Откровение

Они ищут слишком долго. С каждым днем я все больше убеждаюсь, что чертов Францисканец завел нас в тупик. Его "знаки"... Сколько он еще увидит их в бессмысленных явлениях природы? У меня нет ответа. И твои воины правы в своих вопросах. Утомляющее бездействие, лишенное и кровавых сражений, и ночного покоя, и родной земли — вот что угнетает и разделяет мое войско. У меня все меньше шансов пройти этот путь до конца. Люди голодны, они устали от вечных обещаний твоего чертового ставленника. Кажется, что допросы Великого Инквизитора сделали и Францисканца сумасшедшим. Даже во мне уже нет веры в то, что он не водит нас кругами по этим совершенно одинаковым лесам Новой Испании. Даже мне уже кажется, что наша дорога превратилась в бессмысленную погоню за призраками. И я бы поддался этим настроениям, если не моя бесконечная и безграничная вера в тебя. Ты сказала, что стоит бороться. Что он — спасение Испании. Что вечная жизнь, а, возможно, и весь этот путь — стоит борьбы. За твое слово не страшно умереть, но, если бы нас настила смерть, многим стало бы проще. Размазанные и бесполезные дни как в тумане. Францисканец снова что-то нашел. Символы, конечно же. Столь же одинаковые, как и в прошлый раз. Столь же едва читаемые, и видные только его воспаленному мозгу. Столь же бесполезные. Сегодня я думал о том, как буду смотреть в лицо моим людям, если нас снова будет ждать неудача. Все чаще здесь говорят о том, что нам пора домой. Что мы должны возвращаться в Испанию, где мы мечами и своими жизнями можем отстоять свободу нашей страны, своего Бога и тебя. Единственное, во что я верю, глядя в глаза своим солдатам, — что, если ты и представляла себе всю бессмысленность этого действа, то ты видела и конечную цель. А, значит, все это не зря. Сегодня лагерь разбит в почти удачном месте. Только какое это имеет значение? Даже мои офицеры, самые доверенные и самые посвященные, говорят о том, что нам пора возвращаться. Этот чертов монах, конечно же, что-то нашел. Снова. Я уже и сбился со счета, в который раз. Знаки на небе и знаки на кинжале? Мне кажется — Бог указывает нам путь. Нет, не к храму. Домой. Он пытается нам сказать, что затея наша безумна, что мы покушаемся на то, что есть грех... И если это так, то я буду сражаться дальше. Потому как если дерево и правда там, то я обязан принести тебе его силу, моя Королева... Если бы я мог написать тебе письмо, которое непременно дошло бы, что я смог бы сказать тебе сейчас? Страшно подумать, что может с тобой приключиться за то время, что я отдан работе. Хочется защитить тебя от всего мира, уберечь от всех грозящих тебе опасностей, моя хрупкая и прекрасная Изабелла. Я не знаю, за что Бог карает таких, как ты. Нет. Так писать не стоит, наверняка. Мне нужно найти слова для того, чтобы вернуть тебе улыбку, а не чтобы опечалить тебя. Знаешь, вне стен своей лаборатории я ощущаю себя бесполезным. Что я могу дать тебе, сидя за столом в нашей маленькой и холодной квартирке или глядя с тобой на зимнее небо? Разве что свой страх и свои опасения. Как я хочу, чтобы ты ощущала лишь мою уверенность, а не все то, что охватывает меня, когда я теряю тебя из виду, когда перестаю слышать твой голос и чувствовать твой запах. Когда перестаю понимать, что все еще не закончилось. Я почти закончил — потерпи немного. Он уже воскрес. Он уже не постареет. Осталось лишь немного повернуть процесс. Твой доктор сказал, что ты еще сможешь бороться. Самое главное, чтобы завтра все это не оказалось сном: твоя Шибальба, что подарила тебе столько уверенной надежды, мое Открытие, Донаван, Лекарство... Силуэты движутся в пустоте. Мужской, в кольцах-татуировках, и женский — чистый, почти светящийся. Кажется, что они гонятся друг за другом. Что понимают друг друга без слов, играя в ветвях мертвого дерева. Черные ветви древа, когда-то содержавшего