Synapse

Первым признаком того, что Доминик вышел из системы, стала одежда – цепляющаяся к его коже тонкая ткань рубашки, поверх которой была накинута кожаная куртка; Дом даже не потрудился найти время на то, чтобы снять ее с себя, прежде чем рывком сел на вращающееся кресло. Его взгляд, полный печали, был обращен на черный экран перед ним, а его руки сжались в кулаки, как только пальцы оторвались от клавиатуры. Дом начал откреплять от лица электроды и заметил, что это действие давалось ему легче, чем обычно – их поверхность перестала быть «клейкой» из-за видневшихся на ней дорожек слез. Отключен навсегда. Вздохнув, он бросил электроды на пол и с осторожностью обернулся. - Ну? – спросила Сьюзен. Ее голос не выражал ничего, кроме явного рабочего интереса. – Что он сказал? Дом посмотрел на фигуру Мэттью, лежащую на кровати, и вытер слезу, не в силах встретиться с женщиной взглядом. Он пожал одним плечом. Тон ее голоса повысился, в нем сквозило нетерпение. Ему казалось, что если бы они сейчас не находились в больнице, а были бы в какой-нибудь пустыне, то она бы начала визжать. - Ты вообще его спрашивал? Он пожал другим плечом, опустив глаза в пол. - Не сейчас, хорошо? Она посмотрела на него взглядом, полным ярости и контролируемого презрения, пылающего огнем за плотно сжатыми губами, и, развернувшись на пятках, вышла из кабинета. Стук каблуков разнесся по всему больничному коридору, и когда он стих, Доминик выдохнул, вздрогнув, и вновь вытер глаза рукавом рубашки. Он подкрался ближе к Мэттью, встав с кресла и взгромоздившись на стул у самого изголовья его кровати и, набравшись смелости, взглянул на его лицо. Слегка ссутулившись, тело Доминика наклонилось ближе – его рука нашла руку Мэттью, переплетая его бледные и длинные пальцы с собственными; он осторожно и нежно поглаживал его ладонь, стараясь не задевать тоненькую трубку капельницы, игла которой впивалась в тыльную сторону руки парня. Его пластиковый больничный браслет впился в ладонь Доминика. Было больно видеть лицо Мэттью настолько пустым, лишенным всякой эмоции. Его губы были открыты, размещая внутри его тела еще одну трубку, позволяющую дышать – его горло глухо вибрировало от каждого слабого вдоха. Дом коснулся его лица, большим пальцем поглаживая острую, словно выточенную, белую скулу; сглотнув, он попытался притвориться, что это лицо было всего лишь лицом человека, находящегося в глубоком и спокойном сне, а не посмертной маской. Чтобы скоротать время, Дом начал считать каждый болезненный вдох, но вскоре их нерегулярность стала его раздражать, и он перешел к подсчету коротких электронных сигналов кардиомонитора Мэттью – ровный, стабильный пульс. Доминику было интересно, чем Мэттью занимался сейчас, запертый в своем же разуме. Ждал смерти или пробуждения? Вздохнув, он положил голову на грудь Мэттью, тщательно избегая спутанного клубка трубок и проводов и укладываясь щекой на теплую простынь. Он некрепко обхватил Мэттью руками. Дом прижал ухо к его грудине – неспешные движения и глухой звук работающего сердца и легких Мэттью накрывали его волной спокойствия и комфорта. Он все еще был жив там. Он найдет выход. Дом тихо зевнул, утыкаясь носом в грудь Мэттью, и прикрыл глаза. Synapse никогда не являла собой действительность полностью – это была поразительно точная репрезентация, но образы и ощущения, передававшиеся в его мозг с помощью кода, транслируемого на мониторе компьютера, никогда нельзя было назвать реальными. Несмотря на то, что он абсолютно точно знал, каково это – обнимать Мэтта, - он никогда не обнимал его на самом деле. Он никогда не ощущал тяжести его тела в своих руках, никогда не запускал пальцы в его волосы. Как и память – точнее, легкость, с которой эти самые ощущения можно было вспомнить и пережить заново, - их переживания были всего лишь холодными имплантатами в его мозгу, а его тело было слишком хорошо знакомо с пустотой, присутствовавшей при каждом выходе из программы. Но это – сонно лежать на больничной койке, обнимая Мэттью – это было реальностью. И было почти больно вообразить себе нечто более близкое между ними. Слишком много воображения. Дом легко поцеловал простынь под своими губами и позволил усталости взять верх над своим телом. Прошлая неделя была одним сплошным сбитым с толку вихрем дезориентированного пространства, находящегося между двумя мирами, в котором сон приходилось урывать буквально по секундам, и чувство времени Дома было совершенно разрушено. Машины прошипели тихую