Что-то придется менять

По одной строчке узнаю твой почерк, По одному биению сердца…

Поттер неделю не мог дойти до Хагрида. То ему холодно, то ему некогда, то на завтра много задали. Гермиона постепенно теряла терпение. Слизеринцы, которые тоже хотели послушать экспертное мнение, но не имели подхода к Хагриду и не решались дергать профессора Кетлберна, подначивали ее, придумывая все более суровые кары для ленивого гриффиндорца. Так что, в очередной раз поймав его на выходе из Большого Зала, Гермиона была готова к смертоубийству и нотациям, если Поттер опять… — Я сходил к нему, сходил, — поспешно заверил он. – Расспросил. Но ничего не понял! — Ты хоть записал то, что не понял? Если да, дай мне, я попробую разобраться, — усилием воли переключаясь из боевого режима в обычный, сказала она. — Да там и записывать нечего было! То есть… сначала я про акромантулов спросил, мы нормально поговорили, Хагрид сказал, у них есть яд, но это именно яд, а не парализующее что-то, от него все быстро умерли бы, и все. А вот когда я про василиска начал, и кто скорее окажется чудовищем Слизерина, акромантул или василиск, он то ли испугался, то ли разозлился, я так и не понял. Что-то невнятное забормотал, велел об этом не думать и выставил меня. А про василиска так и не ответил. — Обидно, — вздохнула Гермиона. – Придется все-таки попробовать профессора Кетлберна расспросить. Все, Поттер, иди тогда, спасибо, что наконец-то нашел время. — Грейнджер, когда ты на меня вот так вот смотришь, да еще и через очки, мне кажется, что ты МакГонагал, — поежился Поттер. – Прям такое «вы свободны, Поттер». Это жутко! — Ой, Поттер, вот кто бы говорил! – Гермиону уже все достали этими ее очками. Особенно старались слизеринцы – старшие так, слегка, а вот однокурсники разошлись не на шутку. Малфой уже даже пытался сочинить поэму про «близорукого бобра», но Гермиона решительно раскритиковала качество его слога, попыталась отобрать у него пергамент, чтобы показать, где размер и ритм хромает, но Малфой не дался. А жаль. Самое удивительное, что самой ей собственное лицо в очках скорее нравилось. Она даже думала, что будет скучать по ним, когда проблема с нападениями наконец-то разрешится. — Ну, я-то в очках на МакГонагал не похож? — Не похож, — подумав, признала Гермиона. Некстати вспомнила Луну Лавгуд и вдохновенно понесла чушь. – Очки – это, видимо, такая волшебная вещь, которая проявляет нашу истинную сущность. Я вот, например, стала выглядеть еще большей занудой. А ты… ты, Поттер, просто очкарик, и все. — Грейнджер, ну ты вообще! — Все, Поттер, я побежала, у меня дело еще! «Делом» Гермионы была очередная разминка в туалете Миртл, которую она планировала совместить с интервью. Старшие напряглись, подумали, что еще они могут сделать в случае, если в школе и правда живет василиск, выяснили у руководства школы, что петухов в качестве фамилиаров (и в любом другом качестве) держать нельзя, совсем-совсем, никак-никак, никаких исключений, и решили зайти с другого конца истории. Они вспомнили, что, по слухам, Тайную комнату уже открывали пятьдесят лет назад. По идее, об этом можно было бы спросить у Дамблдора или МакГонагал, по подсчетам получалось, что они должны были помнить эти события. Но вряд ли стали бы говорить об этом со слизеринцами, раз уж до сих пор официальная версия гласит, что Тайная комната – это выдумка. Поэтому решили спросить у привидений: уж они-то точно были в замке в это время. Начать постановили с Миртл: она наименее древняя, есть шанс, что не перепутает события пятидесятилетней давности с какими-нибудь другими, смутно похожими случаями с явно истекшим сроком годности. Мало ли что еще за тысячелетнюю историю Хогвартса могло наслучаться! Изначально разговаривать с Миртл собирался Флинт, как наиболее успешно с ней контактирующий, но он невовремя словил серию отработок у МакГонагал. Так что Гермиону послали хотя бы попытаться поговорить со строптивым привидением, благо Миртл, дувшаяся с начала ноября, увидев ее в очках, внезапно сменила гнев на милость. «Нам, очкарикам, надо держаться вместе», — честное слово, так и сказала! Но на подходе к туалету она поняла, что одно дело из двух точно сорвалось: Миртл опять устроила потоп, и теперь там в ближайшие сутки точно нельзя будет заниматься. Успешность разговора, впрочем, тоже была под сомнением: раз потоп, значит, Миртл не в духе, а раз она не в духе, то она не в духе, точка. Но Гермиона все-таки заглянула в туалет, попытать счастья. Как и ожидалось, Миртл была внутри и рыдала где-то в районе одного из сливных бачков. — Привет, — Гермиона застыла на пороге, часть которого слегка возвышалась над водой. – Что случилось, Миртл? — Кто