в себе саму жизнь, протянулись вокруг. В этой пустоте есть лишь двое. И один из них — призрак чужого воображения. Мужчина протягивает руку, ловит длинные пальцы, но женщина отдергивает руку. «Вспомни, — почти говорит она ему, — вспомни, что ты обещал мне в самом начале». Он слабо качает головой. Нет. Не сможет. Это больше, чем он. Больше, чем он может себе позволить. Обещание, которое он не смог бы выполнить, даже если бы захотел. «Вспомни». Она ускользает от него, сколько бы пальцы его не вели по пустоте. «Вспомни. Древо умирает». Он оглядывается на ствол и на черные корни и думает, что найдет способ. Что жизнь не закончиться так глупо. Его обещание не может быть лишь словами. Он, конечно же, его исполнит. «Вспомни». И он находит в себе ее голос. Ее настоящий голос — не морок. Шибальба. Жизнь. Он открывает руки. Он теперь знает. Морок исчезает, но не уверенность в его душе. Все должно начаться снова. Истинное откровение смерти — не существует конца. Он ощущает, как сквозь его тело прорастают мертвые ростки, как, наполняясь его вечной жизнью, они расцветают. Он отдает себя смерти, чтобы снова создать мир, подобно Первому Отцу. «Вспомни», — говорит он сам себе и улыбается вечности, которой дает жизнь. Его последние мысли возвращаются к недописанному письму. К строкам, в которых еще не было Смерти. Проснулся в темноте. В пустой комнате. Так странно и больно осознавать, что тебя больше нет. Когда ты потеряла сознание в музее — это был не конец. Мне так казалось. Мое лекарство... Если бы я провел с тобой больше времени, если бы я потратил все часы этого неудачного эксперимента на тебя... Был бы я прав? Руки зудят. Больно писать. Больно, потому, что чертово кольцо из краски словно бы жжет мне палец. Когда все пошло не так? В тот момент, когда я потерял твое кольцо? Когда отказался пойти с тобой гулять? Когда смеялся над твоими идеями? Когда читал твою книгу? Или сейчас, когда я пишу эти строки мертвому человеку? Я даже не знаю, зачем я это делаю. Какой смысл в том, чтобы открывать свое сердце мертвецу? Какой смысл в Жизни, если Смерть — это окончательный конец? Я обещал тебе, что я вернусь. Я обещаю тебе снова — я буду жить вечно. Я, и герой твоей недописанной книги, чьи мысли роятся в моей голове. Мне кажется, он намного умнее меня — ведь он умер первым и понял истину до того, как потерял... тебя. Если дерево и вправду там, то я обязан принести тебе его силу. Моя Королева, осмысленно ли кидаться в бой ночью? В столь незнакомых и опасных землях я вижу лишь две причины для того, чтобы поступать столь безрассудно: Усталость и Отчаянье, что не позволяют моему войску тянуть еще долго. И Нетерпение, что гложет меня. Я обещал тебе — значит, я справлюсь. Лес не преграда для воина, разве что повод для задержки. Монах не знает, как долго точно нам идти, сколько сложностей встретится на пути, помешают ли нам местные индейцы или все обойдется без кровопролития. Францисканец вообще ничего не знает. Но я уверен — дорога верна. И в индейской засаде, и в бою, и в тот момент, когда смерть моя взглянула на меня с высоты своего чужеземного роста и обратилась ко мне на своем отвратительном дикарском языке... Если бы я только мог понять его слова, если бы я заранее знал всю бесполезность этого путешествия и знал, что я не выполню свое обещание. Мог ли я? Мог ли я подумать о том, что ночью, на коленях в грязи я признаю свое поражение перед Богом в своей душе? Что не коснусь больше твоих рук? Не взгляну в твои глаза? Не увижу тебя? Я не верю, что все могло так глупо кончиться. Ведь обязательно должно быть что-то еще. В последние секунды я понимаю, что вся моя вера, весь мой путь строился на ошибке, на неверном суждении. Жаль, что я так и не смогу сказать тебе истину, что открыла мне смерть. Есть только что-то одно, во что по-настоящему стоит верить — мы.