Двое в лодке

Однажды она представила, каким было раньше это место. Позволила себе представить. Она отплывала на лодке, оставляя позади в очередной раз небольшое поселение, и немного расслабилась, прикрыв глаза: она готова поклясться, что услышала топот ног по деревянному пирсу, заливистый смех и шумный плеск воды. Курьер слегка покачала головой, отгоняя чуждые иллюзии, ведь в таком месте некому было смеяться. Изрядно изматывали подобные путешествия. Направляясь к западному берегу реки Колорадо, она покидала очередной город засветло и старалась не сбивать шаг, совершать редкие остановки, держать револьвер под тяжелым пологом пыльника. Опасаясь рейдеров и хищников, она не передвигалась ночью и не забредала в горы. Обычно к полудню следующего дня девушка достигала конечного пункта пешего маршрута. О, она прекрасно помнила первое посещение лагеря. Чуждо отдалённое солнце словно брезжилось через выцветший янтарь и не соизволяло свободно заглядывать в подобное место, придавая окружающему пространству некую зернистость и мрачность. Переступая по обломкам агрессивно вздувающегося асфальта, девушка быстро спускалась по резко уходящей вниз дороге и споткнулась, завидев чудовищный мираж: на мгновение ей почудилось невероятное зрелище. Ощутимо ударившись ногой и приземлившись на колени, она упёрлась ладонями в нагромождение кусков асфальта и мелких камней, бывших некогда дорогой. Курьер выругалась сквозь зубы, осматривая окровавленные ладони, и медленно поднялась, осторожно убирая пыль и осколки из мелких ран. Но завиденная картина вовсе не оказалась желаемой иллюзией, её взгляду предстал ряд крестов. И распятые люди. Пережёвывал приглушённые стоны раскалённый воздух Пустошей, втаптывая их в вязкий песок. Отныне она приближалась неспешно, исступлённо хватая горячий воздух, пока не задохнулась ароматом гниения плоти. Безвольно подвешенные, оголённые под палящими лучами, тела мужчины и немного поодаль женщины покрывали алеющие солнечные ожоги, увенчанные табачно-жёлтыми крупными волдырями. Сипло гаркнул ворон, восседающий на надплечье мужчины, откликаясь на движение руки девушки, желающей согнать птицу. Он продолжил постукивать клювом в щёку пленного, отрывая и торопливо проглатывая окропленную кровью плоть. Причудливо прыгали другие птицы, поднимая в воздух столпы пыли, взлетая на пустующие распятья и оглядывая чёрными глазами-бусинами невольного свидетеля нещадного пиршества как будущую жертву. На обнажающем истлевающий бетон осыпающемся монументе, надпись «Добро пожаловать в Коттонвуд-Коув», выцветшая и истёртая, предстаёт вежливым издевательством. Дымчато-синие, с червлёными пятнами головы плутократов и врагов Легиона Цезаря на копьях, венчающие монумент, источали немыслимый смрад. Курьер вздрогнула, представив собственную надетую на пику голову: как ветер равнодушно перебирает её слипшиеся волосы, как кожа темнеет и сползает. Вздрогнула и отшатнулась. Спокойный и глубокий голос подталкивает девушку к реальности, словно тихий перелив мелких волн, опускающихся на усыпанный галькой берег реки. Она не расслышала вопрос, но она прекрасно знает ответ, произнося лишь коротко: «Да». Курьер нынче посещает лагерь не впервые, однако девушка никогда не забудет тот оцепляющий и липкий страх, нотками ужаса заползающий за ворот. Она отныне не смотрит по сторонам, быстрым и уверенным шагом устремляясь к пристани. И только однажды она заметила, что женщины больше нет на распятии. Привычно встречает на причале невольный спутник девушки. Он никогда не косится на неё, не указывает пальцем, не шепчется или смеётся, отпуская грязные шутки, не смотрит с презрением. Лишь единожды курсор Лукулл предупредил о длительном путешествии. Он ограничивается вопросом о её готовности и на этом их общение заканчивается. Изредка присоединяются легионеры, отправляющиеся в Форт, но зачастую они плывут в одиночестве и тишине. Когда девушка, прошествовав по скрипучим балкам пристани, изрекла привычную