Впусти

– Они снова убивают друг друга, да сколько… Мотылёк обречённо бился с хрупким стуком о стекло лампы, источающей уютный жёлтый свет. Длинная тень от руки пересекла ветхие рукописи, золотистые в отблесках света пальцы нетвёрдо сжались на гладкой ручке деревянной кружки. – …можно, – с горьким, отдающим полынью вздохом закончил Хильдор, бессильно зарываясь пальцами другой руки в некогда перехваченные кожаным ремешком волосы. Развязавшийся ремешок одиноко лежал где-то у ножки стула, в отчаянии стянутый и брошенный тогда, когда мужчина, бессвязно восклицая что-то горькое, бережно вчитывался в полуистёртые буквы, повествующие о выжженной, покрытой пеплом страницы истории этого мира – второй братоубийственной битве эльдар… Горячий напиток пах можжевельником и осенними листьями, дождь за окном косо кромсал мрак, а древние рукописи надсадно кричали болью, надрывно визжали смертью и глухо стонали ненавистью. Хильдор не знал, когда и почему он, разбирая книги, обратил внимание на жёлтый уголок не похожего на обычные рукописи листка. Чем-то неуловимо-прозрачным дрожал он, сиплым, хрипло трещащим голосом прося: «Прочти меня, прочти, прочти!». В затылке зазвенела такая же прозрачная, размытая и точная до нелепости мысль: «Рукописи не говорят». Конечно, листок говорил. Неясными рунами, разным почерком, чем-то травяным и кровавым, беззвучно, необъяснимо – говорил. Неясно. Смутно. Два слова, в которые можно было вместить эту дикую и неправильную историю с рукописью. Ибо она, без сомнения, была написана эльфами. Теми самыми эльфами, которые покинули печальные земли на кораблях зари. И если отплытие было для них восходом, то для людей кровавым закатом лопнула последняя надежда на великие союзы дружбы и мудрости. Хильдор метался по дому, лихорадочно выбрасывая один словарь за другим. Страницы не могли отдать свой секрет и впустить человека в мир, пахнущий хвоей, вереском и кровью. Они мучительно желали, чтобы их прочли, но… …люди забыли язык. Забыли, как забывают, в какой коробке лежит старая одежда, которую жаль выкинуть. Люди, кажется, забыли всё хорошее. И помнили только страх перед золотыми лесами и серебряными городами, ненависть к непохожему и странному, и – снова – ужас, каменный древний ужас. «Как мы могли допустить, чтобы эти чародеи жили на наших землях?». Кажется, то, что земли совсем не «наши», люди тоже предпочли забыть. …Хильдор искал. До отчаянья, до бессильных слёз – искал. Ключ. Разгадку. Ответ. И – нашёл. Древний словарь с вязью странных (страшных?) рун и неясным объяснением, как эти руны читать. И Хильдор читал. Читал до смутных голосов в голове и теней перед глазами. Они оживали. Они, жившие в ветхой и славной древности. Они жили, любили и предавали. И убивали. Иногда – просто так. И все эти горькие надсадные отговорки Клятвой казались неправильными и кривыми. Хильдор всё же думал, что судьба не может заставить убить. А жажда крови или месть – может. Они убивали. Друг друга. Не так, как люди, но убивали. И вера в светлое и эльфов рушилась, как медленно рушится старое – некогда величественное – строение. Или королевство. Королевство веры в эльфов и в добро. Как глупо. – Они снова убивают друг друга. – Горечь, почти пьяная горечь сквозит в свистящем вздохе. – Впусти меня, – надрываются голоса за окном, а, может, это дождь просит – умоляет? – пустить его погреться. – Макалаурэ, значит? – хмыкнул мужчина, содрогаясь от внутреннего холода. Ноги будто погрузились в ледяной песок – и, кажется, в тот самый, по которому бродил нолдо. Боль в выжженной руке – пламя на руках. Равнодушный холодный песок – лёд Хелкараксэ. Море. Вечное. Утерянный свет – там, в глубине, такой близкий, такой… …далёкий. – Впусти, впусти… Ты читаешь наши жизни – впусти нас… Впусти меня. Мои ноги промёрзли, утопая в песке, мои пальцы изрезаны струнами, мой голос сух и надрывен – впусти меня в свою можжевеловую ночь, она горяча, как обман, она согреет меня, согреет нас… – Где-то сейчас этот Песнопевец? – тихо спросил то ли у себя, то ли у кружки Хильдор. – Я здесь, я в каждом твоём вздохе и в каждой ноте грусти. Песок засыпал мои глаза, я слеп, море ревело передо мной, я глух – я хочу петь до дрожи в пальцах, впусти меня… – Не впущу! – оскалился мужчина, судорожно сминая уголок драгоценной рукописи. – Спать пора, уже и голоса мерещатся, - неуверенно продолжил Хильдор чуть тише. – Глупая сказка про эльфов. Нет никаких эльфов. Конечно, нет. – Сказка – отговорка для слабых, я жив – слышишь? – я живу в каждой песне… Иные братья оставили после себя кровь, иные – мастерство, а я оставил песню, Песню… Великую песню – передай её Морю, скажи, как я ненавижу его и как хочу выпить до капли, чтобы достать свет и проклятье со дна… Впусти меня.

***

Об этом говорили долго. Один человек по имени Хильдор нашёл в домашней библиотеке невесть как забравшийся туда документ, представлявший собой историю «Эльдар» от «Пробуждения» и до великой победы над «Злом». Рукопись была признанна старинной подделкой, а само существование так называемых эльфов снова представилось спорным. Не исключено, что эти самые «эльфы» – предки людей, обожествляемые и почитаемые. Никаких «славных» подвигов из тех, что были запечатлены в рукописи, не было, так как наравне с «эльфами» в более поздних историях встречаются люди, которые «воюют» рядом с «Перворождёнными». Язык так же признан далёким предком современных наречий. История, озаглавленная «Квента Сильмариллион», передана в собрание сказок для детей. Человек по имени Хильдор признан умалишённым (утверждает, что Маглор – таково имя одного из героев сказки – хочет войти в дом и отомстить Морю) и сейчас содержится под пристальным наблюдением лучших лекарей Средиземья. Очевидно, Хильдор неопасен, но он сеет смятение среди порядочных людей своими дикими рассказами о мифических «эльфах».