Искры

Возможно, не знай он ее раньше, все сложилось бы совсем по-другому. Тогда, еще до войны, когда немцы крутили Пабста в кинотеатрах, а Дитрих номинировалась на Оскар, Бриджет фон Хаммерсмарк была юной дебютанткой с грузным именем Бригитта и неумением одеваться. Кто знает, заметил бы он ее, если бы не вульгарный гарнитур из стекляшек, тщательно выдаваемых за бриллианты, и усыпанное стеклярусом платье. Тогда она была наивна, обещая ему, сидевшему рядом на премьере, показать свое имя в титрах. Ее имени там не оказалось, и девочка представилась сама. «Глупая, радуйся, что тебя вообще позвали на премьеру», - промелькнуло в голове Арчи тогда. А вместо этого он посоветовал ей взять псевдоним, искрящийся на американский лад. *** Второй раз он снова увидел ее в Берлине, где она блистала в роли королевы Брунгильды, и вместе с ее героиней уходило в небытие славное немецкое кино двадцатых. Арчи видел даже Геббельса, довольно потиравшего руки в финале картины, но Арчи не видел кино, настоящего хорошего кино, к которому он привык. «Радуйся, что тебя вообще позвали на премьеру», - его собственные слова эхом отозвались в голове, хотя минуло целых два года, и Бригитту Хаммерсмарк в его памяти заволок лондонский туман, смешанный с запахом духов и пестротой нарядов его английских пассий. - Вы совсем не изменились, - она сходит к нему со своего свежевозведенного пропагандистского киноолимпа, ослепляя белозубой улыбкой и блеском бриллиантов, теперь уже настоящих, искрясь, как и ее новое имя. - Бриджет фон Хаммерсмарк, - он одобрительно салютует ей бокалом шампанского, - к счастью, я не могу сказать подобного о Вас. Она действительно похорошела. И, кажется, многому научилась. Наутро Арчи пишет хвалебную рецензию в Мир кино, изрядно кривя душой. Но ночью юная актриса так старалась, и было бы не по-джентльменски не отплатить ей той же монетой. *** Его и правда больше не зовут на берлинские премьеры, в то время как отголоски ее славы долетают даже на острова. Уже семь лет он пишет никому не нужные книги, а его комната утопает в сигаретном дыме и желтом свете ламп. Отчим сетует на то, что Арчи скоро сопьется, но Арчи понимает, что тому просто надоело оплачивать чеки из ресторанов. В его постели давно не водится актрис – больше студентки колледжа искусств и изредка претящие самому Арчи журналистки, с еще проступающим налетом суфражизма на тощих телесах, укутанных в шелковые комбинезоны и брюки. Он вспоминает, как свежа была Бриджет фон Хаммерсмарк, как хороши были фильмы Пабста, как давно он не видел работ Рифеншталь, и идет бороться с нацистской заразой. Отчим продвигает его быстро – лишь бы тот, наконец, занялся чем-то толковым, - и Арчи уже лейтенант. Хотя, что толку, початая бутылка скотча все равно ждет его каждый вечер как верная супруга, и скука гложет Арчи, надоедливой мухой жужжа вокруг. В конце февраля сорок первого острова все еще бомбят, бомбы летят и на Лондон, но Арчи предпочитает не слушать сводки, настраивая радио на волны Нового Света. В темноте, освещаемой далеким заревом за окном, он слушает трансляцию Оскара, думая, что, она уже запросто могла оказаться в номинантах. Он забывает о войне и индустрии Геббельса, забывает о том, что таким как она нет дороги в Голливуд. Когда лучшим фильмом объявляют Ребекку, Арчи бесстрастно выключает радио. Это тоже не то. Не то, к чему он привык. Еще два года, и это становится невыносимым. Тот мир, что окружает его теперь, с бумагами, телеграммами торопливой болтовней штабной ратии - все это невыносимо скучно и бесцельно для него. Арчи даже жалеет, что не подался рядовым в пехоту, и его, может быть, уже прикончили где-нибудь во Франции. Это правда лучше, это было бы совсем как в кино, в На Западном фронте без перемен, к примеру, думает он и, конечно же, понимает, что, как и там, в этом не было бы никакой романтики. Рапорт командованию так и остается недописанным, когда генерал Фенек требует Арчи к себе. *** Операция Кино - это более чем рисково, и он хватается за возможность