Масс Эффект: Наследие

      2193 Год. Прошло семь лет с так называемого «Судного дня», или как еще в простонародии называют этот праздник - «Дня Предвестника», с тех пор как все расы галактики объединились под человеческим началом и покончили с угрозой уничтожения органической жизни Жнецами.       Они и все остальные синтетики, в ходе влияния каких-то зеленых полей энергии, выделенной при активации горна, обрели разум и чувства, стали по-настоящему живыми. Осознав разрушения, причиненные своими же «руками», Жнецы дали слово восстановить все повреждения. Объединившись с мигрирующим флотом, они за пять месяцев добрались до ретранслятора близ туманности змея и восстановили его. Как только он был активирован, все известные расы Цитадели начали стекаться на помощь в восстановлении жемчужины нашей галактики. Боевая пехота Жнецов стала живым материалом для восстановления ретрансляторов и Цитадели. Как бы ни было печально, а разум к хаскам или налетчикам не вернулся.       После войны Совет Цитадели решил пересмотреть свой состав, сейчас в него входят: • Азари (представитель: Советник Тевос) • Турианцы (представитель: Советник Спаратус) • Саларианцы (представитель: Советник Валерн) • Люди (представитель: Советник Стивен Хакет) • Кроганы (представитель: Советник Уорднот Рекс) • Кварианцы (представитель: Советник Кар’Данна Вас Райя) • Батарианцы (представитель: Советник Ка'Хаирал Балак)       Кварианцы и геты заключили союз и восстановили Раннох. Турианцы отдали кроганам часть своих планет, на которых возможна жизнь лево-аминокислотных организмов. Люди больше не конфликтуют с батарианцами. Наша галактика процветает и медленно затягивает свои послевоенные раны. Галактика процветает, а я гнию в этой дыре на Вермайре, и знаю всю эту информацию только от осточертевших мне уже голосов: Ллойд Вонклав и Николь Фрик. Сегодня очередная процедура, на которой две эти девушки внутривенно вводят мне какие-то растворы для повышения биотического потенциала. Все бы ничего, но после этих процедур невозможно вообще двигаться. Даже дышать больно. А еще проблема в том, что я на строгаче.       Строгачом мы называем камеру особого режима, где заключенного, или как ученые нас называют «эксперимент», подключают к аппарату жизнеобеспечения и ставят жуткие «эксперименты». Вводят какие то жидкости с содержанием нулевого элемента в вены, дают распределиться по всему организму, а после пускают статический заряд от чего раствор крови и нулевого элемента чуть ли не кипит внутри, а тело лишь рвется в конвульсиях и метает в стороны сгустки биотики, как катушка Тесла электрозаряды. Все это время человек находится в сознании и чувствует свое тело. А умереть от боли мы не в состоянии. После этого, заключенного ведут на испытательный полигон, если его можно так назвать. Это комната, со стенами, поглощающими биотику, размером с спортивный зал, в котором подопытных заставляют проводить разные манипуляции с помощью своих способностей, к примеру поднять в воздух бак, весящий полтонны, и метнуть к противоположной стене, при этом не дать баку коснуться ее. Это единственное место, где с нас снимают абиотические ошейники, и то под прицелом. Пулю остановить пока ни у кого не удавалось.       Но пока мне это не грозит. По крайней мере сегодня. А завтра придется морально готовиться к неизбежным болям. И как я дошла до этого? Да, собственно, виновата я только в том, что появилась на свет, 20 декабря 2170 года на Новерии. До этого моя семья жила на Яндоа, но после аварии, произошедшей в том же году, мать побоялась за мое здоровье, и решила переехать на Новерию. Она была ученой и лучше места для существования ее разработок не нашла. Я родилась среди ее «бета-версий» имплантатов L2. Отец спокойно относился к ее работе. Он был техником-инженером в нашем научном комплексе, что вполне нормально для кварианца.       Да, мой отец кварианец. Вернее наполовину. Его звали Билл. Билл’Си’Лар Вас Недас. Отец был вынужден носить защитный скафандр, из-за слабого иммунитета. Его лица я никогда не видела под непрозрачной маской. Но я помню свет его глаз, смотрящих на меня с доброй искринкой. Когда мне было три года, у мамы обнаружилась опухоль мозга на очень запущенной стадии. Лечить что-либо было слишком поздно, и вскоре она скончалась. Мы отправились на Омегу, туда, где мама родилась и выросла, чтобы, так сказать, проводить ее в последний путь. Там ее кремировали, а я, не помню как, облучилась нулевым элементом. Отец был до полусмерти напуган этим, ведь именно из-за повторного облучения у матери начала развиваться опухоль. Врачи успокаивали его, объясняя причину появления опухоли старыми имплантатами, а у меня стал развиваться биотический потенциал. Отца это пугало еще больше. Пока совсем не свихнулся, он решил оставить меня на попечение своей матери, и отправился на мигрирующий флот.       