***
Кровь, огибая пазухи носа, стекает по пухлым губам, ничуть не дрогнувшим. Аомине, с занесенным кулаком, сверху вниз смотрит на чуть прищурившегося Кисэ, который от удара пошатнулся и ударился спиной о стену, замирая. Его тонкие пальцы, словно созданные для игры на рояле, без дрожи касаются собственного подбородка. Кисэ сжимает свои скулы, оставляя на ладони красные следы крови. Дайки шипит, брови сомкнуты над переносицей. Его раздражению нет предела. Неужели и сейчас он будет молчать?! Неужели он постоянно только будет смотреть вниз, даже ничего не возражая?! Сколько Кисэ еще сможет продержаться, чтобы не рассказать старшим и не упрятать Аомине в колонию?! Но Кисэ молчит, опуская руку вниз. Красными пятнами на асфальте появляются круги крови. Они капают и капают, не переставая. Когда же дойдет до сотрясения? Аомине еще раз, грубо схватив Кисэ за волосы, оставляет ему пощечину тыльной стороной руки. Голова уходит в сторону, будто просто приделанная к телу. Волосы, упавшие на лицо, скрывают глаза. Щеки слегка расходятся в частом дыхании. Кисэ гораздо слабее, но, кажется, Аомине мало. В этот раз он просто не сможет выдержать. Не сможет похоронить в себе все, устроив грандиозную панихиду. Все, что хочет выползти наружу, должно выползти. Горло сдавливает жар словами, которые Кисэ с таким упорством тянет назад. Нельзя говорить, нельзя двигаться, нельзя плакать. Но слеза, мерзкой предательницей, огибает нижнее веко и катится вниз, смачивая уголок глаза. Аомине отходит, сам себе не веря - реакция есть. Голова Кисэ по-прежнему отклонена набок. Это по-прежнему всего лишь игрушка, тело, кукла вуду, которую можно пинать, тыкать иголки, разрывать и давать поиграть собаке. Единственное, что выдает в этой груде грязи людей: стекающая слеза по щеке блондина, и укол, глубоко внутри, который нужно утопить в море ярости, у брюнета. Нет смысла продолжать. Нет смысла больше это делать. Аомине с яростью хватает Кисэ за лицо, смазывая четкую линию слезы и превращая этот обелиск боли в обычное мокрое пятно. Прямой взгляд в глаза. Аомине дышит на лицо Рёте. "Мальчик для битья. Всего лишь мальчик для битья", - вертится в голове у Дайки, а сам он чуть ли не падает с ног, замечая во взгляде (впервые за все это время) оттенок бесконечной грусти, засевший гораздо глубже, чем просто напускное спокойствие. Это второе дно, новая жила жизни. Это истинный Рёта - больной, немощный, так нуждающийся в защите. И это бесит еще больше! Больше! Сильнее! Удар в живот. Кисэ складывается пополам, хватаясь уже дрожащими руками за живот. Он падает на колени и ощущает: еще хотя бы один удар, неважно куда, и его вырвет. Вырвет прямо посреди пустынной улицы. Но Аомине внезапно успокаивается. Выпрямляется в спине, глядя, как корчится в болях такой привычный силуэт местного модельного педика. Его шаги неслышны. Он бежит, он почти кричит, но не падает. Ноги несут Дайки дальше того, что он может видеть. Дыхание сперло уже на второй минуте бега. Разрывающее отчаянье клокочет раскаяньем. Руки трясутся, как у полоумного. "Надо было убить его. Убить нахер!" Мысли складываются... Нет, сбрасываются с обрыва этого гнева, и падают в пучину отчаянья. Ради чего? Что произошло? С каких пор мысли Аомине стали упираться в пустой, отрешенный взгляд Кисэ, из носа которого аккуратной струйкой течет кровь? Он дышит. Он только дышит, боясь перестать. Слезы, накатившие на него после побега Дайки, жгут нутро и омывают наружность. Как же больно, черт! Хочется провалиться, умереть, сбежать! Вырвать из собственной груди сердце, которое не замолкает, взвывая его именем. Этой ночью он будет сам обнимать себя за плечи, вспоминая грубые касания Аомине. Будет облизывать губы, на которые Дайки так нервно дышал. "Проблема в моей покорности, - медленно рассуждает Кисэ, поднимаясь с земли. - Но если ты только так способен ко мне прикоснуться? Что мне делать, Дайки? Что?"***