выбраться за пределы штабного болота и разрушенного Лондона с неожиданной для самого себя прытью. Хотя, глупо лгать, он мог бы согласиться, назови генерал всего одно только имя: Бриджет фон Хаммерсмарк. Когда они, наконец, встречаются в таверне, третий раз в своей жизни, и он целует ее в щеку, Арчи видит в ее глазах те самые искры, ставшие ее кредо. Я ничего не забыла, говорит она, не произнося ни слова, и улыбка роковой женщины цветет на ее губах. Ее губы, алые как кровь, отпечатываются на кромке бокала, в котором тоже искры - она пьет только шампанское. В отличие от него. - Три стакана, - Арчи вальяжно оборачивается, подзывая Эрика, а все остальные успевают пожалеть о том, что тоже пьют скотч. Когда Штиглиц выносит приговор яйцам немецкого майора, Арчи в последний, кажется, раз смотрит в глаза Бриджет фон Хаммерсмарк. Какой же ты кретин, Арчи, говорят ему они. *** Наверное, если бы он и вправду умер, на той стороне его должно было ждать что-то другое. Уж точно не рожа лейтенанта Рэйна, расчерченная кривой ухмылкой. - Правильно говорят, вы, крысы островные, твари живучие, - говорит он, склонясь над больничной койкой Арчи, скорее недоумевающего, чем оскорбленного. - Ты чуть все не засрал, лейтенант, - поясняет Апач, - но повезло, колбасник промазал. Поковыляешь с полгода, не больше. - Что с премьерой? - Арчи хмурит лоб, вглядываясь в лицо Альдо Рэйна, довольно ухмыляющегося его словам. - Ты, лейтенант, пропустил грандиозное шоу. Четверых - одним ударом! Так что жди теперь привета от Черчилля. Из коридора доносится гул каблуков, и Рэйн оборачивается к дверному проему, туша тлеющий окурок о неудобный табурет. - Ах, да, фрау-мадам, кажется, скучала, - фыркает он. - Фройляйн, - доносится ее голос, и, Арчи готов поспорить, она улыбается, - не фрау. Он поднимается на локте, чтобы взглянуть на нее, и он видит ее, прекрасную, свежую, и она блистает даже здесь, в госпитале, освещенная солнечными лучами. - Доброе утро, лейтенант Хикокс. И именно в этот момент все темнеет перед глазами. *** - Штиглицу ноги оторвало, - говорит Бриджет, доставая сигарету из золотого портсигара и снова убирая его в сумочку. Они сидят в кафе на Монмартре, в самом темном углу. Он впервые видит ее такой повседневной, без гламурного лоска, без блесток, но ее глаза все равно блестят. Бриджет фон Хаммерсмарк оказалась самой живучей из них, самой живой теперь. Живее, чем несгибаемый Хуго Штиглиц и уж тем более чем звероподобный Жид-Медведь, чей бренный прах теперь не отличить от тонны нацистского пепла. - Капрал? - Завел собаку и вернулся в Австрию. "А ты?" - хочется спросить Арчи, но вместо этого соглашается: - Собака - это очень даже неплохо. - Но жена лучше, да? - усмехается Бриджет, и они смеются оба, соглашаясь, - Альдо так и сказал. - Рэйн? - сказать, что он удивлен - не сказать ничего. Бриджет пожимает плечами. - Иногда никакие подвиги не затмят темного прошлого. Арчи догадывается, что это может значить. *** Он не понимает, как она может выходить за реднека вроде Рэйна, зачем это нужно ей, такой блистательной, прекрасной женщине. Она могла выбрать любого, она могла выбрать его, в конце концов. Но она улыбается, стоя у алтаря с Альдо Рэйном. Генералом Альдо Рэйном. Арчи с Викки и Ютивичем - в штатском, безымянные герои операции Кино в тени новоявленного генерала Рэйна, но им, по сути, не важно. Смитсон не дождется вернуться в Нью-Йорк, Вильгельм - в Вену. Арчи только ощущает себя потерянным, не отрывая взгляда от невесты. Миссис Рэйн. Слишком смешно. Но Бриджет никогда не была комедийной актрисой. - Я все еще помню Ваш совет, Арчи, - она говорит ему это тогда, когда Альдо уже успевает надраться, как и большинство присутствующих гостей, - и Ваше ревью на мою Брунгильду, хотя все уже и забыли, особенно после Горьких слез боли. Правда, теперь едва ли кто-то вспомнит и о них. - К чему это, миссис Рэйн? - он не может удержать себя от того, чтобы опробовать ее новое имя. Оно царапает зубы и совсем не искрится. Бриджет заходится смехом, картинным