***
Мне помнятся теплые руки мамы и отчего-то мокрая тряпка на моем лбу. Тряпка всегда говорила о чем-то неприятном, хорошего от нее не жди. Когда я открывал глаза, то толком ничего не видел. Почему-то все расплывалось и глаза уставали. Наверное, я все же должен проспать до августа, но сейчас еще не третий месяц лета, поэтому-то я не могу открыть глаза. Спать – это тоже неплохая идея. Наверняка на улице продолжаются хмурые дни, вот я и сплю. Сквозь сон я часто слышал тихие разговоры бабушки и мамы, папы и дедушки и всех их вместе. Я чувствовал, что сержусь во сне, ведь они мешали мне спать. Я не знал, сколько я без дела лежал в кровати, но когда проснулся и, сев на кровати, позвал маму, вдруг понял, что мне тут рады. Мама даже ахнула, когда зашла в комнату, но я не понял почему. - Кристофер! Неужели! Когда я проснулся, был конец июня. Это было странно: почему я проспал так мало? На следующий день после моего пробуждения мама разрешила пойти погулять. На улице уже вовсю светило солнце, заставляя футболку прилипать к спине при быстром беге, ветер был знойным, а речка наверняка стала теплее. Я решил отправиться в городской сад, где еще в конце мая я и мои друзья соорудили большой шалаш, чтобы прятаться в нем от жары и от своих врагов – местных собак. Собаки очень хитрые, они начинают бегать за нами, когда кто-нибудь вынесет из дома выпечку или кусочки колбасы. В саду было прохладно, пели птицы, спели яблоки и груши, а из шалаша доносились звонкие голоса ребят. Я сорвал ветку с дерева и пошел к шалашу. Кто-то рассказывал какие-то шутки и все смеялись. Я заглянул внутрь и все сразу же обернулись на меня. Смех стих и разговоры тоже. - Крис? – удивленно воскликнул Дуглас и уставился на меня во все глаза. Все остальные так же смотрели на меня. - Я. А что, не похож? – я был удивлен. - Нет! – сказали несколько человек хором. Я искренне не понимал в чем дело. Что такого случилось? Я изменился? - Ты бы шел, Крис, еще отдохнул, - продолжил Дуглас. – Мы ждем тебя, когда ты поправишься. Я явно мешался и был лишним в шалаше, поэтому, оглядев всех, я молча вылез оттуда. Что такого со мной произошло, что все перестали хотеть со мной общаться? Неужели «сон до августа» как-то плохо влияет на людей, в том числе и на меня? Разве сон вообще может навредить людям? В раздумьях я плелся домой, волоча пыльную ветку по земле. За мной увязалась собака. - Нет у меня ничего. Ни хлеба, ни колбасы. Иди, бегай за кем-нибудь другим. Я тебе больше не друг, - пробубнил я пятнистой собаке, - как и тем из шалаша… - Эй! – послышалось сзади. Я оглянулся: у здания общежития стоял Билл. Он был старше меня, и летом его щеки были еще больше усыпаны яркими веснушками. Я подождал, пока Билл подойдет. - Да на тебе лица нет! Почему ты здесь один? – ухмыляясь, спросил он. Я продолжил свой путь. - Знаю, - я нахмурился. – А с кем мне быть? - Где твои крикливые друзья? Билл не любил тех, кто был младше него. В том числе и нас. Я промолчал и ничего ему не ответил, потому что не хотел. Какое ему дело? Ему лишь бы пристать к кому-нибудь. Вечером у меня не было настроения. Мне не хотелось даже бабушкиного пирога с лимоном, и даже книжки я читать перехотел. Это так странно: совсем недавно твои дворовые друзья тебе друзья, а после того, как ты чуточку поспал – они перестают быть твоими товарищами. Я бы на их месте никогда так не сделал! Что с того, что я спал? Вот именно, ничего. Мама говорит, что это пройдет, и уже совсем скоро мы снова будем играть в догонялки и купаться в речке. Я не знаю, правду ли говорит моя мама, я просто сижу на поляне во дворе, рву подорожник и грущу. Я даже сон разлюбил. Мне совсем-совсем больше не хочется спать, и даже август я