нелогично. У нас полно молодых мальчиков в экипаже, если тебе так хочется держать кого-то на привязи. - Да даже устрой я тут пышную свадьбу, не уверен, что мой избранник будет соответствовать параметрам, которые устроят вас со Споком. По вашим представлениям какие-то отношения могут быть только у вас. - С чего ты взял, что у нас отношения? - Боже, Джим, - МакКой морщится. Думать об этом так же противно, как в очередной раз смазывать порванную в порыве страсти задницу капитана. Он знает, Кирк подрывает свой авторитет, позволяя ему то, что позволяет. Но они давно не в том мире, в котором дружеские уступки хоть что-то значат. Кроме того, Джим его боится. Возможно больше чем кого-то другого в экипаже. Предательство главного врача - достаточно серьезно, предательство друга - смертельно. Поэтому МакКой не считает себя обязанным. - Я вряд ли стою переживаний, - говорит Павел. Раны почти не беспокоят его, но он старается не прислоняться ни к чему и шутит, обещая спать стоя. Всю эту ситуацию он воспринимает с оптимизмом и какой-то дурацкой уверенностью в том, что хотя и изменить ничего нельзя, все будет хорошо. Видимо его как-то неправильно воспитали. - Зачем вы вообще это делаете? - Пытаюсь загладить карму. Чехов ухмыляется. Беда лишь в том, что МакКой не шутит. - Вряд ли для этого хватит меня одного. - Ты не слишком много себе позволяешь? Паша разводит руками, но продолжает улыбаться. - Ложись спать, - советует МакКой. Укол обезболивающего дает Чехову возможность спокойно устроиться на диване. МакКой неловко проводит пальцами по шраму на веснушчатом плече, который до утра исчезнет. Если бы все шрамы исчезали так быстро.

***

То ли это влияние оптимистичного соседа, то ли МакКой, несмотря на годы, которые его окружают предательство и смерти, все еще верит в то, что в каждом из них осталось что-то человечное. Так или иначе он почему-то уверен, что все отлично продумал. Но его старый приятель Джим Кирк, чьим самым большим преступлением в юности было мелкое хулиганство, смотрит на него так, словно он попросил отрубить его собственную руку. - Нам не нужно оставлять его здесь. Опустим его на какую-нибудь комфортную для проживания планету, а дальше пусть сам разбирается, - продолжает МакКой. То, что он делает, очень и очень унизительно для него, но если есть хотя бы минимальный шанс на успех, он хочет им воспользоваться. - Нет, - отвечает Кирк и, прежде чем МакКой успевает что-то сказать, добавляет: – Даже если бы я на секунду поверил тебе и ему, чего не будет, сам подумай, куда мы можем его деть? Любая планета в зоне нашего следования или уже подчинена Империи, или будет таковой. Мне не нужен человек, который может в любой момент донести на нас. Ты же знаешь, что оставлять хоть кого-то в живых, противозаконно. Он молчит мгновение, а затем ухмыляется блядской улыбкой, которую МакКой ненавидит и очень хочет размазать по лицу капитана. – Если мне ничего не сделают, что вряд ли, ты оставишь экипаж без сладкого, к которому он привык. - О, да брось ты! Еще скажи, что заботишься о людях! – МакКой залпом выпивает ядреную сине-зеленую жидкость. В голове мгновенно становится тихо-тихо и туманно. Опьянение пройдет также быстро, но сейчас это даст ему шанс не вступать в драку. - Боунс, послушай, - говорит Кирк вкрадчиво, словно они снова за пределами этого мира, - ты ведь в себе, правда? Ты не съехал с катушек? - Очень странный вопрос. - Тогда ты знаешь, что его нет. Давно нет. - Знаю. - Так прекрати! – Джим говорит шепотом, но с такой ненавистью и страхом, что почти шипит. - Прекрати делать ничего не стоящего раба копией Чехова! Какой бы эффект не хотел произвести Кирк, МакКой ничего не чувствует. Он в здравом уме и не нуждается в напоминаниях о том, что раз за разом преследует его во сне. Паша Чехов, семнадцатилетний энсин, который каким-то невероятным образом оказался на Энтепрайз, был единственным светлым человеком на этом корабле, смыслом жизни доктора и тем, кого он не смог спасти. Паша смеялся так заливисто и громко, забавно ворочался во сне и оставался таким же непостижимо добрым, несмотря на атмосферу, в которой он находился. МакКой даже поверил в то, что и в этом мире можно быть человеком. Отравленного Чехова выдавали только синие губы, даже мертвым он казался умиротворенным и счастливым. Леонард знал, что о его репутации (палача, не знающего привязанностей) явно позаботился кто-то из командирского состава, другие бы не осмелились. Да и смерть Чехова была слишком гуманной, словно подачка с барского плеча. Оглядываясь назад, он понимал - они не раз предупреждали его, что заигрываться не стоит, но он не слушал. - Я достаточно нарушаю Устав, чтобы рисковать, Боунс, - уже спокойно и достаточно громко продолжает Кирк.- Хоть всю охрану перебей, но мы отдадим его завтра. - Без вас все кончилось бы раньше, - выговаривает Паша. МакКой не сошел с ума, но родное имя пленника совсем не выговариваемо, и он не против псевдонима. Боунс чувствует тупую боль где-то за грудиной. Он выдыхает плавно, пытаясь успокоить сердечный ритм. Зачем он все это затеял? Никому не стало лучше от этого. Он словно всеми правдами и неправдами стремился исправить то, что давно уже исправить было нельзя. Паша Чехов, едва успевший отпраздновать восемнадцатилетие, был убит. МакКой лично хоронил его останки на одной из заброшенных планет северного сектора. Мальчик в его каюте никогда не был Чеховым, а даже если бы мог им стать, спасти его МакКою тоже не суждено. Павел не дает ему хоть что-то сказать и впервые предлагает себя поцелуем. На мгновенье МакКой позволяет себе ответить на этой призыв, распробовать на вкус мягкие губы. Внизу живота сладко тянет. Он чувствует, что Чехов напряжен и возбужден. МакКой отстраняет его. - Я не лучшая кандидатура. - Там меня не будут беречь. Меня выебет первый же здоровенный детина. Мне еще повезет, если он будет гуманоидом и ограничится одним членом. Леонарду по-прежнему не нужно от него того, что он готов предложить. Но Чехов прав, в колонии его не пожалеют. Он осторожно валит его на кровать, впереди целая ночь.