стерильную колыбельную. Он устроился на груди Мэтта и провалился в сон. *** Сильный толчок в плечо. - Ммм? - Доминик, - ответил резкий голос, и толчок снова повторился. Он отшатнулся, мгновенно осознавая наличие поблизости кардиомонитора, и рывком выпрямился. На его щеке, сквозь простынь, словно вены отпечатались тонкие провода. – Ты должен уйти, немедленно. Он обернулся, морщась от хруста в основании шеи, и уставился прямо в карие глаза Эвана. - Почему? – удалось спросить Доминику. - У тебя есть пять минут, - поступил ответ, и его начальник и в самом деле схватил Дома за руку, намереваясь поставить молодого человека на ноги. Этот жест передавал собой значение срочности как никакой другой, и разум Доминика скинул с себя пелену сна. - Что случится через пять минут? – спросил он. Во рту внезапно стало сухо. Эван начал двигаться назад, словно выманивая Доминика из палаты, но парень остановился и скрестил руки на груди. - Его семья сейчас на ресепшене. Они придут в пять, чтобы попрощаться, а затем мы отключим его. Дом почувствовал, как кровь отхлынула от его лица, послав мурашки по всей коже. - …сейчас? - Да, сейчас. Тебе нужно уйти, прежде чем — Страх и ярость явили собой поразительно эффективное сочетание эмоций. - Мы можем отложить его отключение. Я убежден в том, что он достаточно стабилен для того, чтобы очнуться самостоятельно, если мы дадим ему время. - Что ж, скажи это его семье. Хотя, нет, не говори, - вздохнул Эван, тщетно указывая на дверь. – Я позвонил им, как только Сьюзан доложила о том, что мы можем отключить Synapse, и сказал, что он перешел четырехмесячный порог. Они хотят покончить с этим. - Но — - Его мать улетает в США завтра вечером. Она упомянула о том, что хочет остаться у подруги на пару месяцев, чтобы оплакать сына. Она заказала эти гребанные билеты, все уже спланировано, понимаешь? Прости, - продолжил он, повысив голос, чтобы перебить протесты вновь нашедшего силы говорить Доминика, - но это конец. Я не будил тебя до последнего. Ты провел с ним около двух часов, - сказал Эван, будто делая Дому одолжение. - Я хочу быть здесь, - сказал Дом. Он был уверен, что не чувствовал себя так сильно, как звучал его голос. – Я хочу быть в палате, когда это произойдет. Эван стиснул пожелтевшие зубы. - Доминик. Как долго ты его знаешь? - Эмм…неделю? - Верно. А сколько ему лет? - Двадцать три. - Хорошо, - он потер лоб. – Эти люди, его настоящие близкие и родные люди, знали его еще с тех пор, как он был ребенком. Здесь – сегодня, прямо здесь и сейчас – будет мать, пережившая своего сына, и брат с сестрой, которые придут попрощаться с человеком, с которым они играли будучи детьми. Этот момент будет одним из самых трагичных в их жизни. Я знаю, что ты любишь его, и мне жаль – мне правда жаль, – но тебе нельзя в это вмешиваться. Доминик кивнул, сглотнув комок в горле. - Я не сказал «вмешиваться». Я просто сказал, что хочу быть здесь. - Ладно, - проворчал Эван, отворачиваясь. – Я все равно буду там, чтобы отключить все аппараты, так что я буду приглядывать за тобой. Но если они решат, что ты должен уйти, тебе нужно будет уйти. - Хорошо, - бесцветным голосом ответил он, мельком взглянув на безжизненное выражение лица Мэтта. - Я позову их, - сказал ему мужчина, направляясь к входной двери. – У тебя есть минута, чтобы попрощаться как тебе хочется, если пожелаешь. И Доминик остался один. Дом не знал, куда ему встать. С одной стороны он не хотел стоять слишком близко к Мэтту, опасаясь за свои эмоции в столь ответственный момент, но в то же время не мог сделать и шага назад. Он правда чувствовал острую потребность в движении – стоять как истукан тоже было не вариантом. Дом не знал этого, но ритм его сердца был сейчас в два раза быстрее ритма, отражающегося на кардиомониторе. Как только он услышал звук приближающихся шагов, разносившийся по унылому бледному коридору, то тут же прислонился к стене в углу комнаты, там, где стояло вращающееся кресло. Он еще раз провел кончиками пальцев по клавиатуре, прежде чем в палату вошли четыре человека. Первой, должно быть, вошла мать Мэттью. Она выглядела бледной. Она выглядела именно так, как он представлял себе мать, находящуюся в трауре, но все же чувствовал укол горечи по отношению к ней. Ты знала его всю жизнь, но пришла только тогда, когда решила, что ему пришло время умирать. Также пришли брат и сестра. Дом был уверен, что они оба были старше Мэттью, хоть и внешне этого нельзя было заметить. Стресс, вероятно, был ответственен