настолько, что хоть сейчас на экран, но таким естественным для нее. - Никакой миссис Рэйн, - говорит ему она, салютуя бокалом шампанского, - пусть Альдо нацепил на мой палец кольцо, но имя дали мне Вы. Я же сказала, Арчи, я ничего не забыла. Он остается в легком недоумении, когда она наклоняется и целует его, практически невесомо, но Арчи, несомненно, успевает ощутить этот жест. Ее таинственная улыбка сверкает в свете ламп, Бриджет уходит, вновь смеясь, и тогда он понимает, что на самом деле тоже помнит абсолютно все. *** Раз в несколько месяцев Арчи бывает в Калифорнии, до поросячьего визга надираясь с Альдо, а в его отсутствие трахая Бриджет прямо в супружеской постели. - Что если он узнает? - как-то спрашивает ее Арчи, затягиваясь сигаретой. - Убьет нас, вероятнее всего, - Бриджет пожимает плечами. - Ты так просто об этом говоришь. - А ты задаешь глупые вопросы, - она заворачивается в шелковый халат и долго разглядывает свое отражение в зеркале, - Мой агент предложил мне сценарий. Твой, Арчи, сценарий. Не слишком ли низко для критика? - Взгляни на афиши немецкого кино, и ответь на свой вопрос. - И все же, Голливуд? Сценарии? - Бриджет смотрит с сомнением, - Мне казалось, все это не для тебя. Это для тебя, думает Арчи. Для нее он летает в проклятую Калифорнию, для нее пишет сюжеты, и все его героини тоже - с ее лицом. - Просто скажи, что ты согласилась. Ее смех переливается в душном майском воздухе. - Поверьте, мистер Хикокс, я тоже умею быть благодарной, - говорит Бриджет фон Хаммерсмарк, и Арчи вспоминает, что когда-то именно она нуждалась в его благодарности. Хотя бы в одобрении. В одной хвалебной рецензии. *** - Я не останусь здесь ради тебя, - Бриджет протестующе машет руками, закидывая вещи в чемодан. - Но тогда зачем ты приехала? - Арчи хмуро смотрит на нее, стоя в дверном проеме. Теперь, когда она бывает у него в Лондоне, все совсем не так, как было в Штатах, и каждый раз они спорят, будто старые супруги. Будто это с ним она в браке уже больше десятка лет, а не с гребаным Альдо Рэйном. - Если бы я хотела стать твоей женой, то вышла бы за тебя еще в сорок четвертом, - шипит Бриджет, застегивая пуговицы плаща. В последнее время она особенно нервная: ролей для нее находится все меньше, а морщины только прибавляются. - Но я вышла за Альдо, - говорит она уже на пороге, - и я не уйду от него. Дверь захлопывается за ней еще до того, как Арчи успевает осознать эту мысль. А когда он все-таки ее осознает, очередной сценарий, написанный специально для Бриджет фон Хаммерсмарк, отправляется на растопку камина. *** Это кажется ему странным, донельзя странным, но проходит уже двадцать лет с того расставания, и Арчи ни дня не чувствует ничего такого, что чувствовали герои его старых посредственных (теперь-то он точно знает!) сценариев, когда роковые героини с лицом фон Хаммерсмарк захлопывали дверь перед самым их носом. Конечно, она искала встреч. Названивала за океан, прилетала в Лондон и часами сидела у его двери. Арчи отключил телефон и перерезал провод дверного звонка, без сожалений, с выражением глубокой скуки на лице. В конце концов, у красотки Бридж всегда был Альдо Рэйн, а у него, Арчи, - только она, бутылка скотча и кипы недописанных сценариев. Бриджет угасла быстро. Может быть, для того чтобы играть femme fatale ей необходимо было жить этой жизнью, питаться желаниями и любовью своих воздыхателей. Она провалилась в небытие как какая-нибудь старлетка (хотя избежала этого, будучи старлеткой), провалилась с треском горящих поленьев и фейерверками неудачных ролей. Ее искры, которые, Арчи казалось, сжигали его, в итоге поглотили саму Бриджет. Они, тлеющие в в памяти, по иронии, сожгли воспоминания о себе, и однажды Арчи даже успевает усомниться, были ли они вообще? Конечно же были, одергивает себя он, когда чуть позже на берлинской премьере дебюта с пошловатым сочетанием любви и смерти в названии прелестная девица в серебристом платье с ворохом рыжих кудрей обещает показать ему свое имя в титрах.