Учитель физкультуры был слишком опрометчив, ставя в спарринг Аомине и Кисэ. Если последнему повезло с ростом, это как априори значило баскетбольную наклонность. Но учитель не ошибся. Первая проба мяча в руках Кисэ оказалась удачная. Ловко копируя самые элементарные движения Аомине, он только и думал о том, каково же это круто: заниматься тем же, чем он. Все эти изгибы мышц, все движения, словно у пантеры - четкие, лишенные всякой ошибки. Изнурительный труд и внутренний гений - залог успеха. И вкус этой спортивной близости заставил Кисэ хотеть играть и дальше. Но Дайки это не понравилось. То нелепое умение, с которым Рёта взялся за мяч, раздражило его. Если не умеешь играть - нехер пытаться! Баскетбол - это его игра, его победа, его жизнь! Кисэ здесь только мешается. Учитель объявляет Аомине победителем и отпускает с урока. Все переодеваются наспех, недолго стоя под душем. Все бегут домой. Друзья хлопают Аомине по плечу, мол: "Что, Дайки, Кисэ надо поставить на место еще раз!", когда в раздевалку, нервно сжимая руки в кулаки, входит Рёта. Но замечая, как плотоядно на него таращатся несколько пар глаз, чуть ли не пулей выбегает из раздевалки, шагая вдоль коридора в туалет. Когда Аомине один - он не боится. Не боится того, что тот может его побить, унизить, нанести какой-то вред. Но стоит только брюнету заручиться поддержкой нескольких тупоголовых идиотов, которые не знают меры, касания которых даже кончиками пальцев могут довести Кисэ до рвотного рефлекса... Их он подсознательно пугался. Холодная вода должна остудить. Он держал в руках тот же мяч, что и Дайки. Он соревновался с ним, и плевать, что проиграл. Он проиграл ему. Это странно. Кисэ как будто уже ощущает это удар в бок, от которого его согнет, от которого на его свежей коже будут еще триллионы синяков, которые медленно сходят. И фотографам это даже отчасти нравится. Нравится образ покалеченного романтика. А Кисэ стоит посреди школьного туалета над раковиной, и умывается холодной водой. Он знает, он чувствует, он благоговеет. Что за напасть быть моральным мазохистом? Дверь медленно открывается. Она скрипит, противно щекоча этим звуком аккуратные уши Рёты. Аомине облокачивается на стену, сложив руки на груди. Он нахально задирает бровь, как бы спрашивая, что тут забыл Кисэ. Но он продолжает умываться. Он просто вновь и вновь подносит руки с холодной водой к лицу, остужаясь. Это не может длиться вечно. Рёта отчаянно делает вид, что не замечает стоящего в дверях Дайки, хотя при одном только взгляде на него, сердце начинает отбивать рваный ритм, глухо колотясь за решеткой ребер. Отчаянная попытка скрыть дрожь в руках. Отчаянная попытка выйти. Кисэ подходит к Аомине вплотную, но тот его не пускает. Силой пробиться наружу тоже не выходит. Рёта слабо кидает: "Пусти", и тут же отшатывается, видя, как Аомине заносит руку вверх. По телу Дайки также проносятся искры. Он приобрел условный рефлекс: презирать Кисэ. Он подходит к нему ближе, заставляя модель упереться спиной в стену, а задом в раковину. Рёта стоит в очень неудобной позе, втягивая голову в плечи, но не щурясь. Он ждет удара, но будто бы не боится его. Аомине всегда выше. Чертов идиот Кисэ такой немощный. Дайки сильнее наваливается на это беспомощное тело, которое только и ждет болезненных прикосновений, приносящих садистское удовольствие. Кисэ не нужна ложная, фиктивная забота. Ему не нужна фальшивая, разменная любовь. Плевать, что так. Пусть Дайки его бьет, калечит, втаптывает в грязь, разводя с дерьмом, но это лучше, чем быть предметом обожания, криво строя глазки. Кисэ вновь ждет удара. И это происходит. Режущая боль пронзает живот и парень складывается пополам. - Еще раз возьмешь в руки мяч - я их тебе оторву. Спокойно, с предельной расстановкой цедит Аомине. Он словно не может позволить кому-то, настолько противному, как Кисэ, трогать столь драгоценный предмет. Рёта падает на пол, ударяясь коленями. Рукой упирается в голый кафель, готовясь получить еще сотню-другую ударов за свою следующую наглость: - Я возьму. Тихо, еле-еле, с какой-то легкой надеждой, что развернувшийся Аомине не услышит. Но он услышал, и медленно, поэтапно переваривая дерзость, поворачивается. Резкое сотрясение картинки перед глазами Кисэ. Дайки хватает нарочно беспомощного блондина за волосы и заставляет подняться. Аомине поднимает руку выше, трепая за патлы этого наглого урода. Кисэ поднимается на носочки. Кисэ зажмуривает глаза от боли. Кисэ слегка помукивает, пытаясь заставить себя заткнуться. Но Аомине плевать. Он заставляет блондина