На самом деле

На самом деле Джонни совсем не таков. Он не тот, каким его знают на улицах саутленда - развинченный, расслабленный, словно всегда немного под кайфом латинос, проныра-Джонни, свой парень в любой компании, которого вроде никто и не приглашал на эту вечеринку, но все ему странным образом рады. "Знаешь этого чувака? -Не, но он, кажется, с Микки пришел, нормальный чувак". Джонни-под-прикрытием - это такая пустая коробочка со сменными ярлычками-этикетками: Чак здорово набила себе руку, попеременно раскрашивая его тело фальшивыми татуировками, кажется, всех существующих банд ЭлЭй. Джонни-купи-продай, Джонни "я достану то, что тебе надо, братка". Местные девчонки любят Джонни-везунчика, так что не слишком умелый, но очень старательный минет перепадает ему регулярно лет с пятнадцати, оставляя Джонни приятно опустошенным и - совсем чуть-чуть - похожим на того, кем ему никогда не хотелось быть. Джонни в Грейсленде - совсем другое. Здесь он подолгу торчит в душе под стук и возмущенные крики Пейдж, смывая с себя уличную пыль, и выходит к ужину настолько настоящим, насколько это вообще возможно для полевого агента Бюро. Лезет обниматься к хмурому Джейксу, сокрушая все его заградительные барьеры с таранной легкостью, дурашливо мурчит под руками Чаки, показывая язык хренеющему от такого беспредела агенту Бриггсу, готовит на всех ужасающие мексиканские омлеты-со-всем-на-свете и страшно обижается, что их никто не ест. Большой ребенок. Слишком бесхитростный, чтобы по-настоящему принимать его всерьез, но такой незаменимо-надежный, если нужно прикрыть чью-то задницу. Хороший парень Джонни. Воспитанный и доброжелательный, весь на ладони. "Твою мать, Джонни, я вижу тебя каждое долбаное утро - неужели мне и правда нужно каждый раз нести всю эту вежливую херню про "доброе-утро-как-твои-дела?" - Ага." По утрам на пляже за Джонни некому понаблюдать, но если бы вдруг нашлось - наблюдатель бы не слабо удивился. По утрам на хмуром бессолнечном пляже, терзаемом яростными атаками Океана, Джонни совсем не похож на себя-из-Грейсленда и себя-с-улиц. Это кто-то совсем другой - собранный и молчаливый, соблюдающий такую внутреннюю тишину, которая под силу только личности на порядок глубже "старины-Джонни", - ныряет в ледяную воду с головой, чтобы раз за разом подниматься потом на гребне волны к неохотно светлеющему небу. "Ты уже успел посерфить? Чувак, во сколько же ты встал? И чего не подождал, пошли бы вместе! - Да не спалось чего-то, друг, в другой раз обязательно!" У Джонни в глазах еще стынет океанская глубина, навевающая неуютные мысли о затонувших когда-то кораблях, похороненных на дне вместе с их экипажами, но улыбка - искренняя, подкупающая, солнечная, - так быстро согревает их, что заставляет поверить: померещилось, чего не привидится в такую рань... Карлито Солано не имеет вообще никакого гребаного понятия о том, каков он на самом деле - Джонни-бой, услужливый ровно в меру для того, чтобы не превратиться в ничего не стоящую шестерку; носящий костюм за две штуки так, словно родился в нем, хотя (Карлито готов поставить на это собственную голову) - наверняка вырос, донашивая драные джинсы за старшими братьями. Красивый. Такой, что еще чуть-чуть - и было бы слишком, но пацан и тут сумел остановиться вовремя - разбери черты его лица, как запчасти, нихрена хорошего не выйдет: нос длиннее, чем нужно, подбородок острый, скошенный, уши смешные, хрящеватые, нежно-розовые на просвет, нечем тут любоваться... А всё вместе, сложенное воедино, приправленное леденцовой гладкостью всегда чуть обиженно оттопыренной нижней губы, бьет Карлито в грудь, мешая вовремя выдохнуть давно сгоревший в легких воздух. Шелковый ворот черной рубашки стережет длинную, по-девчоночьи нежную смуглую шею, проглатывает капли пота, стекающие с острых ключиц, лишает Карлито возможности проследить их путь ниже - и кто бы, блядь, знал, как трудно удержаться и не содрать гребаную рубашку с притихшего Джонни прямо тут, за столиком, на глазах у очумевших "быков"... Карлито всерьез гордится собственной выдержкой, вталкивая зарвавшегося щенка в подсобку принадлежащего его семье клуба. "Хочешь, чтобы люди были честными с тобой? Будь честен сам! Я не боюсь, Карлито, слышишь?.. - ..." Карлито Солано впервые в жизни не находится с ответом, который был бы хоть немного достоен этого поцелуя, так остро и возбуждающе пахнущего порохом - и предвкушением смерти. Поэтому просто целует в ответ. ...на улице свежий воздух остужает Джонни горящие щеки, прихватывает корочкой рассеченный висок, кое-как промытый в умывальнике туалета, и забирается холодными пальцами в брючины его пижонских штанов, обещая через пару минут решить и эту проблему тоже... Лючия находит его раньше. "Когда я встретила тебя впервые, ни за что не подумала бы, что ты гей. - Я и не гей, совсем.. На самом деле..." Джонни Тутурро, возможно, и рассказал бы сейчас этой чужой и красивой женщине, каков он - на самом деле - вот только она уже уходит, не дослушав, решительно стуча каблуками по мрамору ступеней, оставляя его стоять в полутьме со слишком основательным стояком, чтобы его можно было приписать ее нелепому порыву. На губах у нее остается неприятный привкус пороха и разочарования.