Тепло твоего тела

Ночевать первый раз в чужом доме всегда непривычно, неуютно и как-то неправильно. А когда тебя буквально силком укладывают в хозяйскую кровать, нежно гладят по голове и сильнее кутают в теплое одеяло - непривычно вдвойне. Хозяин желает спокойной ночи и тихо удаляется в гостиную, где неудобный диван с выпирающими пружинами и вечный сквозняк, что забирается под домашнюю футболку, мелкими мурашками пробегаясь по спине. За окном бушует вьюга, пронизывая до костей, а Сехун блаженно потягивается в теплой кровати. Он утыкается носом в подушку, вдыхая до боли любимый запах, и обнимает ее руками, сильнее прижимая к себе. Се перекатывается с бока на бок и мнет чужое одеяло, но сон так и не идет. Тогда он тихонько проскальзывает в гостиную и невесомо, чтобы не разбудить, целует спящего на диване парня в лоб, накрывает его теплым пледом и выходит из квартиры, как можно тише закрывая дверь. Проблемы с отчимом у Сехуна начались еще в детстве. Тот его не понимал, всегда придирался по любимым мелочам, а когда мальчик подрос, начал периодически поднимать на него руку, не стесняясь в выражениях. О долго терпел, скрывал синяки под длинным рукавом и все чаще коротал свободное время на детских качелях, хоть и вырос из них совсем давно. Пока не встретил маленького рыжика с худыми коленками и пухлыми щечками, по нежной коже которых хотелось провести рукой. Минсок оказался старше на четыре года, был рассудительным и тихим, и учился в небольшом институте на окраине города. Его маленькая квартирка стала тайным убежищем Се, перевалочным пунктом в запутанных отношениях с «любимым отцом». Мин никогда не спрашивал об отчиме, молча подсчитывая новые синяки, что расцветали лиловыми цветками на изящных руках. А Сехун никогда не вдавался в подробности, легкой улыбкой благодаря старшего, пока тот наносил охлаждающий крем. - Хен, я принес горячей лапши и твои любимые леденцы,- Сехун заходит в чужую квартиру, как к себе домой, проходит на кухню с пакетом в руке и окидывает взглядом обеденный стол. Привычка готовить на двоих въелась в самое нутро, а Минсок только рад, потому что лучше обедать вдвоем без гнетущей тишины и самокопания где-то в глубине маленькой квартирки. Он раскладывает тарелки, кипятит чайник и кладет две ложки сахара в кружку младшего, потому что Сехун - сладкоежка до мозга костей. Они как-то пробовали устроить марафон по поеданию горячей выпечки и россыпи шоколадных конфет, что притащил О, но Ким позорно проиграл, давясь вторым по счету пирогом, попутно размазывая растаявший шоколад по маленьким пальцам. Се тогда долго смеялся и смотрел на него глазами полумесяцами, смывая с чужих ладоней уже засохший шоколад. - Ей богу, хен, ты как маленький ребенок: ешь мало, пачкаешься много и еще эти пухлые щеки.- Он тыкает пальцем в нежную кожу, заливаясь смехом. Минсок не любит, когда кто-то акцентирует внимание на его щеках, да если бы он только мог, сразу же избавился от них. Он смотрит с возмущением, одергивает руки и сам подставляет их под теплую воду.- Ну, точно, ребенок,- не унимается Сехун, запрыгивая на кухонную стойку, и болтает ногами. - Хочу напомнить, что это ты у нас здесь растущий организм,- Мин хмурит брови, пробегая взглядом по тощей фигуре и длинным ногам,- и куда только девается вся еда? Вопрос больше риторический и Минсок глубоко вздыхает, уверяя себя, что кроме лимонных леденцов больше ничего не возьмет. Сехуна нет вот уже вторую неделю. И не то чтобы Минсок считал дни, оно получилось как-то случайно. Виной тому, наверно, настенный календарь, что висит над кроватью старшего, и помеченные красным маркером крестики совсем ничего не значат. Мин искренне верит, что с парнем все хорошо и, в который раз корит себя за мягкотелость. Подумать только, пройди он мимо растрепанного парня на детской площадке, и в его жизнь никогда бы не ворвался ураган по имени О Сехун: с его смехом, детской непосредственностью, и вечно печальным взглядом, от которого болезненно кололо в груди. Младший возникает на пороге его квартиры так же неожиданно, как и исчез. Весь в снегу, взъерошенный и дрожащий от холода, с разбитой губой и стертыми до крови костяшками на руках. Он то и дело шмыгает носом, пряча покрасневшие глаза под густой каштановой челкой. - Черт, Сехун, я же просил!- Минсок понимает все без слов, спокойный голос срывается на крик, а дрожащие руки пытаются расстегнуть тугую молнию на дутой куртке, но тело совсем не слушается и Мин ругается так, что младший невольно поднимает голову, встречаясь глазами,- нарвался, да? Стало легче? Лезть на взрослого мужика, велико геройство. - Хен… - Молчи, иначе я добавлю еще,- он бросает взгляд на запекшуюся кровь на нижней губе, и снова возвращается к непослушному замку. Молния плавно едет вниз, и Ким скидывает ненужную одежду на пол. Сехун молчит, пытаясь подобрать нужные слова, и послушно идет в ванную, когда его руки касается маленькая ладонь. Минсок хоть и кажется хрупким, но силы в его руках с лихвой хватит на двоих. - Я, конечно, понимаю, что ты меня ни во что не ставишь и не собираешься ничего рассказать,- Мин бережно обрабатывает рассеченную губу и тут же дует на ранку, когда Се шипит от боли,- и плевать ты хотел на мои советы, но это уже перебор. Сехун аккуратно заглядывает в карие глаза напротив и скользит взглядом по пухлым губам, которые теперь находятся непозволительно близко. Он сам не понимает, когда подается вперед и шипит в поцелуй, потому что губа все еще саднит. Минсок не сопротивляется, обвивая руками тонкую шею, позволяя холодным пальцам пробраться под ткань домашней футболки. Сехун первым разрывает поцелуй и прячет покрасневшее лицо в изгибе тонких ключиц. - Он ушел, хен, и больше не вернется,- Се шепчет еле слышно, опаляя чувствительную кожу горячим дыханием, не надеясь, что его услышат. Но Минсок прекрасно слышит и прижимает его ближе к себе, оставляя легкие поцелуи на макушке, а затем на открытом плече. - Все хорошо, мальчик мой. Теперь у тебя все будет хорошо,- он тащит его в комнату, укладывая в теплую постель, и сам ложится рядом, потому что больше нет смысла мерзнуть в пустоте холодной гостиной. Его мальчик здесь, рядом и млеет от нежных поцелуев. Ким еле дотрагивается губами и плавно ведет языком по россыпи синяков, что оставил на прощание нерадивый отчим. Чужие прикосновения такие легкие, почти невесомые, но в них Сехун чувствует всего Мина: его заботу и переживание, а еще немое «Прости» и «Заживай поскорее». Младший тянет Минсока на себя, даря совсем не целомудренный поцелуй, и Мин понимает, что все это было не зря: темный парк, детская площадка, взъерошенный паренек и теплая улыбка в ответ.