Свет и тень

Лето в Доме всегда невероятно жаркое. Словно уставший от девяти месяцев холодов, Дом постепенно нагревается, согревая своих многочисленных обитателей и окрашивая их серые лица радостными красками. Его жители выбегают во двор, чтобы насладиться невероятным множеством доступных им занятий. Но всё же главным летним увлечением домочадцев является волейбол. Именно в эти моменты почти все собираются во дворе перед серым Домом, радостно галдя и возбуждённо глядя по сторонам. Повсюду царит суматоха: младшие снуют туда-сюда по мелким поручениям старших, которые, в свою очередь, разваливаются на лучших местах. И, конечно же, двор делится на две части. На одной - Мавр с многочисленной свитой, на другой - сидящий под палящим солнцем Череп. Седой никогда не присутствует на играх, но он всегда знает, что на них происходит. Он наблюдает из своего окна, в вечном мраке прокуренной комнаты, тонкими пальцами касаясь оконной рамы там, куда не добрались солнечные лучи. Дом огорожен от всего мира четырьмя серыми стенами, однако Седой отгорожен и от Дома. Только его стены не мутно-серые, а исполнены густым чёрным цветом, темнота здесь настолько непроглядная, что колдуну кажется, что он потерял собственную тень. Падающие на кончики пальцев солнечные лучи делают кожу почти прозрачной, и парень отдёргивает их назад, в темноту. За окном правит лето и безумно яркое солнце, и Седой - приверженец тени - не смеет появиться там. Но он прекрасно видит того, кто заправляет этим красочным мирком: облокотившийся локтями на колени Череп сидит на скамье, подставив черноволосую макушку палящим лучам, и белая майка, не скрывающая его крепкого телосложения, открывает вид на раскрасневшуюся и чуть облезшую кожу плеч. Истинный хозяин Дома, в отличие от Мавра, пренебрегает большой свитой и хоть какой-нибудь защитой от солнца. А ещё он всегда чувствует взгляды Седого. Иного объяснения альбинос не находит, потому что Череп оборачивается почти сразу, болезненно точно находя чужие глаза за мутным оконным стеклом. Седой в ответ корчит кривую ухмылку потрескавшихся губ и почти дрожащими пальцами берёт зажигалку в руки. Ощущение хрупкого счастья накрывает его с головой, но он знает, каким оно может быть болезненным, и не хочет поддаваться. Он не хочет верить счастью, потому что оно слабо и может рассыпаться в любой момент. Череп же явно так не считает. Иначе зачем ещё он вечно ярким пятном врывается в тёмный мирок буквально спустя пару минут, сверкая самоуверенной ухмылкой? Обходит пыльный матрас, валяющуюся на полу коробку амулетов и подходит ближе. Останавливается в паре десятков сантиметров и подцепляет пальцем давно забытую книгу, лежащую на подоконнике. - А апельсин зачем? - коротко спрашивает он. Седой пожимает плечами: самому бы знать, что этот возмутительно-оранжевый фрукт делает на книге, да ещё и без кожуры, пачкая некогда белые страницы кисловатым соком. - Просто. Хочешь? - Ты же знаешь, что я ненавижу апельсины. - Может, в этот раз тебе понравится. Брюнет брезгливо передёргивает плечами и вырывает зажигалку из чужих белых пальцев, которые так и не смогли поднести её к зажатой в губах сигарете. Через пару секунд тонкая струйка дыма улетает под потолок, и Седой блаженно выдыхает: - Я свою тень потерял. - Что? - Череп привык слушать всякую ахинею от колдуна, но это - явно что-то новенькое. Он присаживается на подоконник, подставляя бесстыже обгоревшие крепкие плечи под солнечные лучи, и Седой морщится от этого зрелища. - Тень. Потерял. Так темно, что её и не видно. А если тени нет - значит, и ты не жилец. Придётся вырезать картонный протез, чтобы косить под живца. И брюнет вздрагивает от внезапно раздающегося хриплого смеха, звучащего как-то обречённо. Он знает, что его колдуна с вишнёвыми глазами часто посещают мысли о неизбежном исчезновении, но каждый раз не может понять, почему это происходит. Седой мыслит так, словно непременно должен стать ничем, уйти из Дома, словно видит будущее, но Череп раз за разом думает, что не позволит ему этого. И он просто накрывает чуть дрожащие пальцы своей горячей ладонью, и кажется, что ледяная кожа под ней сейчас просто расплавится от жара. Одна рука - поверх белизны кожи, а другая - повелительно на задней части шеи, болезненно-тонкой, невероятно хрупкой. Он знает, что прикосновения успокаивают Седого. - Можно же и без тени жить, - брюнет чувствует себя глупо, произнося такие странные фразы, но, кажется, и они приносят немного покоя в душу колдуна. - Можно. Облаком быть, например. Свободным и лёгким, - альбинос вновь выдыхает дым в потолок. Бледная рука под ладонью Черепа всё ещё дрожит, и когда тот пытается переплести их пальцы, Седой и вовсе вырывает руку, чтобы спрятать её в кармане истёртого временем халата - не любит прикосновения к рукам. К тонкому телу под тканью старого халата - ради бога, но к рукам, творящим магию Дома из забытых кем-то вещей, - нет. - Когда будем облаками, сможем стать теми, кем захотим, - ухмыляется парень. Он добавляет, что Седой научится ходить, а Череп - держать его за руку, но только мысленно. Но колдуну и этого хватает - он улыбается тонко и касается чужих покрасневших плеч. Лето в Доме всегда невероятно жаркое. Седой не всегда может сполна насладиться его теплом, но ему хватает и того, что дарит ему Череп. И рядом с ним, подставляясь под чуть грубые поцелуи, можно довериться ощущению этого невероятно хрупкого, но волнующего счастья.