теперь терпеть не могу. Но мамины слова все равно не дают мне покоя. Мама старше, мама знает больше, может, она и вправду права? На неделе к нам заходил городской врач. Он очень худой, высокий и носит очки. Его кожа очень бледная и в тени отсвечивает серым цветом, иногда мне кажется, что доктору нужно лечиться самому. Вид у него как у больного. Еще у доктора были слишком холодные руки. Когда он осматривал меня, прикасаясь, я жмурился. Мы приходим на прием раз в несколько месяцев или по болезни, но привыкнуть к его холодным рукам я никак не могу. Я люблю тепло. Мамины руки теплые. Может ли это значит, что доктор не наделен заботой и добротой, как мама?.. Отныне я гулял один. Ребята больше не заходили за мной, да и мама разрешала гулять только несколько часов и исключительно после обеда. Я не знаю, почему все стало именно так. Спал я больше, ел меньше, а доктора видел чаще. Может ли это значить, что я заболел? Не думаю, ведь я чувствую, что со мной все хорошо, и даже мама ничего не говорит о болезни. Если бы она была у меня, то мама бы сообщила. Мама никогда ничего не скрывает от меня, это уж точно. Был у меня один странный день. Я гулял у реки, собирал мелкие камушки и кидал далеко-далеко в воду. Рядом бегала собака и выпрашивала еду, которой у меня не было. Я предлагал ей желтую сливу, которую дала мне в дорогу бабушка, но собака не захотела. Она фыркнула носом и убежала в камыши. Там тень, псы часто в ней прячутся от надоедающего солнца. Я кидал камни, жмурился на солнце и думал о своих бывших друзьях. Все было хорошо, я уже привык быть везде один. Вдруг в глазах моих залетали непонятные точки, и все потемнело. Я понял, что надо спешить домой. Я слышал от брата, что такое бывает, когда голову припекает солнце. Я испугался, ведь со мной никогда такого не случалось. Это был выходной день и все были дома. Когда я приплелся во двор и забыл запереть калитку, у гаража был папа. При виде меня он сразу понял, что случилось что-то неладное. Я не успел ничего сказать, как папа быстро-быстро подошел ко мне и, взяв на руки, понес домой. С того дня я проспал еще неделю.***
Влажный холодный нос касается моей щеки. Молли проявил любопытство и решил обнюхать меня. И как только он забрался на мою высокую кровать? Может, папа специально соорудил ему лестницу для таких случаев? Я не знаю, я спал. Я начал слышать звуки. Молли, посапывая и кряхтя, топчется рядом со мной и нюхает, нюхает мое лицо. Я улыбаюсь и кручу головой, но Молли продолжает приставать. Я решаю притвориться спящим и не выдать себя, но пес настолько приставучий, что начинает лизать мои щеки и шею, отчего я не сдерживаюсь и хохочу. Громко, мне кажется, что на весь дом! Молли поскуливает, и сразу слышаться шаги. - Молли, а ну брысь! – это бабушка. Она говорит это не со злом. Бабушка не умеет злиться, тем более на нашего старика. - Бабушка! – восклицаю, но тут же удивляюсь своему голосу – он охрип. Протягиваю руку в сторону и тут же чувствую, как бабушка берет ее в свою. - Ну вот ты и проснулся, - она говорит это с улыбкой, но как-то странно. Я открываю глаза и пытаюсь разглядеть бабушку, на чье лицо падают тени из-за того, что в спину ей бьет свет солнца. - Ты грустишь? - Отчего же мне грустить, Кристофер? – бабушка смеется, я тоже улыбаюсь. – Я рада. Рада, что ты проснулся. Все тебе будут рады. - А где все? Я сажусь на постели и протираю глаза. Бабушка, такая непривычная, садится на стул рядом. Я разглядываю бабушку: такое ощущение, что я не видел ее целую вечность! Она кажется мне какой-то новой. Вроде бы видел ее, вроде бы знаю все ее морщины, все ее улыбки и ее голос, а вроде бы нет. Странная эта штука – сон, заставляет людей забывать своих родных. - Все