там? Пришла швырнуть в меня еще чем-нибудь? — Это Гермиона. И разумеется, я не собираюсь в тебя ничем швырять. Неужели кто-то в тебя чем-то кинул? Какой ужас! — какой ужас, как мало надо некоторым для того, чтобы почувствовать себя несчастным! Но этого Гермиона, разумеется, вслух не сказала. Она, может, и не специалист в общении, но не до такой же степени. — Да, представь себе! Я сижу, занимаюсь своими делами, никому не мешаю. И вдруг в меня начинают швыряться книгами! – Миртл наконец-то покинула бачок, вызвав очередную волну. Гермиона мысленно вздохнула, поняв, что сухими ее туфли, увы, не останутся. Да и щиколотки замочит. — Кошмар! Кто вообще до такого додумался?! — Понятия не имею! Я сидела вот здесь, думала о смерти, как вдруг эта штука пронзает мне голову! Вон она, ее туда смыло, — проследив взглядом за призрачным указующим перстом, Гермиона увидела под раковиной небольшую и совершенно мокрую книжку в черной обложке, но решила посмотреть на нее позже. Она ведь, как-никак, по делу пришла. — Ужасно тебе сочувствую, кто бы ни был этот человек, это было очень грубо с его стороны, — издалека начала она. – Но, вообще-то, я хотела тебя кое о чем расспросить… — Какие могут быть расспросы, сама подумай! Ты бы в таком состоянии захотела о чем-нибудь говорить? Ты хоть представляешь, как мне горько, обидно, и… и вообще! – и, всхлипнув, она вернулась в сливной бачок. Гермионе оставалось лишь вздохнуть, признавая свое поражение. Вечно они с Миртл оказывались в противофазе: как только Гермиона хотела у нее что-то узнать, Миртл отказывалась разговаривать. По сугубо внутренним причинам, конечно, но кому от этого легче? Гермиона попыталась вспомнить, что же она хотела разузнать у Миртл в прошлый раз, но не смогла. Она зашла в туалет (туфли так и так уже намокли) и подобрала книжку. Вдруг она библиотечная? Тогда надо ее вернуть. Но когда, выйдя из туалета, она открыла ее, оказалось, что это просто ежедневник. Довольно старый и совершенно чистый, в нем был только адрес магазина в Лондоне, имя «Т.М.Реддл» на первой странице и дата 1943 на корешке. Интересно, откуда здесь взялась эта вещь? Не книга даже – канцелярская принадлежность полувековой давности. И – странное дело! – Гермиону не оставляло ощущение, что этот блокнот может пригодиться ей, чем-то помочь, раскрыть какие-то тайны. А ведь она точно видела, что он пуст, в нем ничего не написано. Решив разбираться с собственными предчувствиями позже, она завернула находку в не пригодившуюся спортивную форму, чтобы не намочить сумку и ее содержимое, убрала ее и пошла в общежитие, докладывать об отсутствующих успехах. Старосты, конечно, были не в восторге, но решили подождать, пока Миртл успокоится, а Флинт разберется с отработками. А что им еще оставалось делать? * * * Поздно вечером, устроившись в углу гостиной с книжкой, Гермиона вспомнила о найденной тетрадке. Достала ее, осмотрела, просушила свою форму. Тетрадка в целом почти не пострадала. Конечно, бумага слегка сморщилась, листы местами слиплись, но могло быть гораздо хуже. Пожалуй, можно было считать это везением. Она никак не могла понять, зачем вообще взяла с собой чей-то старый ежедневник, но чувствовала, что все сделала правильно. Он просто будто бы сам попросился ей в руки, и теперь ей очень хотелось им воспользоваться. Вообще-то, у нее был ежедневник, подаренный в прошлом году Гринграсс. Он еще не закончился, она даже половину не использовала. Начинать новый было бы нерационально, если вести записи в двух блокнотах разом, в них ведь и запутаться можно. Впрочем, можно разделить записи по тематике… или еще по какому-нибудь признаку. Или в одном делать заметки для учебы, а в другом наконец-то начать вести дневник. Это не так уж важно. Важно, что она всегда мечтала о таком ежедневнике: очень старом, слегка потрепанном, явно с историей, но при этом чтобы им никто раньше не пользовался. Этот, конечно, был подписан, что слегка не вписывалось в ее представления, но все остальное-то! Она просто не могла отказаться от возможности что-нибудь в нем написать. Но сначала, конечно, следовало проверить, нет ли в нем каких-нибудь скрытых записей. Гермиона вспомнила подходящее заклинание, но оно не дало никакого результата. Похоже, ежедневник действительно был пуст, несмотря на почтенный возраст и потертый вид. А потому Гермиона снова открыла его, на всякий случай, совсем уж для очистки совести потерла его обнаружителем и, не получив никакого результата, вывела на первой странице дату. Секунду цифры проступали на бумаге, а потом вдруг пропали. И на чистом листе зазмеились слова, написанные чужим, незнакомым почерком: «Привет! Кто ты и как к тебе попал мой дневник?»