Suho's song. Light me up

Август в Будапеште выдался необычайно жарким: спиртовые градусники радостно показывали малиновым тридцать семь градусов по шкале Цельсия, а стрелки различной старинности барометров как легли на отметку "Сухо, солнечно", так там и замерли. Редкие люди, которым приходилось выбираться из относительно прохладного дома на улицу, старались как можно скорее шмыгнуть в метро, а не добираться до пункта назначения - пусть он и в двух кварталах всего - пешком или на велосипеде. Чунмён метро не любил. Конечно, при острой надобности срочно добраться из третьего района Буды в двадцать третий район Пешта, он как миленький сядет хоть в метро, хоть в трамвай, хоть к чёрту в колесницу, лишь бы успеть. Однако за пару лет жизни в венгерской столице (по факту - жизни на два совершенно разных города, пусть и объединённых формально мостами через Дунай) таких ситуаций было до смешного мало, а потому кореец спокойно гулял по любимому району в простой черной футболке, серых джинсах-скинни (ох, сколько раз эти джинсы спасали его от ободранных коленок при шатаниях по развалинам!) и кедах на босу ногу. Не то, чтобы Чунмён особенно любил жару, но как человек, выросший в душном и жарком Сеуле, считал себя вполне способным её вынести. Но то ли жара считала иначе, то ли будапештское солнце так сильно отличалось от сеульского большей вредностью, однако очнулся Чунмён уже в номере какой-то гостиницы, по виду - очень и очень недешёвой. Ещё более удивительным оказалось для юноши то, что он лежал в чьей-то чужой постели, причём из одежды на нём не было ничего. То есть абсолютно. С трудом осознавая себя, Чунмён повернул голову направо - машинальная попытка проверить будильник на тумбочке - но вместо этого уткнулся взглядом в чью-то широкую спину. Спустя пару секунд бессмысленного впяливанья взгляда в эту самую спину он понял, что она принадлежала довольно спортивно сложенному мужчине, чьи волосы были выкрашены в пепельный блонд. - Извините, - робко начал Чунмён по-корейски, - Вы не могли бы объяснить мне, как я здесь оказался? Пепельноволосый отвернулся от окна: - За тобой должок - я знаешь ли, рассчитывал потратить единственный выходной здесь не на выхаживание перегревшихся соотечественников, а на прогулку по Будапешту. Чунмён осоловело кивнул, не вполне понимая, о каких соотечественниках говорит этот странный мужчина. Однако вместо того, чтобы ответить сразу, он на всякий случай взял пятисекундную паузу, и это всё-таки помогло. - Хотите, я устрою Вам экскурсию в качестве компенсации? Скепсис на лице пепельноволосого не заметить было невозможно. - Допустим, хочу. Однако уже после получаса прогулки по нарядному вечернему городу скепсиса у мужчины (Кая, как он представился) явно поубавилось: Чунмён, успевший за время жизни в Венгрии не один раз пройти Будапешт насквозь тропами, далёкими от туристических, знал, казалось, все тайные и не очень обходные пути, позволяющие максимально насладиться красотой города, не наталкиваясь на докучливых роящихся туристов, увешанных фото- и видеоаппаратурой). Разумеется, иногда им приходилось всё же выходить на оживлённые открытые пространства - к Чумной колонне около Будайской крепости, например, или на мост через величественный Дунай. Прогулки по Пешту, однако, не случилось: едва небо начало розоветь, как Чунмён объявил, что вот-вот стемнеет, а в ответ на все возмущения Кая просто отбуксировал последнего к набережной, оставив дожидаться чего-то у скульптуры девочки в карнавальном костюме, которую местные (по утверждению того же Чунмёна) называли принцессой. Сам Чунмён вернулся через пять долгих минут, держа в руках две бутылки тёмного стекла, покрытые мелкими капельками от контраста температур. - Отличное вишнёвое пиво, - пояснил он на удивлённый взгляд своего экскурсанта, - меня знает хозяин пивной, так что дал в долг, - и под пристальным взглядом Кая юноша отпил из своей бутылки, как бы доказывая этим, что пиво раз - безопасное и два - приятное. Кай, очевидно, решив, что раз с Чунмёном не произошло ничего страшного от пива, то и с ним всё будет в порядке, тоже сделал пару глотков. Напиток приятно холодил язык, и в нём не чувствовалось обычной для даже самого хорошего пива горечи - только вишнёвая пряная сладость. - Чонин, - вдруг рассеянно сказал он, - моё настоящее имя - Чонин.