***
В комнате было темно. У меня кружилась голова. Ни следа из того, что было тут вместе с тем самым монстром, я не могла заметить из-за жуткого головокружения. — Дура, — слышу я насмешливый голос где-то рядом. Я поворачиваюсь в его сторону и вижу это чудовище. — Ты пропустила все самое интересное, «Понико». — Почему?.. Кто?.. Что ты такое?.. – спрашиваю я. Мой голос охрип от громкого крика. Сердце бешено колотилось в груди, намереваясь вырваться наружу. — Не спрашивай никогда, что я или кто я. Все, что тебе следует знать — его голос охрип, как и мой, однако я так привыкла его слышать, что заметила это не сразу, — я здесь твой союзник. Только сейчас я поняла, что произошло. Мадоцуки услышала меня и решила все-таки «убить». А он спас меня. Он прогнал эту девушку. Он напугал ее и прогнал отсюда. Повинуясь ежесекундному порыву, я подошла к этому монстру и прижалась к нему своим телом. Мои руки повязли в его черной «плоти», продолжавшей растекаться по полу. — «Понико», что с тобой? — впервые я услышала в его голосе удивление. Впервые не было этого ощущения, что буквально все идет по его плану. — Она не скоро вернется, «Понико». Правда. Я почувствовала его руку на своей спине. Из моих глаз текли слезы и я все еще хотела кричать от ужаса и неожиданности. Мы долго вот так простояли. Он что-то говорил, пытаясь меня успокоить, но я не слышала. Его «плоть» шипела, стекая по моим рукам. Я не хотела открывать глаза. Не хотела видеть, как его тело исчезает. Это все слишком для меня. Я очень хочу, чтобы это казалось простым сном, но я понимала, что из всех реальностей эта — самая настоящая. Тут уже ничего не сделаешь. — Эй, открой же глаза, «Понико», — слегка рассерженно и капризно прозвучал голос. По сравнению с обычным изобилием эмоций, сейчас он был уставший. Я нехотя отстранилась и приоткрыла глаза. Перед мной стоял молодой мужчина низкого роста. У него были длинные черные волосы, всклоченные, никогда не видевшие расческу. Одет был в такую же черную, как смоль, мешковатую одежду. На его лице были заметны старые шрамы, розовые, выделявшиеся на фоне белоснежной кожи. Он улыбался. — Нравится? — спросил он, подходя к кровати и садясь на нее. — Ты похож на учителя, — ответила я, садясь рядом. В таком виде он и правда был похож на Масаду, живущего на космическом корабле. Там, где все вокруг белое и пахнет лекарствами. Там, где она пропадает чаще. Говорят, Мадоцуки любила того, чьи память и внешность отдали ему. Я не знаю. Не мое дело. Но он напоминал сейчас именно его. Повисло молчание. Я хотела спросить, откуда на его лице эти шрамы, но прекрасно знала нервозность этого… существа? Наверное, он не знал, что сказать. Или ждал от меня той реплики, которая разрядит обстановку. Но ни он, ни я не открывали рта. На ковре все еще растекалась вязкая и липкая черная жижа. Что бы не смотреть на шрамы, я перевела взгляд на эту лужу. Однако, боковым зрением я все еще видела улыбку, слегка рассеченную бледно-розовым порезом поперек. Длинные волосы падали на глаза. Видимо, так он хотел скрыть шрам над правым глазом. Но я все видела. Мне не было его жаль. Ничуть. Я прекрасно поняла то, что он — чудовище. Возможно, даже не настоящее. Возможно, одинокая жизнь в этом домике, который я до тошноты и потери сознания боюсь покидать дольше, чем на несколько секунд, возможно же, что она преподнесла мне такой подарок, как психические отклонения? Теперь моя голова «особенная»? Это ведь просто галлюцинация? А может, я уже давно больна? Я ведь слышала его почти с самого начала. Почти с того дня, когда я проснулась здесь и больше не засыпала. Здесь незачем спать. Так он сказал. — Здесь незачем спать, — повторила я шепотом последнюю пойманную мысль. Он встрепенулся и посмотрел на меня, смахнув волосы с правого глаза. Левый все еще закрывали длинные черные пряди. — Из всех моих слов, — наконец заговорил он почти шепотом, — ты запомнила самую бесполезную фразу. Ты и правда дура, «Понико». Я снова сфокусировалась на черной луже, которая уже текла у наших ног, переползая с ковра на голый пол. — Что это? — спросила я после долгого молчания. Мне не сильно хотелось знать, но я спросила. Иначе бы он ответил на вопрос, который я не задала. — Это вся твоя боль с момента пребывания здесь, — равнодушно ответил он. Его голос звучал как будто механический. Сколько я уже здесь? Под матрацем лежали старые календари, обновляющиеся автоматически, без моего участия. Я просунула руку под твердый матрац и вынула стопку картонных календарей. Пролистав их, я обнаружила, что прошло около десяти лет. Прекрасно, я совсем потеряла