фразу, солнце давно переступило большую часть небесной тверди. Курьер прежде никогда не замечала, как раскалённо тягостный воздух, отравленный гнилостными ароматами, сокрушённо расступается перед прохладным ветром с реки, как она нетерпеливо ожидает того момента, когда опустится в лодку и насладится несколькими часами умиротворения. Мимолётный взгляд мужчины задерживается на её лице немного дольше обычного, девушка это замечает и едва сдерживается, чтобы тонкими пальцами не вцепиться в пульсирующую жгущей болью рану на предплечье, скрытую грубой тканью пыльника. Однако она бессменно сохраняет достоинство. Она обязана сохранять достоинство. Разрушенные поселения, беспорядочно разбросанные вдоль реки, обломками деревянных зданий устремляются в небо. Оставленные людьми и погибающие в песках, они взирают разбитыми глазницами окон и простирают в предсмертной мольбе прогнившие пирсы. Путешествие влачится бесконечным и сумбурным нагромождением разбитых лодок, поросших сорной травой полей и изувеченных систем орошения. Курьер иногда размышляла о судьбах некогда проживающих на берегу реки людей. Временами девушка отчаянно вглядывалась в осколки цивилизации и пепелища и различала вздымающиеся иллюзорные распятия: причудливо изогнувшиеся почерневшие перекрытия и фрагменты древесины. Оно давно мертво. – Ч-что? Что ты делаешь? – глухим стуком ударяется о пристань лодка; погрязнув в трясине собственных воспоминаний, девушка выскальзывает из реальности. Она немыслимо утомлена долгим переходом и ранением и возможно задремала. Но отныне она испугана. Курьер никогда не заблуждалась относительно дарованной Знаком Цезаря обманчивой и соблазнительной безопасности. И теперь, наблюдая, как его приближённый, выполняющий личные поручения, привязывает верёвку к помосту около заброшенной хижины, она испытывает воинственное желание ударить Лукулла веслом и сбросить бездыханное тело в реку. Или не сбрасывать и сбежать. Бесспорно нелепое намерение, когда оружие сподручнее весла. – Скоро начнётся дождь и быстро стемнеет, – он выпрямляется и разворачивается, а предательски насмешливый взгляд мужчины скользит по её измождённому лицу и замирает на правой руке, которую девушка осторожно поддерживает. – Мы останемся, – он протягивает раскрытую ладонь, намереваясь помочь спутнице покинуть лодку. Настойчиво истощённая мёртвость неоднократных путешествий, тревоженная лишь исступлённым гвалтом редких птиц и плеском воды, неотступно соблюдала неизменный ритуал: курсор Лукулл не помогал девушке. Курьер следовала в Форт безопасно и беспрепятственно, мужчина сопровождал до ворот, но ей не доводилось вспоминать о галантности по отношению к женщинам среди легионеров. Лукулл выполнял приказ, не выказывая пренебрежения, и это существенно облегчало совместно проведённое время. Иногда приходилось ночевать в Форте, сжимая в руках тайно пронесённый выкидной нож. Девушка ненавидела эти ночи беспокойного и недолгого сна в дальнем углу лагеря и не испытывала иллюзий относительно собственной силы. Курьер отныне отчаянно хваталась за жизнь, а предупреждение одной из рабынь о намерениях легионеров вовсе не согревали холодными ночами. Но неизмеримо сомнительная перспектива – оставаться на ночлег с легионером наедине, под одной крышей. Пусть и в полном вооружении. – Ты всегда можешь отправиться пешим ходом или вплавь, – мужчина словно наслаждается триумфом над обескураженной спутницей. – Сомневаюсь, что старателей потревожит вероятное отсутствие волос на твоём мёртвом теле. Возможно, только Цезарь будет немного опечален. Однако настоятельно не советую прогуливаться под дождём. – Или всегда могу убить тебя и забрать лодку, – опустошающее чувство растерянности, немыслимой колючей злости и страха обступают больно и отчаянно, перерождаясь беспомощной и оскорбительной колкостью. Она прекрасно осознаёт, что этого не сделает. И Лукулл это знает. – Цезарь немного расстроится, – отравленная язвительностью, торжествующая