Косточка

      За столом было жарко и громко, а ещё пахло чересчур ярко и зазывно, на вкус довольно-таки скромного аппетитом Шикамару, и потому он, превозмогая лень, тяжесть в животе и давление навалившихся на него с боков тел, выполз из душной комнатушки на воздух. Не в его правилах было свободно и нагло разгуливать по чужому дому без конвоира в лице его законного хозяина, однако ситуация действительно обязывала: изначально они договаривались собраться всем вместе дома у Кибы, чтобы тихо посидеть и поговорить по душам, последними событиями сильно искалеченным, но в итоге языки у всех развязались настолько, что тему тяжело переживаемой его учениками смерти Асумы было решено поставить под запрет, а вместо этого начались активные обсуждения нового плана по поимке Саске, которого они упустили снова буквально на днях. Как раз собиравшаяся по делам на момент прихода Шикамару Хана настояла на том, чтобы её братец хорошенько позаботился о гостях, сказала, что мамы не будет ещё два дня, и, конвульсивно подёргав головой в сторону одного из кухонных шкафчиков, ушла в сопровождении собак. Киба вместе с наиболее деловитыми из всех собравшихся, не заморачиваясь, быстренько организовал пир и, поломавшись, выудил из шкафа две бутылочки саке. Собственно, веселье началось именно с этого, хотя пили немногие (некоторым попросту не наливали) и понемногу, другие же успели надышаться, а в основном все очень даже тривиально разговаривали и ели, совершая периодически налётные вылазки на кухню. К слову, именно на кухню и ретировался разморенный, но трезвый совершенно Шикамару, так как там, где они расположились, из-за шума было тяжело думать, из-за обилия запахов – нечем дышать, а из-за их источников, как Шикамару справедливо рассудил, скоро могло стать нечем переваривать.       На кухне было свежо и одиноко, и Шикамару облегчённо плюхнулся за стоявший там стол. На самом деле он был не первым, кто возжелал покинуть их развесёлую компанию: раньше всех стало нехорошо Хинате, которую уговорили попробовать совсем немного саке, и которая сидела сейчас в тихой и проветриваемой Кибиной спальне, мучаясь головокружением; и лишь немного отстал от неё Сай, собиравшийся пойти прогуляться трижды, но все три раза остановленный слепой в своей заботе Ино, что продолжала снова и снова наполнять его тарелку. Сам Шикамару был четвёртым и своим предшественникам искренне сочувствовал, лишь чуть-чуть саркастически думая о том, что Саю следовало что-то заранее почитать, чтобы знать хотя бы в теории, как можно убедительно сказать женщине «нет».       Что касается третьего беглеца, то он – она, если точнее – нашёлся в тот же момент, как Шикамару, оклемавшись, приподнял с локтя голову: распахнутое кухонное окошко, старое и сломанное, выходило на веранду на заднем дворе, где и, невесть зачем, обосновалась Чоджи. Ещё с веранды веяло предвечерней прохладой, вместе с тем – мягким солнечным теплом, и оттуда же доносились подозрительно частые всхлипы, заставившие Шикамару сначала покряхтеть, затем потянуться и наконец осторожно двинуться к выходу во двор. Шаги получились тихими, звук отодвигаемых сёдзи – неслышным, а вот половичка у порога визгливо скрипнула. Шикамару вздохнул и привалился к стене плечом, высовываясь на улицу лишь по пояс.       Чоджи вскинула голову и спешно повернулась на звук, плотно и несколько опасливо сжимая блестящие губы. К одной из татуированных спиралью щёк прилипла, свернувшись кольцом, отливающая рыжим прядь волос (в честь долгожданного выходного – непричёсанных совершенно), а другая не очень-то красиво бугрилась трудно определимой на вид фигурой. Шикамару предположил, что там трусливо прячется недожёванный арбуз, так как блестели губы и щёки Чоджи влажно, в тарелку, стоящую рядом с её левым бедром, были свалены полосатые корки, а он сам, как ни крути, слыл гением дедукции. Всхлипы в это же мгновение прекратились, и Шикамару с трудом подавил в себе желание очень пристально посмотреть на Чоджи с недовольством, так как из всего следовало, что потревожившая его воображение ситуация на деле оказалась самым обыкновенным (одиночным) поеданием арбуза с чавканьем в качестве звукового сопровождения.       – Чоджи?.. – бодро, вопреки собственному же состоянию, позвал её Шикамару. Чоджи шумно втянула обратно потёкшую было с краешка рта розоватую влагу и кивнула, мол, угадал. – На столе осталось ещё много мяса, а Киба уже замариновал новую, большую партию… Что ты здесь делаешь?       Чоджи нахмурилась. Шикамару приподнял брови, но говорить больше ничего не стал, потому что Чоджи уже оторвала левую руку от колена, на котором она и покоилась, и подняла вверх палец. В действительности хотелось смеяться, но после плотного «обеда, ужина и вместо завтрака следующего дня» Шикамару было очень трудно как-либо функционировать, и потому он терпеливо ждал, пока она прожуёт. Ну или утрамбует сначала тот многоугольник, а потом уж прожуёт.       – Ино намекнула, что мне уже хватит, – пояснила Чоджи, добив терзаемый ранее арбузный ком во рту, и тут же потянулась за новым куском вправо. Шикамару не удержался и всё-таки вздохнул осуждающе, когда она жестом предложила ему угощаться, тогда как ему даже просто стоять нравилось не очень.       – О. И ты так просто поняла этот намёк? – Он ухмыльнулся, прищурившись. Чоджи замерла, потому что, вероятно, задумалась. Арбуз, от которого отвлеклись, в принципе, лишь ненадолго, удумал, видимо, сбежать, ибо торопливо потёк по её пальцам, а потом и сразу по локтям прямо на круглые голые коленки, чего Чоджи, продолжая болтать свешенными вниз ногами и почти касаясь пальцами травы, не замечала.       – Ну… Ино может быть очень убедительной, когда того захочет? – неуверенно предположила она, весело улыбаясь. Шикамару фыркнул:       – Ну да, действительно.       Чоджи улыбнулась шире, обнажив сверкнувшие на загорелом лице зубы, которыми и откусила затем приличный такой кусок яркой мякоти, хрустнувшей обиженно, не иначе как признав поражение. Шикамару позволил и себе улыбку, промолчав совсем недолго и впоследствии спросив подскочившим чуть выше голосом, которым он разговаривал обычно лишь с Чоджи, Ино и Наруто – по-доброму снисходительно и даже ехидно:       – Ты именно поэтому пришла догоняться арбузом сюда, где никого нет? Потому, что Ино тебя хорошо убедила?       Чоджи прыснула сразу и прямо в настрадавшийся арбуз так, что, когда она от него отстранилась, к её щеке пристали сразу две косточки, а одна – даже совсем рядом с хорошо знакомой ямкой.       – Потому, что Ино не уточнила, чего именно мне хватит! – торжественно, однако и срываясь периодически на хохот, сообщила она, и на этот раз запоздало поперхнулся смешком зависший взглядом на её щеке Шикамару, прижав кулак к моментально взбунтовавшемуся животу.       Чоджи небрежно лизнула откровенно уделанную арбузным соком ладонь и переместила блюдо с пола к себе на колени, чтобы освободить место другу. Тарелка накренилась воистину предательски, и уже успевшая занять себя в целом и свои руки в частности новым куском Чоджи решила, что потерю посудинки она хоть и переживёт, но будет очень неловко перед Кибиной мамой, поэтому куда проще посидеть с напряжёнными, вытянутыми вперёд ногами. Шикамару разогнулся, ступил-таки на веранду и осторожно опустился, как и Чоджи, прямо на дощатый пол, выставляя руки за спиной и откидывая назад голову. Он покачал ногами, и в пятку ткнулся, щекоча, потревоженный цветок.       – А ты чего ушёл? – невнятно, обрабатывая очередную корку, поинтересовалась Чоджи. – Объелся, что ли?       – Ага. В меня больше ничего не влезет. Возможно, никогда.       Чоджи фыркнула и поморщилась.       – Глупости. Вообще, если не доел, мог бы и мне принести. – Шикамару в ленивом возмущении даже напрягся и смог удержать ровно голову на ноющей шее. «Так я и знал, – хотелось сказать ему, – только для этого я тебе и нужен». Однако, боясь всерьёз расстроить такими обвинениями добродушную Чоджи, Шикамару засунул свои почти не оскорблённые на деле дружеские чувства куда поглубже и уже собрался было оправдаться тем, что он не знал, где её искать, когда она, судя по всему, заметив тень ну очень ошеломлённого блеска в его глазах, продолжила со смехом: – Я бы помогла!       Шикамару решил, что это уточнение – не очень-то и бальзам не то что его сердцу, но и тем же покорёженным представлениям об идеальной дружбе, но злиться на Чоджи у него не получалось с самого детства.       – Ешь уже свой арбуз, – протянул он недовольно, так как Чоджи всё ещё смотрела на него, ожидая ответа, и отнял блюдце с корками. Удостоившись благодарного и в какой-то мере даже восхищённого взгляда, Шикамару ещё немного повздыхал, прежде чем отвлечься от объедающейся и временами дёргающей его по пустякам подруги на всё вокруг.       Что-то пошло не так. Вскоре Шикамару понял это, а ещё понял то, что успел прочно затеряться в своих мыслях, а значит: говорить о том, как скоро он заметил неладное, было затруднительно. Чоджи рядом всё ещё хрустела и чавкала, но при этом уже указывала на что-то рукой, а сам Шикамару – вот это неожиданность – довольно активно ей кивал. Объедков в тарелке на его руках заметно прибавилось, и, отметив это, он наконец-то понял, что же его потревожило. Конечно, назвать тревогой это нечто можно было лишь с большой натяжкой, однако возникшее чувство, как минимум – неудобство, как максимум – желание передёрнуть плечами или даже почесать темечко под резинкой, было очень настойчивым. Чёртов арбузный сок, капающий с пальцев Чоджи каждый раз, как она складывала в блюдце очередную обглоданную корку, пропитал брюки на его бедре до кожи, успел подсохнуть и слепить Шикамару с его же штанами, казалось, на веки вечные.       – Чоджи, – громко начал он, намереваясь напарницу по крайней мере поставить в известность, ибо та либо ничего не замечала, либо хорошо делала вид, но Чоджи повернулась к нему скоро и доверчиво, и Шикамару пришлось закусить изнутри щёку, случайно цапнув и губу, лишь бы не рассмеяться.       – М? – Шикамару подумал, что на более членораздельный вопрос в таком положении не решился бы и он, и потому просто покачал головой, наверное, выглядя при этом забавно и слишком подозрительно. Чоджи вполне ожидаемо засопела и нахмурилась, и принялась с ожесточением пережёвывать всё то, что секундой ранее едва помещалось у неё во рту, грозясь вырваться на свободу и спрятаться в траве. – Чего ты?.. – спросила она настороженно, тыльной стороной ладони вытирая мокрый сладкий подбородок.       Шикамару сделал лицо как можно более серьёзным, чтобы так же серьёзно что-нибудь ответить, но в итоге пожал плечами, проследив глазами скатившуюся со щеки Чоджи косточку, и поцеловал, неловко развернув её к себе за предплечье. Початый арбузный кусочек мазнул его по запястью своей сахарной липкостью, с тарелки, которую он по-прежнему удерживал одной рукой, парочка корок с игривым «шурх» скатилась в клумбу, губы Чоджи, расслабленно приоткрытые, дрогнули, и Шикамару почувствовал, как его собственные против воли растягиваются в улыбке.       Собственно, отстранился он именно потому, что давить смех, пусть и беззвучный – мысленный почти что (но от этого не менее иррациональный), больше было невозможно. Шикамару потёр пальцем нижнюю губу, прислушался к ощущениям и с неудовольствием постановил, что его организм только что «съел» едва ли не добрую половину арбуза и теперь просил отмотать время на день назад, когда объём пиши, предлагаемый ему на переработку, ещё держался на отметке «даже и добавочку можно». Впрочем, эта проблема померкла тут же, как он заметил, что Чоджи смотрит на него с почти что строгим любопытством.       – Чего ты? – повторила она, и Шикамару задумался.       – А, – растерянно отозвался он, скосив глазами в сторону, а потом спокойно улыбнулся. – Косточка.       Но вот тут его ждало разочарование: косточки, на которую как раз собрался свалить все грехи Шикамару, на щеке его напарницы не было, а сама она вдруг посмотрела на него понимающе настолько, что ему стало не по себе. Чоджи ткнула пальцем – не совсем аккуратно, и потому задев ногтем оголившуюся десну – в краешек его рта и усмехнулась привычно: весело и дружелюбно, так что Шикамару бы практически отпустило, если бы не довольно странный для хорошо изученной им Чоджи жест.       – Чт..?       – Косточка. Косточка, Шикамару.       Шикамару так и не понял, был ли он больше смущён или же находился в некоем ленивом подобии злорадства, но Чоджи улыбалась ему зубасто и очень доверчиво, и её уши откровенно пылали огнём. По правде говоря, понимать ему было некогда.       – А что это вы тут делаете?       Наруто появился в распахнутом окошке, выходящем на веранду, неожиданно и так же неожиданно гармонично вписался в натюрморт из потрёпанной временем деревянной рамы, простенькой занавески и горшка с каким-то цветком на подоконнике. Наруто улыбался широко и сыто, одними губами, левый его глаз смотрел пристально и лукаво, а правый – над немилосердно подпёртой кулаком щекой – излишне прищурено и оттого смешно. Шикамару при его появлении со своими многочисленными мыслями и эмоциями справиться не сумел и поэтому сканировал действительность лишь обрывками восприятий да пропускал их через супер-мелкое сито того, что было надумано ранее – в более благоприятный момент для мышления в принципе. «То, что ты не делаешь с Сакурой, потому что она может лёгким движением руки вбить тебе нижнюю челюсть в верхнюю», – вертелось у него на языке, но если ответить так, то Наруто поднимет такую шумиху, какую не заглушить и оглашением гениальнейшей тактики выслеживания засранца Саске, а бросить оправдательное «Ничего» мешала Шикамару гордость. Ленивая, но гордость. Поэтому Чоджи сориентировалась быстрее или просто повела себя как обычно.       – Что тут у нас? – заинтересованно спросил у самого себя Наруто, облизнувшись, и наконец перестал просто порхать пальцами над протянутой к нему тарелкой, выбирая кусище побольше.       Ел он арбуз аппетитно и громко, переводя задумчивый и обманчиво равнодушный взгляд с одного на другого. Чоджи лишь с улыбкой принялась за лежащий к ней ближе всего будто шёлковый на свету полумесяц, а Шикамару в ответ смотрел скептически, но к таким гляделкам Наруто приноровился ещё за время обучения в академии.       – На улице… как, не холодно? – снова начал он, придержав огрызок в ладони. Вопрос предназначался явно Шикамару, и тот уже собрался с силами, чтобы спокойно, по мере возможного в таком-то напряжении, ответить, но Наруто заискивающе, совсем как ребёнок, оскалился и обратился уже к Чоджи: – Можно я ещё один возьму?       – Конечно, бери! – Та с удовольствием отложила собственную корку в блюдце на руках у Шикамару и поднесла к окну пёструю от мякоти тарелку.       – Ой спасибочки! – хихикнул Наруто, задумался и стянул ещё два. – Ну, я пойду… – уверил он их обоих, осторожно, чтобы не удариться головой о раму, забираясь в кухню и глядя практически виновато. Шикамару раздражённо хмыкнул: вина была вполне себе притворной. – Не буду мешать, да? – постепенно отдаляясь, прошелестел Наруто как-то слишком намекающе.       Шикамару, ждущий подвоха, как нечто само собой разумеющееся, ещё смотрел ему вслед какое-то время, периодически поглядывая в сторону Чоджи, которая бойко догрызала последний оставшийся от огромного арбуза кусок. Впрочем, дождался он лишь тихого смешка и полосатого огрызка, прилетевшего ему с силой в затылок через злополучное окно спустя минут десять.