***

МакКой не может сделать ничего сверх того, что уже сделал. За плечами Чехова приличный рюкзак. Это небольшой шанс продержаться там дольше за счет бартера. Шанс, в который никто не верит, потому что, скорее всего, вещи отберут сразу. - Советую завести кого-нибудь для охраны, - говорит он. Чехов кивает. - Будет много тех, кто захочет владеть, но вряд ли кто-то, кто захочет защищать. - Там любят собственность. Леонард знает, что все это звучит очень грубо, но этот факт может спасти пленнику жизнь. Сигнал интеркома прерывает их по-дурацки романтический прощальный поцелуй. - Доктор, у нас проблемы с транспортатором. Будем использовать шаттлы. - Идем, - кивает МакКой, и Чехов покорно плетется за ним. МакКой ежится от непривычной прохлады отсека. Шаттлы всегда должны находиться в температуре чуть ниже комфортной для человека, поэтому здесь стоит прохлада пасмурного утра из тех, что Леонард помнил по детству. Дверь за ними почти бесшумно закрывается. В отсеке только Спок. - Мне стоит поинтересоваться, что происходит? - Я обеспечил вам час. Этого времени более чем достаточно, чтобы добраться до станции и исчезнуть с нее. После сам доложу о пропаже шаттла, - говорит Спок. Вулканец совершенно спокоен, как и всегда. И МакКой пытается уловить хоть какие-то эмоции на привычно непроницаемом лице. - Зачем тебе это? – МакКой не торопится его благодарить. В этом мире у него нет друзей. - Я думаю, что имею право не говорить о своих причинах. Леонард уже знает ответ на следующий вопрос, но все же спрашивает: - Тогда… - как странно, но говорить об этом по-прежнему нелегко, - это был ты, Спок? - Да, - все также спокойно отвечает коммандер. Если это вулканский способ извиниться, то очень своеобразный. Они выигрывают больше часа. Перехватывающая станция не лучшее место на свете. Близость трудового лагеря говорит сама за себя – здесь полно богатых не очень чистых на руку торговцев и рабовладельцев, но зато и контрабандных кораблей здесь столько, что исчезнуть незамеченным почти нет проблем. Здесь никто не спрашивает документы и не торгуется, в цене лишь то, что ты можешь предложить. Способности МакКоя это уже очень и очень многое. Врачи нужны всегда. На крайний случай на падде списки всех рабов с подробным описанием того, с какой планеты они были подняты на борт. У Кирка так много врагов, что каждый из них будет готов обеспечить любую помощь в обмен на эту информацию. Бывший пленник совершенно не верит происходящему. МакКой сажает его на ближайший транспортный корабль по документам Павла Чехова, энсина корабля Энтерпрайз, информация о смерти которого так и не была отправлена им на Землю. - Тебя встретят и помогут. Кристина тебе понравится. - Что я могу дать им взамен? - Ничего. Как ни странно, но не все покупается за деньги. - Что я могу дать взамен тебе? Бывший пленник, несостоявшийся возлюбленный и недавний любовник смотрит на него слишком серьезно. - Поговорим об этом, когда встретимся. МакКой позволяет себе задуматься о случившемся только, когда уже совсем далеко. Он не знает, что будет дальше и не верит, что сможет уйти от заслуженной расплаты, но и искать с ней встречи он не собирается. Муки совести за оставленный в шлюзовом отсеке Энтерпрайза труп первого офицера не мучают его нисколько. Впервые за долгое время он чувствует себя хорошо.