полуулыбка касается губ мужчины, он наигранно разводит руками. – Опять же. В любом случае, люди ничем не оскорбляют истину, как чрезмерным обнажением её в известных закономерностях. Auferte malum ех vobis. Зловещими отблесками воссоздаёт река разорванные амарантовые облака, мёртвенно ядовитой бледностью извивается среди отвесных скал. Умиротворение вечернего востока багрянцем разрывается о кромку горизонта, мглисто соломенное небо темнеет, зернистый янтарь солнечного света угасает. И, скрытая каменными исполинами, река обращается изумрудным мраком. Она не передвигается ночью и не забредает в горы, но она действительно желает отправиться самостоятельно. Курьер буквально ощущает, как обжигающим кисло-сладким чувством пьянит и дразнит атомный коктейль из гнетущего страха, смертельной самоуверенности и ребяческой обиды. Порывисто поднимает девушку ворох ощущений, поднимает и удерживает. Слова легионера обладают смыслом, смертельно безрассудно отрицать. Она обводит взглядом горы, притаившиеся и безмолвные, чернеющие в наступающей тьме и скрывающие опасность. Девушка невольно горько усмехается, осознавая, что быстрее сорвётся, нежели встретит чудовищ на вершинах; а исполины кишат касадорами и огненными гекконами, она уверена. Однако и движение близ излюбленной среды обитания озёрников приведёт только к смерти. Неестественно формируются на грани воображения и реальности гротескные картины, зарождённые тлеющей тревогой. Курьер покачивает головой и прикрывает глаза, шумно выдыхает. Она и не осознаёт происхождение беспричинного ужаса, сковывающего и наполняющего тело немыслимой тяжестью, направляется на негнущихся ногах к мрачному провалу двери заброшенной хижины. – О, весьма обрадован, что ты решила не отправляться ad patres, – мужчина говорит нараспев, немного растягивая слова. Слова изобилующие, казалось, насмешливостью и притворством, но прозвучавшие непривычно отстранённо и холодно. Лукулл отходит от металлической печи и направляется в центр комнаты, ставя стул около обеденного стола, спинкой разворачивая его к входной двери. – Присаживайся, – вкрадчивая просьба отзывается властными и непреклонными нотками. – И закрой дверь. Она движется медленно и неуверенно. Курьер желает возразить легионеру, напасть, совершить нечто вопреки требованиям мужчины, но подчиняется молча. Каждый шаг отдаётся лихорадочным сердцебиением, каждый вдох – смятением, а выдох – пульсирующей болью. Лукулл стоит перед ней, скрестив руки на груди. Под осуждающим взглядом мужчины девушка осторожно и неловко опускается на стул. Беспорядочно вращаются мириады пылинок в бледном свете масляных ламп. Там, за деревянной дверцей, разъярённо и тревожно надрываются сверчки, а затравленная луна безжизненным отсветом взирает как догорает день, кровавыми всполохами взрывающий истощённые облака. Но хижина хранит молчание и полумрак. Притулившаяся к скале, размером она напоминает административное здание небольшого поселения, нежели заброшенный барак, в которых иногда приходилось ночевать девушке. – Хорошо, – резюмирует легионер равнодушно и коротко, однако удовлетворённым он не выглядит. Отныне Лукулл не проявляет особых эмоций. – Цезарь приказал обеспечивать твою безопасность во время путешествий. Позволь мне осмотреть ранение. – Нет, – мгновенная полуулыбка тонкая и презрительная едва дотрагивается её губ. Лукулл порождает неприятные ощущения растерянности, омерзительно болезненные желания спрятаться или сбежать, обжигающее чувство неприязни. Она даже не смотрит в глаза мужчине, настойчиво отводит в сторону взгляд. – Я приняла противоядие, – девушка явственно ощущает холод, чувствует как быстро и ощутимо сердце колотится о грудную клетку отчаянными рывками, а предплечье нестерпимо саднит. – Возникнет крайне неловкая и неприятная ситуация, если ты умрёшь, – голос легионера продолжает звучать мелодично и уверенно. Курьер неожиданно пожалела, что упустила возможность ударить мужчину веслом. Возможно, Цезарь