подняться на носочки, а когда это уже не помогает свыкнуться с болью, заставляет сесть на раковину, раздвигая Рёте ноги и становясь между ними. Наитие вперемешку с беспорядочной злостью. К горлу Дайки подбежал легкий страх и какой-то стук удивления. Кожа на шеи Кисэ оказывается бесконечно гладкой, бархатной, такой, которая нуждается в поцелуях, укусах, засосах. Этот участок тела настолько привлек своим изяществом, аккуратностью, приятным запахом, что язык словно бы сам, без воли хозяина, облизал верхнюю губу, жадно сглатывая излишнюю слюну. Кисэ внимательно смотрит на оторопевшего Аомине. Почему он так долго и мучительно растягивает это время? Еще секунда и Кисэ сойдет с ума. Рука, сжимающая его волосы до боли, от которой на глазах наворачиваются слезы, если не сжимать скул. Сам Аомине, стоящий между его ног так, что коленки не могут коснуться друг друга. Это незаметное трение. Все это... Сводит Рёту с ума, дает ему в голову кайфом, ожидаемой болью: и физической и моральной. Ему нравится, что Аомине заставляет испытывать его. Ему это, черт возьми, нравится! - Чего пялишься?! Гневно кидает Аомине, вздергивая Кисэ еще раз за волосы посильнее, замечая, как тот чересчур пристально смотрит на его застывшее лицо. На мгновение Дайки показалось, что он совсем потерял над собой контроль и сейчас разорвет эту шею поцелуями, укусами... Кисэ снова морщится, жмурится, подергивает носом. Аомине напирает с каким-то похотливым оскалом. Он, таща за волосы, заставляет Кисэ наклонить голову, подставляя себе шею. Наклоняется до его уровня. И говорит на ухо, при каждом движении губ касаясь раковины уха: - Ты меня плохо понял? Я не люблю повторять, Ки-сэ, - ирония, с которой он ненавидит это имя доводит до бешенства... И до экстаза. - Лучше не трепи мне нер... Тело Кисэ подрагивает от страха. Теперь уже от настоящего, полного страха. Такого, который липкими лапами обхватывает тебя за горло и встряхивает, как его за волосы встряхнул Аомине. Дайки стоит настолько близко, что чувствует все изменения в теле Рёты. Касаясь бедрами паха блондина, Дайки немедленно отстраняется от него, ощущая, как в паху у модели все напряглось. От одного лишь шепота на ухо... Кисэ немедленно скукоживается, пытаясь скрыть это руками. Он с грохотом падает на пол, закрывая живот, пах и чуть-чуть ноги майкой, натягивая ее на поджатые колени. Рёта не хочет ничего говорить и сейчас. Что Аомине будет делать дальше? Убьет его вообще? Каждой мышцей он боится стоящего над ним баскетболиста. Кисэ уверен - еще один шаг и ему несдобровать. И даже в такой ситуации страх имеет лишь второй смысл. Бешено, кричаще, дико. Так сильно, что сосет под ложечкой... Кисэ мечтает и сейчас ощутить эти мазохистские, грубые, больные прикосновения к своей коже. Разбитый нос, ссадины, кровь... Плевать, что именно терпеть, если это от Аомине. Он нервно мечется взглядом по туалету. Справа кабинки, слева стена. Прямо - злой Аомине, который не даст ему прохода. Что делать? Кисэ сильнее вжимается в пол, косясь на кроссовки стоящего перед ним. Рёта уже видит: за такой существенный прокол - эрекция перед эмоцией страха во плоти Аомине - ему в голову с размаха врезается нога Дайки. И это, скорее всего, будет один из тех фатальных ударов, которые перенести будет тяжелее всего. Кисэ ждет. И каждая лишняя секунда ожидания мешает в страх капли слез. Ободки глаз мокрые, скулы мокрые. Стыд. Но Аомине не собирается его бить. В любом случае, именно сейчас. Это дурманящее ощущение "быть сверху". Это дурная привычка во всем быть лучшим. Это подпитка собственного эго. Все это - по-настоящему самовлюбленное и надменное - и есть Аомине Дайки. И именно это сводит с ума Рёту. Грубым толчком, подзатыльником, Аомине заставляет Рёту пошатнуться и упасть вперед, на живот. Он хватает блондина за волосы, чтобы тот поднялся на колени и так доковылял до кабинки туалета. Кисэ чувствует руку у себя на горле, которая сжимает, которая надавливает и заставляет хрипеть. И своим худощавым подсознанием он уже понимает, к чему это все ведет. Аомине смотрит ему прямо в глаза - и это первый раз, когда этот безумный взгляд не наполнен беспросветной яростью. В этих глазах мелькает желание. И если это желание и есть он - Кисэ, тогда