Четверг кончается

А ты попробуй, попытайся понять, что Она значит в твоей жизни. И даже не сейчас, не сегодня, никогда – а вообще. Ичиго думать не мастер, рыжая голова пустая – не садовая. Оставил мысли, потому что пары минут хватает с головой, лучше вцепиться в рукоять, потянуть на себя, стать сильнее или поверить, что стал сильнее. Орихиме пришла в четверг, так умело соврала Иссину и девчонкам, что те даже не были против – захотела святая Иноуэ прийти в их дом посреди ночи, значит, так нужно. Ичиго удивился, если бы это было месяц назад, как тогда, с Рукией, одними стаканами домочадцы бы не обошлись – подслушивали бы любыми способами. С Иноуэ было иначе. С Иноуэ двери закрыли, а Юзу предусмотрительно сразу расстелила запасной футон возле своей кровати, а проверять не стала – уснула, как должна засыпать школьница. Рукию они любили, восхищались ею, но доверия не было вовсе – да она и не нуждалась в нем. А Орихиме они знали. - Чего? - Да, так. Посижу немного. Не спится. Ей не спалось, действительно и вовсе – Ичиго подумал, что будет невежливым уснуть самому, поэтому он разбудил Кона и включил лампу. Он смотрел на сидящую Иноуэ и думал – ей электрический ненастоящий свет не идет – она сама светится, рыжее пламя не зря выбрало именно ее голову. И его голову обошло – у него так светить пока не получается. Думало он недолго. Закрыл глаза и задремал. Плюшевый лев решил провести эту ночь в комнате сестренок, не зря же заколка Постуф еще была в мягкой лапе. Орихиме натянула на голову одеяло и открыла шкаф. - Это шкаф сестренки… - Я помню. Она выключила лампу и натянула одеяло на Куросаки-куна – он раскрывается, когда спит. В пустом шкафу, где остальные полки были забиты, и лишь одна ждала свою владелицу ей, наверняка, будет неудобно. Орихиме не любит запах нафталина. И не любит тесноты. А больше всего этого она не любит трогать чужое без разрешения. И сейчас она пришла сюда, чтобы убедиться – это все вокруг нее, то, что она знает, то, что она любит больше чем кто-либо на земле, все это чужое. Не ее. И никогда не станет ее. И вот попробуй теперь понять… Ичиго проснулся от своих собственных слез в сухих глазах и долго не мог понять, где он и кто он. Органы чувств давно перестали подчиняться ему мгновенно, а иногда застарелые раны отдавали ноющей болью в руках, пояснице, висках. Ичиго лежал и пытался собраться – но получалось туго, потому что у него, вырванного из юности, слишком многое случилось, произошло, свершилось. Орихиме в чужом шкафу это не сложно понять, она и сама знает это. Год назад она любила парня с рыжими волосами, который скорбел по матери и не мог признать этого. Сейчас она любила молодого старика, которому в мире человеческом места уже не было. Как не было места ей. В чужом, пахнущем нафталином и, наверное, космеями шкафу. - Куросаки-кун… - А?.. - Она вернется, я точно знаю. - И когда? - Скоро. - Хорошо тогда, - он даже кивнул, хотя в темноте трудно увидеть. И все-таки он знал, что она увидела – поняла, осознала, впитала сердцем. Орихиме натянула одеяло и попыталась представить себя маленькой, темноволосой, дважды мертвой. Почти получилось. Ичиго еще раз махнул ей. С полки шкафа его рука казалась красивой и бледной. С полки шкафа было видно лучше всего – Ичиго его школьник. Он худой и сутулый. Ему нужно расти, учиться, завести девушку и друзей. Орихиме смотрела на него и не могла понять, когда она стала настолько сухой и равнодушной, когда перестала замечать, что он вырос из ей своих футболок, что у него вздуваются вены на руках, а в глазах вечные поиски собственных ответов. Однажды – верно, очень давно – он перестал быть тем, кого она любила, и стал тем, кто любил мир мертвых и их маленькую богиню. Или не любил – но ждал. И теперь ей стало понятно все, как будто бы сегодня был не четверг, и она не пробралась в чужой дом посреди ночи. Орихиме судорожно сглотнула. И заплакала. Беззвучно, но содрогаясь в рыданиях. Ей вдруг стало все равно, что в Рукию не верили, а ее знали. И что шкаф этот никогда не был ее, Орихиме, шкафом. И что ее первая любовь закончилась навсегда – а вторая уже не возникнет. Она заплакала от обиды к целому миру – и к тому, кто этот мир для нее олицетворял. И попробуй потом, пойми… Что Она значит в твоей жизни?.. Ичиго, голова пустая – садовая, бедовая, расколотая ударом Зараки в Сейретее и Улькиоры в Хуэко Мундо. Такой головой не подумаешь. Дырой в груди не постигнешь, о чем плачет Иноуэ. Руками, из которых выбили-таки меч, ее не защитишь. - Она вернется, - сказал он в темноту и ей, и себе, - И все будет как прежде. Как раньше. Ты, она, я, Чад, Исида. Он говорил снова и снова, но уже не слышал себя, молодого старика, а слышал только ее, постаревшую за одну ночь школьницу. Запах нафталина, как запах его одиночества, становился невыносимым. Иноуэ вытерла слезы и незаметно для себя уснула. Утром она уйдет, чтобы больше никогда не вернуться в его историю. Она кончилась – история. И она – Иноуэ – кончилась. Кончились ее слезы. Кончилось ожидание. Кончилось натянутое долгое чувство к тому, кто не мог подарить ей ни шкаф, ни сердце. Четверг тоже кончился. А ты попробуй потом, попытайся понять – да к черту… Рукия не пришла.