в саду. Собирают яблоки и приносят мне. Я их чищу и делаю сок. Будешь мне помогать? Изготовление сока всегда было моим любимым занятием! Бабушка закручивает его в банки разных размеров, а потом папа спускает их в холодный и мрачный подвал, где они стоят всю осень, настаиваются. Люблю это дело. - Сначала я бы хотел что-нибудь поесть. - Ну конечно! – воскликнула бабушка. – Пойдем, я приготовлю тебе что-нибудь вкусное. Мы сидели на мостике у реки и ловили рыбу. Я и папа, мы молчали. Поплавок не шевелился, кое-где стрекозы садились на гладь воды и из-за этого по ходили маленькие круги, которые были почти незаметны. Из-за теплого ветерка камыши шевелились, словно перешептывались. Солнце медленно-медленно катилось к горизонту, из-за этого небо было цвета, словно спелый персик. Папа курил сигарету, а я, опустив ноги в воду, сидел, наблюдая за мушками, которые летали около сетки с рыбой. Мы уже поймали несколько штук – все они были среднего размера. - У тебя было так, что сильно хотелось долго-долго спать? – спросил я. Папа затушил сигарету о рядом лежащий камень и посмотрел на поплавок. - После тяжелой работы бывало. Мы говорили тихо. - И ты спал? Прямо как я? Папа повернулся ко мне и внимательно посмотрел в глаза. Я смутился, отец был каким-то печальным. - Нет, так я не спал. - А почему тогда я сплю так долго? Я оторвал лист камыша и принялся скручивать его. Отец еще долго молчал, наверное, несколько минут. Я не осмеливался спрашивать у него ответа. - Кристофер, понимаешь, на некоторые вопросы нет ответов. Я был глубоко удивлен. Я был удивлен тому, что папа не знает ответа. Я никогда не думал, что ПАПА или МАМА могут не знать ответ на какой-то вопрос. - Может быть, ответ есть, но ты еще не нашел его? – спустя несколько минут спросил я и выкинул мятый лист камыша. Папа притянул крючок к себе и принялся проверять червя. Червяк был покусан и больше не шевелился. Мне вдруг стало его жаль. Живешь себе, живешь, и вдруг тебя цепляют на крючок и отдают на съедение рыбам. Со стороны это кажется страшным. - Можно считать, что так, - ответил папа и улыбнулся. Он впервые улыбнулся за этот теплый вечер. Больше мы не разговаривали. Точнее, не разговаривали про мой сон. Это был прекрасный вечер. Мы не так часто ходили с отцом на рыбалку, чаще всего я делал это с дедушкой и братом. Папа еще утром сказал мне, что хочет половить со мной рыбу, я был очень рад. Почему все хорошее так быстро кончается? Не успеешь и глазом моргнуть – а самое лучшее время уже позади! Как я не завидую бабочкам и другим различным насекомым. Их жизнь слишком короткая и вряд ли состоит только из хороших моментов. Мне становится очень грустно, когда я вижу, как мама или бабушка выметают из кладовки мертвых ночных бабочек. Они пушистые неподвижные, со сложенными лапками, издалека смахивают на цветочки вербы. Только верба цветет дольше, чем живут бабочки. Я часто думаю об их семье: каково им терять каждый день члена своей семьи? Наверное, они почти не привыкают друг к другу, так как постоянно сменяют новых родившихся бабочек. Когда мне особенно грустно, я стараюсь не думать о кладовке с пушистыми жителями, но, как назло, они – первое, что мне приходит на ум в грустную пору. Одним ясным днем я однажды снова встречал своих бывших друзей. Они играли в футбол на площадке, а я проходил мимо. Никто не заметил меня, хотя я не прятался. Я стал невидимкой для них. Они играли, веселились и в шутку дрались. Когда-то я так же бегал по полю, пинал мяч и дрался с вратарем за то, что он пропускал голы. С каждым днем я все меньше верил в слова мамы, ведь ребята уже забыли про меня, они думают, что я продолжаю спать. Дурацкий сон, он забрал у меня друзей. Бабушка