счет времени. Я не знаю, как я выгляжу. Наверное, постарела. — Сними свой свитер, — так же механическим тоном произнес голос. Видя мое замешательство, он улыбнулся, тряхнув головой и уже менее лишенным эмоций голосом сказал: — Я покажу тебе кое-что хорошее. Не бойся так, я не трону тебя без твоего согласия. Я подняла вверх зеленый свитер, попытавшись вылезти из рукавов. Но я так долго не пыталась сменить одежду, что просто упала на бок в своих нелепых попытках. К счастью, такие потребности, как сон, туалет и пища тут были второстепенными, если вообще были. — Не мучай себя, достаточно! — засмеялся голос. Я села обратно не с первой попытки. — Твои шрамы исчезли. Полностью целая кожа, — мягко сказал он, переведя взгляд на черную жижу. — Будто эта девчонка никогда не наносила тебе этих ран. И так теперь будет всегда. — Откуда ты все это знаешь? — я сама не заметила, как стала проявлять к этому интерес. Наверное, мне просто нечем занять себя. Ведь так? — Я есть предательство и ложь. То, что связывает всех в этом безумии, — философским тоном изрек он, роняя голову мне на колени. — Каждый обещал, что будет с ней. Каждый говорил, что она дорога им. Каждый бросил. И хотя этот твой учитель принес больше всего страданий ее сердцу и разуму, ты была первой, от кого она узнала боль одиночества и предательства. Поэтому я именно с тобой. Понимаешь? Я не понимала, потому и не ответила. Он вздохнул. Было видно, что он хотел сказать еще, но он молчал, рассматривая меня. Спустя несколько минут, которые для моих затекших коленей казались целой вечностью, он поднялся и опустил салатовый свитер вниз, аргументируя тем, что сегодня тут холоднее, чем он представлял. — Я знаю, что спать здесь бесполезно, но постарайся уснуть ненадолго, «Понико», — сказал он, когда пол и ковер почти впитали вязкую жижу в себя. Я нехотя закрыла глаза, роняя голову на подушку и проваливаясь в темную пустоту. Здесь бесполезно спать потому, что сны здесь все равно не снятся.***
Прошло довольно много времени с тех пор. Я не видела его, но продолжала слышать голос. Он нес всякую чепуху постоянно, но с наступлением темноты он просил меня держать свет включенным. Все равно эта девушка, чье имя я не могу запомнить на долгий срок, не захочет сюда заходить. Видимо, запомнила надолго то, каким чудовищем был тот, чье имя я не знаю полностью. Я не знаю, что произошло, но мне даже немного нравилось это чувство, когда не стоит бояться. Всегда есть тот, кто встанет на защиту. Пока я размышляла о том, как долго тянется время в этой безлюдной комнате, в практически полном одиночестве, свет внезапно погас и все вокруг затряслось. — Да! Наконец мы станем свободны! — ликовал Убо, перекрикивая мои собственные мысли. От бешенной тряски я упала на пол и почувствовала, как разбиваются локти и колени. — Эй, дура, когда все трясется, нужно держаться за прибитое к полу, — что это? В его голосе проскользнули нотки беспокойства за меня или это воображение от страха разыгралось? Однако, спросить, что его так взволновало, у меня не вышло. Тело пронзила острая боль и я почувствовала, как все внутренности покидают меня, выбрасываясь наружу. На мгновение я перестала различать что либо перед собой, а потом увидела его бледные руки, покрытые высохшей кровью и старыми незажившими порезами. — «Понико», я рядом, окей? Держи меня за руку, если боишься, — я попыталась схватить его руку, но все перед глазами двоилось и я лишь сотрясла воздух своим действием. — Какая же ты дура! — зарычал Убо, крепко сжав мои пальцы. Все затряслось сильнее. Его бледные пальцы, слегка светившиеся во мраке, стали рассыпаться на осколки, больно ранившие мою руку. — Она умирает, — пояснил он, имея ввиду ту самую девушку с косичками, в розовой кофте. Его голос стал тише, чем обычно. — Это как-то скажется на нас? — спросила я, слыша себя будто со стороны. Мой голос дрожал, он словно не принадлежал мне. — Да. Мы спасены. Мы можем вернуться к той жизни, которой мы жили когда-то… Если жили, — впервые я слышала столько эмоций в его голосе, помимо ликования или ярости. — Я… — Я буду скучать! — перебила я его, чувствуя, что еще немного и я лишусь своего последнего собеседника в этом мире. Он исчезнет. Я исчезну. Все исчезнет. — Я тоже буду скучать по твоей неуклюжести, — он усмехнулся. Я услышала треск и увидела со стороны, как мы оба рассыпались, словно разбитое стекло. Это и есть смерть? Я должна была ее увидеть? Это и есть то самое спасение?! «А ты соврал мне, мы умираем вместе с ней» — пронеслось у меня в голове прежде, чем боль исчезла и осколки растворились в темноте.