за темные круги под глазами брата, но его лицо выглядело на удивление молодо. Горе сестры было замаскировано макияжем. Эван вошел вслед за ними, не говоря ни слова. Выказывая уважение. Он знал, как делать свою работу в самой высокой степени профессионализма. Он усадил мать на стул, стоящий у кровати Мэттью. Ее рука мгновенно нашла его – так же, как и всегда. Переходя дорогу. Притягивая к себе в переполненном супермаркете, чтобы убедиться, что он не отвлечется и не потеряется среди леса ярко окрашенных ног. Утешая и пытаясь вытащить осколок стекла из ступни. Она сидела свесив голову, кости прорывались сквозь кожу, натягивая ее – обычно так выглядел человек, который пытался держать себя в руках физически, с помощью мышц и тканей, потому что по-другому больше не получалось. - Вы доктор? Доминик оторвал взгляд от женщины перед ним и перевел его на сестру Мэттью, повернувшуюся к нему лицом. Она вела себя на удивление сдержанно и хладнокровно, ее лицо выражало любопытство, нежели обвинение. Дом легко улыбнулся ей. - Нет, я был терапевтом, который занимался исследованием коммуникации пациентов, находящихся в коме. - О, - она улыбнулась. В уголках ее губ Доминик прочел цинизм. – И как все прошло? - Успешно, - ответил он. - Что он говорит? Дом грустно улыбнулся. - Он говорит, что извиняется за то, что потратил всю вашу косметику, когда ему было четырнадцать. Это был эксперимент. Ее улыбка вдруг озарилась искренним теплом и стала еще шире, но, все же, была наполнена болью. Она отвернулась, и Дом услышал сдавленный всхлип, после чего брат Мэттью обнял ее за плечи. - Он случайно за мою рыбку не извинился? – спросил брат, глядя через ее плечо на Доминика. – Он думает, что никто про нее не знает. Боже, он никогда не умел нормально врать. - Та рыбка, которая умерла в растворе с «Фэйри»? – усмехнулся Дом, чувствуя ноющую боль в области сердца. – Да. Он сказал мне, что вы думали, что ваш кот притащил ее в поилку для птиц. - Наш кот уже умер к тому моменту, - пролепетала сестра сквозь слезы, заливаясь истеричным смехом. - Его сбил экскаватор, - фыркнул брат Мэтта, вытирая глаза, и повернулся к Доминику лицом. – Это было похоже на кошачью лепешку. Мы просто не говорили ему, боялись, что он расстроится. Они были хорошими людьми, понял Доминик, его сердце разбивалось на куски. Людьми, которых он бы мог навещать, и которые могли бы приглашать его, людьми, у которых он мог бы остаться на рождественский ужин в качестве члена семьи. Он взглянул на место между ними, там, где лежал Мэттью, и сжал челюсти. За это стоило бороться еще сильнее. - Он не умирает, знаете, - сказал он, понизив голос, надеясь, что Эван не расслышал его из-за всхлипов сестры. – Я думаю, что он будет жить. Звук его голоса не насторожил его начальника. Отсутствие шума, которое последовало за этим звуком, напротив. Брат и сестра уставились на Дома широко раскрытыми глазами. Он одновременно уловил и проигнорировал их чудесный голубой цвет. - Что? – дрожащим голосом спросила сестра Мэтта. Эван кинул на Доминика предупреждающий взгляд. - Я изучал его мозг в течение некоторого времени, - Дом говорил быстро, изо всех сил стараясь не звучать отчаянным, - и единственная причина, по которой вам посоветовали отключить его, это риск повреждения мозга. Он полностью здоров, и он должен скоро проснуться, если – Его речь была прервана подорвавшимся со своего места Эваном, который подбежал к нему и схватил за руку, выталкивая его из палаты. Рука на его спине создала иллюзию того, что его аккуратно выводили из помещения, но боль в плече доказывала обратное. Попав под слишком сильное давление, чтобы сопротивляться, не разыгрывая при этом сцены, Дом последовал за своим начальником. Дверь защелкнулась за его спиной. - Какого хрена ты творишь?! Слюна мелкими брызгами долетела до его щеки, но Дом стоял на своем. - Я должен. Его мозг не поврежден. - Решать это не в твоей чертовой компетенции, - взорвался Эван. – Напомни-ка мне степень своей медицинской подготовки и квалификации, которая давала бы тебе право делать подобные заявления? Дом покосился на вставленное в дверь толстое стекло. Мать Мэттью смотрела на своих детей непонимающим взглядом, которые пристально смотрели в ответ, разговаривая с ней. - Нулевая, Доминик. Твоя подготовка нулевая. Хорошо, прекрасно, ты использовал Synapse – который, если помнишь, является ранее не тестированным прототипом, - но это ничего не значит. Видишь их? Дом проследил за указательным пальцем