говорит, что я обязательно найду себе новых приятелей, когда это будет – не знает никто. Где-то в середине июля мы все отправились в другой город на пару дней. Мне совсем-совсем не хотелось уезжать, и из-за этого было очень грустно. Я не хотел покидать свой дом, домашних питомцев и друзей. Пусть даже друзей у меня больше и нет, но уезжать от них я все равно не хотел. Почти каждое лето мы все вместе собирались и уезжали гостить на какое-то время к моей тете. Она жила в большом доме, который очень отличался от нашего, и что мне не нравилось. Дом тети был новый – это самое большое отличие. Так же в ее доме было два этажа и высокая деревянная лестница, на которой я постоянно поскальзывался. И пахло в тетином доме совсем по-другому: какими-то сладкими цветами, молоком и полиролью для паркета. Жуткая смесь! Сама тетя очень добрая и заботливая, но уж очень она любит кормить меня различными тортами и конфетами. Это вкусно и мне нравится, но тетя очень часто предлагает мне эти вкусности, что в меня не лезут. Я люблю ее, но иногда не особо. Все дни, что мы провели в гостях, я бродил по огромным комнатам, пропахшим жидкостью для паркета и деревянной мебелью. Я рассматривал разные статуэтки, которые стояли повсюду, сидел в библиотеке и листал неинтересные книги, а вечером смотрел телевизор со всеми взрослыми. Детей у тети нет, из-за этого у нее мне всегда скучно. Мне жаль Доррис (так зовут мою тетушку). Жаль из-за того, что в своем огромном доме она живет одна. У нее есть жених, но он проживает в другом месте, а большего я не знаю. Она молодая и красивая, но до жути «любвеобильная», как говорит мой папа. Я мечтаю, чтобы у меня появился двоюродный брат или сестра, чтобы есть торты и конфеты, которые постоянно дает Доррис, вместе. Мы уехали через четыре дня. Я увез с собой в маленькой коробочке парочку пирожных и несколько мешочков конфет. Молли понравится!***
То был необычный день. Небо снова приобрело мышиный цвет. С самого утра ничего не хотелось делать. Я проснулся слишком рано и сначала без дела бродил по дому. И все же этот день был другим. Я был уверен, что родные будут заниматься совсем не своими привычными делами, которыми должны заниматься в пасмурные дни. Может, это потому, что хмурый день повторился очень скоро? Наверное, так и есть. Не могут же люди заниматься одним и тем же так часто. Можно от этого потерять голову и сойти с ума. Когда я открыл глаза, то часы показывали половину пятого утра. В это время все еще спали, даже кошки и собака. Походив по дому, я решил, что стоит пойти на речку. Каждое утро, даже в пасмурное, над водой гуляет туман. Я видел его всего лишь пару раз, но он мне очень понравился. Одному было идти страшно, поэтому я принялся будить Молли. Он, нехотя, но проснулся и мы тихо, как мышки, вышли из дома. Мы шли по траве. Она была холодной и мокрой, из-за чего по коже пробегали мурашки. Молли плелся рядом со мной и его бока были мокрые, а цвет шерсти стал темнее. Солнца не было видно из-за тугих туч. Мы плелись к реке, вдыхали холодный утренний воздух и слушали только что проснувшихся птиц. Это утро показалось мне самым лучшем в моей жизни. Не знаю, почему так. Звуки природы, наше молчание – все это казалось прекрасным. И этим утром я понимал, что мне никто не нужен: никакие друзья, ни даже родные. Хотелось побыть одному с Молли. Он не разговаривает, не донимает меня, а спокойно следует рядом. Мы дошли до реки. Туман лениво, как небесное облако, парил над рекой. Я сел на камень и принялся неотрывно смотреть на воду и туман. Приземленное облако шевелилось. Это можно было заметить, если не моргать и хорошенько присмотреться. Туман полз, как улитка, над гладью воды. Он двигался вдаль по