Тьерро’Си’Лар Нар Таси, мой дед, чистокровный кварианец. Его изгнали с мигрирующего флота за содействие группировке «Затмения». Подробностей я не знаю, но по закону, любой отпрыск изгнанника имеет право вернуться на флот.       Дальнейшая моя судьба была такова: путь до Земли, где я прожила с бабушкой до 10 лет, обучение в Гриссомской Академии (мои физические отличия от людей в медицинской карте отмечены как мутация из-за воздействия на зародыш элемента зеро, а отец так вообще засекречен, так что по медкарте я человек) благодаря старым военным связям бабушки, нападение на Гриссомскую Академию, захват «Цербером» нашей группы обороны, а дальше семь лет в лаборатории на Вермайре. В качестве подопытного кролика. Не самые приятные воспоминания о жизни.       Наверно всем интересно как выглядит девушка, на одну четвертую кварианка. Отвечу: почти как человек. От людей, внешне, меня отличает лишь несколько признаков: 1. Четырехпалые конечности (в Гриссомской Академии за это я получила кличку «Четырехпалая»); 2. Немного фиолетовая кожа, напоминающая о кварианских корнях; 3. Кошачьи зрачки в неестественно светящихся желто-зеленых глазах (свет слабее, чем у кварианцев и не засвечивает зрачки, а потому их видно); 4. Неестественный для людей цвет волос (пурпурный с проблеском синего и зеленого).       Как я уже сказала, никто на эти отличия внимания не обращает, ну, по крайней мере, те, кто читал мою медкарту. В лаборатории ее читали все.       – Ай! – из раздумий о смысле бытия меня вывела иголка, вонзившаяся в руку. Прохладная жидкость каплями стекала в вену и ярко контрастировала с жаром окружающих меня машин жизнеобеспечения.       – Терпи, – Ллойд покрутила колесико капельницы и взглянула на меня, – не так уж и больно.       – Я семь лет это терплю, – ответила я с привычной резкостью в голосе.       – Не семь, а шесть, – Ник встала со своего излюбленного места напротив меня, и хотела было подойти в плотную, но остановилась в паре метров, видимо вспомнив, что мой биотический потенциал превышает десятый ранг, и абиотический ошейник для меня, это как строгач для собаки – ограничивает, но не предотвращает срыв. Оставаясь вне зоны моей досягаемости, Фрик, почувствовав себя в безопасности, стала язвительно сверлить меня взглядом. Эта светловолосая стерва была из категории энергетических вампиров, которые скандалят только для получения кайфа. Я к этому уже привыкла, и продолжала смотреть на Вонклав, обращаясь, однако к Фрик.       – Шесть лет, десять месяцев и двадцать один день, если быть точнее, – я перевела взгляд на плохо скрывающую свое удивление блондинку, – что-то не так? – с актерским мастерством и невозмутимостью спросила я.       – Ты считала? – на этот раз вопрос звучал от Ллойд.       – А ты давно видела камеры в нашем блоке? – после моей невинной улыбки, на некоторое время повисло молчание.       – Почему у тебя такой цвет волос? – в очередной раз нашла к чему придраться Фрик. Она подошла на опасно близкое расстояние, и накрутила прядь на палец. У меня «креативная» стрижка – с правой стороны волосы чуть закрывают островатые кончики ушей, а с левой опускаются чуть ниже плеч. Из-за веществ, которые нам вводят, волосы перестали расти сразу же, как только меня пихнули в эту дыру, а поэтому прическа держится вот уже семь лет. Хоть что-то радует.       – Почитай мою медкарту, – процедила я сквозь зубы (терпеть не могу, когда трогают мои волосы, надо научиться шмалять ими биотику), – может найдешь что интересное, потом мне расскажешь.       – Черта с два, это не может быть простая мутация, – блондинка вспомнила про опасность и отошла. Если бы я не была зафиксирована на вертикальном Х-образном столе, она бы не позволила себе подойти ближе, чем на три метра.       – А ты считаешь, что мутация это просто? Ник Фрик, – ее имя и фамилия в моем произношении давно стали чем-то единым целым и звучали как одно слово.       – Здесь что-то другое, – она пропустила мои слова мимо ушей, – может… гены?       – Давай, я в тебя верю, может, дойдешь до чего ни будь. К примеру, извилина появится. Хоть одна и прямая.       – Чудище, не язви.       – А то что?       – Ты ничего не способна мне сделать. А вот я в состоянии.       – Ты о чем? Об этом? – я кивнула в сторону наручников, закрывающих руки от запястья, – металловарежки? Бабушка вязала? Хоть спасибо передай, а то обидится.       