бы простил маленькую шалость. Однако она понимает, что формальная вежливость, увы, не извечна и легионер насильно заставит обнажить ранение, если девушка не прекратит сопротивляться. Она испытывает раздражение и усталость. Курьер на мгновение прикрывает глаза и поднимает взгляд на мужчину. Девушка снимает пип-бой и скидывает пыльник – под плотной тканью воспаляется наскоро промытая рана, ореолом темнеет и разливается багрянцем отсвет вокруг глубокого прокола на предплечье. Она осторожно кладёт правую руку на стол и немного протягивает вперёд. – Легион не поощряет применение препаратов вызывающих привыкание, – звучание собственного голоса, приглушённого, но исполненного нотками порицания, даруют язвительное умиротворение. Девушка вымученно улыбается и настороженно следит за действиями мужчины: лишь мельком посмотрев на ранение, Лукулл отворачивается к тумбам и открывает контейнер аптечки скорой помощи. Вымеренные движения мужчины завораживают, а взгляд скользит по броне легионера: она думает о павших воинах, некогда носивших части силовой брони, ныне венчающие кровавые доспехи. Однако он отзывается лишь циничной усмешкой, искривлённой и мимолётной. Мужчина немного склоняется и очищенной водой отточенными и уверенными движениями промывает её повреждённое предплечье; сильные, затянутые гловелеттами из грубой кожи, руки легионера прикасаются беззастенчиво. И полутьма не изловчится утаить зловещие нотки пугающей, поддёрнувшей губы, улыбки, точно целый Легион неторопливо обнажает потаённое могущество. – Поверь, женщина, легионер обладает представлением о воспрещениях и одобрениях, возложенных Цезарем, – бесстрастный голос его хлещет кнутом, отмеривая каждое слово. Лукулл сжимает ранение прежде, чем девушка успевает возразить, она хватает его за запястье и подаётся вперёд – последние слова мужчина произносит практически на ухо, обжигая дыханием. – О, вы не плутократы с их шлюхами, в Легионе сражаются только мужчины, – девушка испытывает ярость, а предплечье разрывается болью и остервенело пульсирует, однако хрипловатый голос раздаётся надменно, но негромко. Горечь небрежной фразы, вычурно брошенной одним из легионеров, кряжистым и тягучим воспоминанием долго оседает на задворках памяти. Странное ощущение. – Все женщины в Легионе рабы, а большинство рабов – женщины, – отныне произношение проливается лениво и мелодично, а интонация словно гласит о несущественности предмета разговора. Курьер прекрасно осознаёт, что Лукулл не намеревался причинить ей боль, но девушка и не исключает того, что мужчина не испытывал удовлетворения. Запястье легионера она отпускает медленно, проводит по коже кончиками пальцев, неравнодушно наблюдая за его реакцией. Мужчина освободил ранение от яда, и ей хватило терпения остаться на месте. Однако когда Лукулл применяет целебный порошок – средство, покусывающее колючим прикосновением и обладающее кисловатым ароматом корня зандер, девушка постепенно теряет усидчивость. Он перевязывает ранение, улыбается одним только ртом, но не серо-зелеными глазами. – Лишь потому что я – женщина, ты не доверяешь мне, хорошо, – она теряет терпение, девушка и не осознавала насколько значительно для неё мнение этого мужчины. Курьер прежде не общалась с иными легионерами, только с Цезарем и он всегда учтив, сдержан и непреклонен. Остальные легионеры оглядывали свободную женщину точно сырой кусок брамина, но Лукулл смотрит на неё с насмешливостью как на диковинное и своенравное создание, человека. Рокот и клокотание дождевых раскатов сокрушает воцарившуюся тишину, под громом первых капель она прогибается и дрожит. Девушка медленно поднимается, когда как мужчина немного отступает. Она могла бы поцеловать его, она действительного этого желает. Пленённый взгляд соскальзывает с его глаз, ненадолго задерживается на губах и спадает на случайный предмет мебели. Дрожь ласкает тело, лёгким покалыванием обрываясь на кончиках пальцев, девушку бьёт озноб. Ощущая, как приливает