Эвана, направленным в сторону семьи Мэтта. - В их глазах он уже умер. И знаешь, почему я так говорю? Потому что они ни разу не спросили, будет ли он жить. Я отключал сотни аппаратов жизнеобеспечения в свое время, и семьи всегда делятся на две категории: те, у кого есть надежда, и те, у кого ее нет. - Но — - У этой семьи нет надежды. Они смирились со своей утратой, и прямо сейчас прерывать такой важный в их жизнях момент ложной надеждой, это…отвратительно, - закончил он, выплюнув последнее слово, словно оно причиняло ему боль. – Жестоко. Ты жесток. Непрошенные слезы покалывали его глаза, пока Дом пытался придумать, что сказать. Его прервал звук открывающейся двери. Сестра Мэттью. - Что вы имеете в виду, говоря о том, что он будет жить? Мать Мэттью выжидающе смотрела то на нее, то на Доминика, на ее лице были видны параллельные друг другу дорожки слез. Пользуясь возможностью вернуться в палату, Доминик начал говорить. - Его мозг не поврежден. Нет ни одной причины, по которой он не может не очнуться. Я лишь прошу, чтобы вы дали ему больше времени. Эвану слово не предоставили, но оно ему было и не нужно. - Сегодня я сделала сложный выбор, - сказала она Дому. – Пожалуйста, уважайте его. - Мам, - начала сестра, - это не — - Пожалуйста, - попросил Дом, чувствуя, как эмоции накрывают его с головой, как на глаза наворачивались слезы, которые он был не в силах сдержать. – Дайте ему еще немного времени. То есть, может – может, еще один месяц! Может, если он не очнется через месяц, вы сможете пересмотреть свое решение, но я и в самом деле не думаю, что это займет такое долгое – - Простите, - сказала мать Мэтта, и в ее голосе было что-то настолько острое, что Доминика начало знобить, - а я вас знаю? - Я…я не… - Кто вы? Просто, я имею в виду, что вы уж слишком усердно о нем заботитесь, - сказала женщина, - но я не думаю, что встречала вас среди его друзей. Брат Мэттью шагнул вперед. - Это его терапевт, мама. Из этого исследования, про кому. - Мы очень сблизились, - кивнул Дом, резким движением смахивая слезу, - посредством разговоров и взаимодействия друг с другом. Мы были вместе. То есть, из-за исследования. Его заявление встретили холодным подозрением, и Дом начал паниковать. В комнате внезапно стало тихо, тишину нарушали лишь кардиомонитор Мэттью и всхлипы его сестры. Мать Мэттью осенило – это понимание можно было прочесть по ее глазам. - Убирайтесь, - прошипела она, дрожа от ярости. – Насколько больным человеком вы должны быть, раз говорите такую отвратительную ложь на его смертном одре? - Он НЕ УМИРАЕТ, - крикнул Доминик, в отчаянии, теряя контроль, - он – - Отключайте, - всхлипнула она, закрывая лицо руками, - отключайте, я больше не хочу это слышать – - НЕТ! – умолял Доминик, кружа перед Эваном, словно пытаясь заблокировать ему доступ к аппаратам у кровати Мэттью. – Я заберу его. Я сделаю это, я возьму на себя всю ответственность за него, оплачу все больничные счета, что угодно, только – Эван перебил блондина - его голос легко прервал мольбы Доминика, несмотря на то, что он говорил спокойно. - Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, что включает в себя забота о пациенте-коматознике? - Я посмотрю в Google, - ляпнул он. В комнате воцарилась тишина, и Дом осознал, как глупо он сейчас звучал, но брат и сестра Мэттью относились к нему с чем-то вроде уважения, не с враждебностью. - Я думаю, мы должны дать ему шанс, - тихо начал брат. – Я заполню все необходимые документы. Если вы сможете оплатить медицинские расходы, - он повернулся к Дому, - то можете держать его на аппарате. Это даже более чем приветствуется. Просто мы только что достигли предела своих возможностей, которые можно было бы потратить на него. Последнее предложение, казалось, было обращено к матери, но Доминик не был уверен в том, понял ли он его скрытый смысл. Сердце отбивало бешеный ритм в его груди; он благодарно кивнул и испустил судорожный выдох. - Спасибо вам. Брат Мэттью наклонил голову, обращаясь к сестре: - Отвези маму домой. Убедись, что она в порядке, останься с ней на ночь, а завтра отвези ее в аэропорт, хорошо? Америка пойдет ей на пользу. Женщины ушли, оставив в палате Доминика, брата Мэттью и Эвана, указывающего на коридор, в конце которого находился его офис. - Пройдемте? Они проследовали за ним из палаты, оставляя Мэттью, погруженного в мирный и спокойный сон, лежащего в окружении ламп и проводов и находящегося в блаженном неведении той борьбы, которая только что произошла у его кровати.