Девушка подошла почти вплотную ко мне и взяла меня за подбородок, как бы доказывая самой себе, что не боится.       – Ты думаешь, мне страшно? – Я решила применить свой наилучший способ вывеси из себя.       – Да, – сказала я с абсолютным спокойствием.       – С чего ты это решила?       – Ты слишком часто косишься на наручники.       – Ник, отойди, капельница, – Ллойд решила разрядить атмосферу.       – Слушай что говорят, – кинув ненавистный взгляд, Фрик села на место, – послушный песик, – как только иголка была изъята, Николь вскочила, подошла ко мне и ударила… никого. Как только она замахнулась, сразу отлетела в стену, – биотику не только из рук пускать возможно. Оборонительные дроны, до этого смотревшие в дверь, обернулись и начали сканирование помещения.       – Что происходит? – дрон подлетел к остолбеневшей Ллойд.       – Докладываю, нападение на подопытного, – встряла я. Дрон подлетел ко мне.       – Наличие физических повреждений?       – Повреждения отсутствуют. Медпомощь требуется ученой.       – Принято. Вызываю медика. Через минуту в помещение ворвалась медсестра с четырьмя охранниками. Последние навели на меня прицелы.       – Чего стоите, идиоты? – кинулась на них медсестра, – в медотсек ее, живо!       Как только проклинающую меня Фрик вынесли из лаборатории, Ллойд, что-то бормоча себе под нос про применение в лаборатории омега-энкефалина, вколола мне красноватый препарат и удалилась. Я откинула покалывающую где-то внутри голову в мягкий подголовник. Хотелось расхреначить ее об стену, но на это я не была способна морально. В груди появилась знакомая тяжесть. Дышать стало тяжелее и наступила легкая дремота. Похоже Ллойд ввела мне снотворное. Сколько я просплю? Этот вопрос рассосался сам по себе. Закрыв глаза, я провалилась в сон. Разбудили меня врачи, ввалившиеся ко мне непонятной кашей.       Два церберовца навели на меня автоматы, три санитара завозили контейнеры с инструментами и раскладывали их по столикам.       – Я что, сутки проспала? – я недоумевающее взглянула на читающего что-то на датападе, одного из ученых. Тот оглянулся вокруг.       – Вы это мне?       – Вроде того.       – Нет. С момента происшествия прошло три часа, – собеседник поправил очки и улыбнулся, как подобает злым гениям, – приказано начать опыт раньше.       – Ублюдок.       – Эксперимент, вы служите на благо человечества.       – Я не служу никому. Я просто существую, – “и я не человек” подумалось мне, но я заткнулась.       – Как пожелаете. Подключить аппаратуру, – эта фраза была адресована уже не мне. Похоже руководил этот полулысый тип. Прочитав содержимое, мужчина бросил датапад на столик и снял показатели на чипах в моем мозгу, – верно… возросли… – убедившись, что все подключено правильно, он включил аппаратуру и удалился со всеми помощниками. Остались только я, два охранника и два дрона. По телу начал разливаться колючий жар.       – Давно хотела спросить, а вашей возглавляющей жалко денег на одежду для подопытных? – я кивнула в сторону шортов, едва доходящих до колен и майки с желтой полоской справа, помеченной печатной латинской буквой «кси» и цифрой восемь рядом (это мой номер) – и почему «кси», а не церберовский логотип? «Омега», или что там?       – Заткнись, или я из тебя сито сделаю, – человек помахал автоматом.       – Молчу, – я опустила голову и принялась дуть на грудь.       – Что ты творишь? – второй, недоумевая, опустил оружие.       – Дую.       – Зачем?       – Мне жарко, – оба переглянулись и замолчали. Когда капельница с темно-синей жидкостью опустела, они сообщили что-то по рации. Пришел какой-то доктор, вынул иглу капельницы, ввел тот же препарат что и Ллойд.       – Вы идете со мной, – он обратился к охране.       – С чего бы это? – спросил первый, – нам не давали таких указаний.       – Я вам их даю. Кто-то проник в архивы.       Они ушли. Мне захотелось спать, но какое-то седьмое чувство запрещало мне это. Прошло несколько минут и отключилось электричество. Включились аварийные лампы. В мигающем красном свете я заметила что дроны не двигаются. “Что за хрень?”       Послышались легкие толчки в вентиляции. Мне становилось жудко. Не то что бы меня так просто напугать, но от этого внутреннего чувства спокойствия становилось не по себе. Шум стал громче. Я подняла глаза на вентиляционный люк и стала сверлить его взглядом. Он зашевелился и поднялся. Внутренний жар стих, и по всему телу пробежали мурашки. Из люка бесшумно выпрыгнул дрелл и в один момент оказался возле меня, закрыв мне рот ладонью.       – Эксперимент номер восемь? – незнакомец убрал руку, позволяя мне ответить.       – Есть немного, – я вопросительно посмотрела на дрелла, – а ты кто?