и покусывает щёки румянец, она разворачивается, неторопливо отправляется в комнату и опускается на кровать. Курьер делает глубокий вдох до боли в грудной клетке и задерживает дыхание, медленно выдыхает. Она отчаянно жаждет себя ударить за минутную слабость перед этим мужчиной, легионером или провалиться сквозь землю из-за проявленной глупости, но лишь впивается пальцами и сжимает выцветшие простыни. Девушка вонзается слезящимися глазами в истёртый деревянный пол, переводит отрешённый взгляд на тусклые перекладины двухъярусных кроватей, чистое, но отсыревшее постельное бельё. И словно спадает пелена. Она быстро раздевается и юркает под одеяло, предварительно привычно положив под подушку выкидной нож. Беспринципный гвалт дождя мелодично и настойчиво выделяет отстукивающий ритм: капля за каплей синхронно разбиваются о потемневший металл, сваливаются с грубой и обветренной поверхности. Курьер прикрывает глаза и пытается различить отдалённый шум на реке, мелькающие обрывки прошлого, ускользающие и бледные. Подсознательно девушка понимает, что только безумец отважится добровольно посетить территорию Легиона Цезаря и никакой опасности не существует. Но она отныне нигде не чувствует безопасность. Слабо брезжится тонкое янтарное свечение и словно тихо сгущается время. Нескромно огибают угол болезненные блики масляной лампы и заглядывают в комнату, спадают с деревянного столика и второго этажа. Большинство источников света погашены, и девушка, опасаясь наткнуться на предметы мебели, невольно выпрямляет руки. Она поднимается по лестнице и неторопливо проходит в комнату, в полутьме различает мужской силуэт и нерешительно замирает в проходе. Лукулл сидит на кровати, опустив голову на руки, и девушка буквально ощущает, исходящее от легионера изнеможение. Собственная растерянность вновь обращается лихорадочной неприязнью к мужчине, но отныне сбивается дыхание, а завороженный взгляд блуждает по его телу и замирает на плотном красноватом образовании рубца, утолщёно выползающем из-за спины и немного ниже ключицы замирающем. Курьер против собственного желания осознаёт необходимость покинуть помещение и остаться почти незамеченной, непроизвольно обвиняет прохладу, столь предательски пробуждающую дрожь, и непреодолимо подходит ближе к мужчине, прикасаясь к шраму холодными пальцами. Лукулл перехватывает её руку, сжимает запястье и пробуждает отвратные мысли об отверженном внимании. Однако легионер мучительно медлит, насмешливый взгляд мужчины приобретает нотки вызывающие, но настороженные, а серо-зеленые глаза темнеют. О, Лукулл прекрасно и явственно понимает желания девушки, а на его губах залегает полуулыбка. Кончиками пальцев она дотрагивается скулы и тяжело выдыхает, неспешно спускаясь ниже, приподнимает голову мужчины и заглядывает ему в глаза, наступает. Лукулл отпускает запястье девушки и словно случайно проводит рукой по предплечью и позволяет обнять своё лицо. Её сердцебиение отдаётся гулким отзвуком и сплетается с гвалтом дождя; лишь на мгновение, подверженная смущению, девушка замедляется и целует легионера. Курьер никогда не узнает, испытывала ли подобные ощущения, но ныне она чувствует нежное касание подрагивающего языка мужчины, углубившего поцелуй, его сильные руки, бережно опускающиеся ниже, замирающие на талии и спадающие на ягодицы. И когда дыхание затрудняется, девушка неохотно разрывает поцелуй. Она закрывает глаза и проводит кончиком языка по губе, чувствует, как Лукулл убирает выбившуюся прядь её волос за ухо. Настолько ничтожное прежде действие потрясает возбуждением и осознанием их невероятной близости. Курьер распахивает глаза и приближается к легионеру, касается губами осторожно, спускаясь от скулы, старательно избегая губ, до шеи, плеч и алеющего рубца на ключице. Она желает опускаться ниже, но мужчина приподнимает спутницу и встаёт сам, намереваясь избавить девушку от футболки, но она придерживает его руки, язвительно усмехается, слегка поднимается