Десять процентов

- Я знаю, тебя все еще лихорадит. Но тебе станет лучше, потому что ты человек, в отличие от своих друзей. - слова химика со свистом разрезали гнетущую тишину, нарушаемую только звуками шагов и прерывистого дыхания. "Да нихрена не станет лучше, - думал Стайлз, ощущая, как дуло пистолета упирается в спину и изо всех сил стараясь не поддаваться панике и не думать о том, что на истории его жизни через несколько минут появится с 90-процентной вероятностью свеженькая печать "The End" , - хотя бы потому, что просто не успеет стать." Действительно, эта смерть могла бы с легкостью возглавить мировой рейтинг глупости. Умереть от какой-то чертовой, мать ее, пули, в то время, как твои друзья умирают в хранилище под школой от инфекции, причем в мучениях. Стоп. Друзья. Скотт. Кира. Малия. На минуту в голову заскочила шальная мысль о том, что будет, когда они узнают о том, что он мертв. И успеют ли вообще узнать? - Так что я думаю, тебе стоит сказать мне, где они. Может быть, одному из них удастся выжить. По телу, и без того напряженного от страха и попыток не выдать себя, будто пробежал электрический ток. - Я думаю, что видел их в библиотеке. Или в кафетерии. Точно, где-то там. Только не дать голосу задрожать и сорваться. Только не терять хладнокровия, пусть даже эта минута для его действительно последняя. "Ты бывал в передрягах и похуже этой", - шептал он себе под нос, так тихо, что химик не мог услышать, и даже в окружении предательской тишины эти слова отдавались только колебаниями воздуха и шевелением губ. - Я посчитаю до трех, а потом убью тебя, - стальным голосом сказал химик, будто бы и совсем не жаль ему было убивать несмышленого и излишне любопытного мальчишку. За какие-то жалкие доли секунды Стайлз понял, что пощады не будет, и приготовился встретить ту самую старуху с косой, о которой слышал и помнил доныне только из детских сказок и уже смутных слегка воспоминаний о смерти друзей, которые он упрямо отталкивал подальше. Он знал лишь одно: он не позволит случиться еще одной смерти, пусть даже ценой этого станет его собственная жизнь. Обернувшись к химику и дерзко на него взглянув, так, что во взгляде промелькнуло что-то из того времени, когда он был одержим ногицуне, он неожиданно спокойно и со всем возможным пренебрежением, какое только мог вложить в эти слова, бросил: - Думаете, что можете запугать меня? В то время, как в его собственном мозгу крутилась лишь одна мысль - "Я и так уже запуган дальше некуда!" - Нет, я думаю, что могу тебя убить. Просто я думаю, что отсчет сделает это наиболее захватывающим. Так что... "Прощай, белый свет, солнышко, зеленая травка и школьная доска. Прости меня, отец, прости, Скотт, прости, Кира, и ты, Малия, тоже прости. Надеюсь, вы будете помнить меня тем придурком, каким я был на протяжении всей своей короткой жизни, которой сейчас настанет кирдык. Все. Зэ энд. Финита ля комедия. Пишите письма мелким почерком и принесите печеньки на могилку. " - думал несчастный Стайлз, пытаясь совладать с трясущимися, будто в бреду, руками. - Раз. Дыхание разом перестало слушаться, сбилось и стало еще более прерывистым, как только пришло осознание того, что этот вдох - один из последних в его жизни. Тишину разрезало сопение, будто нос и легкие старались надышаться вдоволь перед тем, как начать гнить в земле под могильной плитой с незамысловатой надписью "Стайлз Стилински. Тот-кто-бегал-с хвостатыми-идиотами и сложил свою голову за то, чтобы его близкие были в безопасности." - Два. Глаза, в которых к тому времени уже вовсю блестел неприкрытый страх и слезы, которым он ни за что дал бы пролиться, зажмурились, не желая созерцать последние секунды. Они и без того видели за семнадцать лет слишком многое. "Мне до смерти десять процентов, а до чуда - девяносто." Стайлз, сжав губы и тяжело дыша, уже приготовился было к слову "три", оглашающей его смертный приговор, и выстрелу, приводящему его в исполнение, как вдруг случилось чудо, которого он перестал ждать еще две вечности тому тому назад. Те самые десять процентов. Десять процентов, которые все-таки смогли перевесить и спасли ему жизнь. Выстрел раздался, но он совершенно точно продолжал дышать, почувствовав, как в него брызнуло что-то теплое и липкое. Широко распахнув глаза, жадно вдыхая воздух, пытаясь оправиться от пережитого потрясения и лихорадочно отплевываясь от крови, которая забрызгала все его лицо и шею, он смотрел на вошедшего отца Скотта. "А вот тут я должен по всем законам жанра грохнуться в обморок, ляпнув что-то шаблонное, как "Все хорошо, что хорошо кончается" - почему-то подумалось ему. "Проблема в том, что все не закончилось, все только начинается." В следующую секунду, отпихнув отца Скотта, едва только успев услышать его слова о том, что надо сделать, чтобы спасти друзей, и даже не подумав о том, чтобы утереться, он уже несся на всех парах в хранилище - так, как не бегал никогда. "Тебе подарена вторая жизнь. Не проживи ее напрасно." - вспомнилась ему вдруг неизвестно где услышанная цитата, как выскакивали из памяти, бывало, на экзамене совершенно внезапно правила и формулы, которые он поленился учить, но увидел однажды на доске. Скользнув в школьное подполье прямо к каменной двери, он уже знал, какова вероятность того, что друзья все еще живы и он сможет успеть. Десять процентов. Вот только с той разницей, что теперь он уже верил в чудо.