Пепел над Берлином

POV Жан Август, 1939 год.       Я рос в небогатой семье и всегда хотел добиться чего-то большего; хотел, чтобы люди на улицах тихо шептались: «Смотрите, это же Жан Кирштайн, вы слышали, каких высот он достиг?». Общественное признание, слава, социальные статус – пожалуй, именно эти вещи были для меня в приоритете. Родители хотели, чтобы после школы я пошёл работать на завод, но разве может простой заводской рабочий чего-то добиться в жизни? Конечно же, нет. Быть ничем и никем, зарабатывать только на кусок хлеба и миску супа - такая жизнь меня не устраивала.       Именно поэтому я решил, что стану военным и всеми силами постараюсь дослужиться до высокого чина. Мать долго плакала, не хотела отпускать меня; родители ещё помнили ужасы Великой войны и, вероятно, боялись, что нечто подобное повторится. Они всегда слишком впечатлительны и волнуются попусту. Да и не такой я дурак, чтобы так просто умереть.       Этот парень был в одном со мной отряде. Сначала я не воспринимал его всерьёз - на первый взгляд он производил впечатление восторженного ребёнка: чёрные волосы, карие с зеленым глаза, усыпанное веснушками открытое лицо. Казалось, что всё, чего бы он не видел, было ему в диковинку. Слишком миролюбив и добр к окружающим.       Первое время меня раздражала эта наивность и искренность, но потом мне даже стало нравиться сидеть рядом и слушать его рассказы. Он всегда восхищался мной, говорил, что у меня талант, и из меня может получиться хороший командир. Наверное, общение с ним тешило моё самолюбие, и я лишь снисходительно улыбался в ответ на его слова. Окружающие любили его; добрый к каждому, он всегда мог разрешить назревающий конфликт или поддержать нуждающегося в поддержке.       Он всегда говорил, что верит в то, что Германия может «сбросить оковы» и стать независимой, сильной, могущественной, и он готов сделать всё во благо нации. Я – скептик. Редко верю людям на слово, ведь практически все, кто говорит о высших целях, всеобщем благе и подобным вещам, прежде всего преследует свои собственные желания. Я же всегда говорил, что главное для меня – это социальный статус и уважение. По крайней мере, тут я был честен. Но этому парню почему-то нельзя было не верить, слишком положительным он выглядел, и это меня раздражало.

***

POV Марко Октябрь, 1939 год.       Было бы здорово, наверное, утонуть в этой черной смоляной мгле – насовсем; дотронуться до янтарных огней звезд. Холодные они или излучают тепло?.. Сейчас, когда кажется, словно ветер продувает насквозь, я хочу верить, что шары газа в бесконечном пространстве – маленькие осколки солнца.       Пусть Жан и оживился, узнав, что ближайшую неделю мы проведем на природе из-за плановых тренировок вне обычных условий; я не могу с ним согласиться. Упомянутые им «новые возможности» навряд ли прячутся среди темных камней, влажной рваной листвы и переплетений желтеющих травинок.       Я не был создан для войны. Прогулки по сухим лесным тропам, усыпанным хвоей; поразительно яркое небо, режущее сонные зрачки; аромат утра – гвоздика, пахнущая сумеречным туманом земля… В мирной жизни я готовился стать тем, кто умеет обращаться со словами, отмерять нужное их количество. Искусство.       Пыль книг, шорох исписанных тетрадей – вот чем я был, пока не пришлось оставить родной дом. Моя семья – родители, младшая сестра – я должен защитить ее, отдать свой долг родной стране. Потому что кто, если не я?.. Быть может, я не так упорен, как Эрен, вечно готовый стоять до конца; не так собран и рационален, как Жан… Но я ведь тоже что-то могу.       Или нет?..       - …Что ты тут делаешь?       Жан, кажется, уже оторвался от посиделок у костра с остальными. Я не могу постоянно делать вид, будто я бесконечно рад быть солдатом. Я верю в будущее Германии, верю в то, что Европа будет нас уважать, верю в уникальность нашей культуры.       Мои руки не были созданы для убийства.       - Я смотрю на звезды. - Честно отвечаю. Их и правда сегодня очень много, они собрались в ветки горящих соцветий и смотрят на меня сверху вниз.       - Романтики захотелось?..       - Луна этой ночью огромная, да? – Конечно, ему меня не понять, на что я и не надеюсь. Просто наблюдаю за желтым куском камня в шрамах, зависшим где-то в вышине. Мне кажется, луна смеется надо мной – таким наивным я выгляжу, пока притворяюсь, что мне есть здесь место.       Я кусочек паззла из другой коробки.       - Ты действительно любуешься природой?       - Почему нет? Только так можно написать хорошие стихи.       Лицо Жана, до этого намеренно серьезное и почти равнодушное, выражает крайнюю степень изумления:       - Ты пишешь стихи?..       - Почему нет? – Повторяю уже тише, все более и более убеждаясь в своем отличии от людей, готовых к войне, готовых крепко сжать оружие и понестись в бой.       - Ну… Это так… Неожиданно.       Я молчу, не зная, что сказать.       - О чем ты пишешь?       Зачем он это спросил?.. Я думал, Жан другой. Я уже представлял, как он кинет на меня снисходительный взгляд, но…       - Тебе и правда интересно?.. – Я слишком удивлен, чтобы произнести фразу ровно.       - Конечно! Прочитай что-нибудь.       И я прочитал; как-то странно, словно в легких не хватало воздуха – наверное, оттого, что я, не отрываясь, смотрю Жану в глаза. Я хочу найти в них понимание? Восхищение? Не знаю. И мне стоит огромного труда не пуститься в путаные объяснения и оправдания, ведь я только что поделился с ним чем-то очень личным и мне кажется, что со стороны все глупо.       Не успеваю.       - Это здорово.       И этого достаточно; а я рад, что ему понравилось – чтобы это понять, не обязательно выслушивать подробную рецензию. И так видно.       - Я хочу записать. Можно?..