на носочки и кусает Лукулла за мочку уха, отступает. Курьер нарочито медленно поднимает край футболки, многозначительно поглядывая на нижнюю часть брони легионера. И он понимает девушку без напрасных слов, избавляясь от лишних предметов, а она позволяет мужчине увидеть грудь: ткань скользит по телу особенно откровенно и тихо опускается на пол. Щёки девушки покрывает румянец, а глаза блестят нескромно и лихорадочно. Неторопливо она подходит к мужчине и робко касается тёмного треугольника волос ниже пояса, её рука немного опускается, подразнивая прикосновением возбуждённую плоть, и осторожно пробирается выше, лаская живот, грудную клетку, спину, чередуясь поцелуями. Лукулл подталкивает девушку к кровати и наклоняется, ложится сверху, накрывает губами её шею, покусывает, прокладывает дорожку по ключице, осыпает поцелуями грудь. Девушка закусывает нижнюю губу, тяжело дышит, выгибается навстречу наслаждению и приглушенно стонет, её руки зарываются в его волосах. Взгляд мужчины непреклонный и безрассудный, затуманенный, легионер отрывается от девушки, переводит внимание на исступлённую реакцию, на губах залегает блуждающая жуткая полуулыбка. Он медлительно вновь ласкает её грудь, покусывая горошины сосков, вниз по животу, немного разводит ноги и избавляет от последнего предмета туалета. Инстинктивно девушка пытается зажаться, но Лукулл разворачивает её на живот, вынуждая опереться коленями и локтями на кровать, об утерянных воспоминаниях он знает. Курьер желает запротестовать, развернуться, но лишь сжимает в кулачках простыни, его лицо она жаждет видеть отчаянно. Однако мужчина не торопится: он покрывает поцелуями спину, его язык блуждает между лопаток, а губы запечатлевают светлую кожу любовницы, вызывает сдавленные стоны и нетерпеливое покачивание бёдрами. Но язык опускается ниже и ниже, а пальцы раскрывают сокровенные складки и медленно, но уверенно пробираются внутрь, порождая безнадёжные крики нетерпения. Лукулл проникает в заветное отверстие двумя пальцами, которыми доводит спутницу до безумия, она стонет и извивается, насаживается на руку мужчины. Волосы девушки спутываются, а тело покрывается испариной, она дрожит от исступления и злости, а когда легионер извлекает пальцы, ловко перебираясь на клитор, она стремительно переворачивается, подминая поддавшегося мужчину. Курьер различает сдавленный и самодовольный смешок, восседая на его бёдрах, упираясь руками в грудную клетку. Девушка тяжело дышит и улыбается, её грудь вздымается, подрагивая. Она сползает взглядом по его лицу, невольно задерживается на губах Лукулла, наклоняется и целует мужчину, ощущая, что ладони её неловко соскальзывают. Курьер усмехается через поцелуй, она жаждет маленькой мести за сексуальные пытки. Она немного опускается и охватывает пальцами член, неторопливо двигает рукой и обхватывает губами. Девушка дразнит мужчину, неподдельно наслаждаясь его стонами, но она медлит, чем вожделенно раздражает легионера. С рычанием первобытного создания он переворачивает спутницу, накрывая тяжестью собственного тела, раздвигает её ноги, входит и замирает. Он настолько возбуждающе близко, что уже эта мысль ввергает девушку в безрассудство, а когда мужчина начинает двигаться внутри неё, кажется, что само мироздание рассыпается в пыль. Курьер словно эхом отдаётся на каждое движение легионера, её пальцы лихорадочно плутают по влажной спине мужчины, а полумрак комнаты будоражат приглушённые стоны и сдавленное дыхание, разбивающиеся о гомон дождевых капель. Дождь клокочет о металлическую крышу, переливами барабанит по мутной глади воды, отзывается разводами и полупрозрачными пузырями. И только он слышит отчаянный крик выгибающегося тела, любовно прижимающегося к мужчине, безвольно дышащего. Злая река бушует. Она продолжает брести, истлевающей веной среди чёрных скал, омывая берега Форта, смиренно упираясь в дамбу Гувера, вдоль заброшенной хижины и мимо лагеря легионеров, где даже днём горят факелы.