реке, конца его не было видно. Небо было серым, река была серый и туман тоже. Если бы не зеленая трава и земля, то все бы могло слиться в одно серое облако, и ничего бы не было видно. Я люблю туман. Он кажется мне таинственным. Даже еще таинственней, чем наш дом. В доме я хожу, прыгаю, сижу и бегаю, а до тумана даже дотронуться не могу. Недалеко от берега по воде бегут круги. Рыбы проснулись. Они такие же ранние, как птицы. Вот только птицы поют песни о том, что пробудились, а рыбы молчат. Я похож на них. Когда я просыпаюсь после недельного сна, то тоже часто молчу. Мы просидели в тишине наедине с нашим утренним гостем – туманом около получаса. Нужно было возвращаться домой, скоро все проснуться и начнут беспокоиться обо мне. Когда мы пробрались в дом, то в комнатах царила такая же тишина, как та, когда мы уходили. Часы настойчиво тикали в коридоре, кошки, развалившись на диване, мирно спали, даже не открыв глаза, когда мы появились дома. Я обошел все комнаты: бабушка с дедушкой крепко спали, до шеи укрывшись одеялом, и отвернувшись друг от друга, мама и папа спали под одним одеялом лицом друг к другу. Наверное, когда они доживут до возрастов бабушки и дедушки, то тоже будут спать спиной к спине и под разными одеялами. Брат же спал без одеяла – оно сползло на пол и мирно хранило его сны. Как досадно, что я не могу увидеть спящего себя. Еще полчаса я перебирал папины инструменты и лазил в антресоль, но скоро эти дела мне надоели, и резко захотелось спать. Я посмотрел на часы – было шесть часов, и затем лег на диван в гостиной. Посчитав трещинки в белом потолке, через некоторое время я закрыл глаза и уснул. Мне снились радужные поля. Да-да, именно радужные – на них росли растения всех цветов радуги. Где-то шумело море, которого я никогда не видел, но знал, что оно бирюзового цвета. И звука бушующих волн я тоже никогда не слышал, но однажды мой друг приложил к моему уху большую ракушку, которую ему привезли с моря, и я услышал далекое море. Слышал однажды, но запомнил раз и навсегда. И теперь иногда я вспоминаю, как бушует неспокойное море. Оно бушует в моей голове, оно плещется внутри меня. Соленное, бирюзовое и шумящее. Мне снились мои друзья. Мы смеялись, дурачились и кричали. Мои глаза кто-то накрыл руками, и стало вдруг темно. Это была мама. Я слышал ее голос, чувствовал кожей ее тепло и нежность. Мама что-то говорила, а где-то рядом смеялся папа, и я слышал, как шумит наш сломанный телевизор. Сломанный он не всегда, только раз в пару месяцев. Вдруг я увидел облака дыма. Это был не туман, а дым. Дым из дедушкиной трубки. Сквозь дым я разглядел брата и дедушку, сидящих в саду на качелях. Они разговаривали, и брат держал на руках одну из наших кошек. Кошка мурлыкала и давала чесать себя за ушком. Откуда-то пришла бабушка со стаканом сока в руке и протянула его мне. Со стороны моря пришли мама и папа. Все замолчали и уставились на меня. Я чувствовал присутствие Молли рядом с собой. Наверное, он сидел возле моей ноги. - Кристофер! – сказал брат и засмеялся. Но никто больше не улыбался. Бабушка протянула мне стакан, где, словно море, плескался сок. Я взял его и вдруг уронил. Звон стекла.***
- Кристофер! – мама трясла меня, лежащего на диване, за плечи. Я был бледный и чем-то забавный. Доносился голос бабушки, кричащей по телефону. Она звала доктора, ее голос был слишком громкий. Брат стоял у стены, его лицо было испуганным. Он молчал и не шевелился. Папа и дедушка сидели подле меня на корточках. Папа почему-то щупал мои запястья, а дедушка трогал ладонью лоб. Кошки и Молли сидели в углу, недалеко от брата. Я звонко засмеялся и посмотрел на лежащего себя. Ну, вот я и смог увидеть себя, спящего до августа!