модель исполнит все, чего хочет баскетболист. Рёта дрожащими руками берет Аомине за кисть, слегка сжимая ее. Он неуверенно, еле с силой отрывает руку, прижимая к своим губам ладонью. Глаза сами закрываются от удара в голову удовольствием. Этот запах, эта кожа. Все, чего хотел Рёта, лежа ночью в собственной кровати и глядя сквозь темноту на синяки. Язык проникает между пальцев. Поцелуи, смачивание слюной. Глаза Дайки округляются, приходя то ли в ужас, то ли в восторг. Рёта заглатывает два пальца, причмокивая. Гладит их языком, целует подушечки. И даже, кажется, волна этой нежности и попытки быть слабее, навалилась и на Аомине. Но нет. Так просто позволить себе быть слабее? Пф. Не для конченого садиста. Аомине резко отрывает руку от Кисэ, ударяясь попутно о дверцу кабинки. Он быстро меняется местами: становится возле унитаза, а Рёту заставляет встать к двери спиной. Аомине кладет руку на белобрысую голову... и начинает надавливать. В глазах Рёты стучит страх, и именно поэтому сопротивляться не имеет смысла. Под жесткой требовательной рукой Кисэ становится на колени. Он чувствует, что если сделает что-то не так, его тут же ударят. Даже когда подобная боль приносит почти исключительное удовольствие, ею нельзя жить вечно. Кисэ расстегивает Дайки ширинку. Он видит, как трусы натянулись под действием твердого члена. - Остановись, - жмуря глаза, из которых понемногу катятся слезы, молит Рёта. Вздернутая бровь. Жжение в районе нутра. Нет. Остановиться или сломать последний барьер? Аомине с силой надавливает на голову Кисэ, заставляя его носом упереться в свой пах. Кисэ упирается руками в бедра Дайки, но тот лишь сильнее сжимает волосы и надавливает на голову. И лишь сильнее ощущение, что это сделать надо. Надо ему. Резинка трусов опускается вниз. Рёта с полным ощущением непонимания каким образом и что нужно делать берет член Аомине в руку. - В рот, - командует Аомине грозным голосом и Кисэ послушно кивает. Он берет в рот головку, слегка посасывая. Плечи трясутся. Комок, стоящий в горле, не проходит. Наваливается жар, силой раскрепощая Кисэ. Приятно, конечно, это приятно. Вкус, который так хотел ощутить Рёта теперь кажется чем-то диким. Нереальный кайф заламывает голову и распотрошает содержимое черепной коробки. Звуки причмокивания разносятся по туалету. Аомине вскидывает брови, и только сильнее надавливает на голову блондину. Тот пытается не подавиться, не кашлять. Но это не получается. И каждый раз, когда такая оплошность происходит, Рёта ощущает, как рука напирает на его голову, заставляя взять член еще глубже. Аомине упирается свободной рукой в дверь кабинки. Мышцы максимально напряжены. А в голове бьется единственный импульс: "Ненавижу тебя, сука. Ненавижу. Блять, Кисэ. Глубже. Лучше". И каждое слово, разносясь эхом в его голове, находит, незаметный для Аомине, выход вслух. На выдохе Дайки произносит это чертово имя, которое раздражает своей иронией: "Ки-сэ". Словно четырнадцатилетняя девочка, мотая головой слева направо проговаривает считалочку. Ки-сэ. Ки-сэ. Ки-сэ. Выдох собственного имени заставляет модель прийти в ступор, но не остановиться. В его горле перестало першить. Он словно бы уже привык к такому виду насилия над собой. И даже с этим научил бороться себя, хватая невидимое удовольствие. Но услышать свое имя... Понять, что этой огромной машине для убийств приятно. Кисэ с легкостью расстегивает свою ширинку, обхватывая свой член рукой. Энергично двигаясь, это мешает все воспоминания, все когда-либо классные чувства, все вытесняет, оставляя одно: солоноватый вкус Аомине на губах, который нужно полностью принять в себя. Что делать теперь? Когда, отдышавшись, сверху вниз, по-прежнему надменно, Дайки смиряет взглядом растрепанного парня, сидящего на полу кабинки. - Не пизди попусту. Аомине не будет заботливым, да? Кисэ заходится слезами, когда дверь туалета хлопает, и силуэт темноговолосого теряется в школьном коридоре. Ведь это будет максимум грубость? Все, что заслужил Рёта? Аомине ведь никогда не станет нежным?***
Нет, лучше было определенно, когда Кисэ ненавидели и избивали. Было гораздо лучше получать в нос, терпеть кровь во рту, постоянно подвергаться насмешкам и оскорблениям. Серьезно, было лучше. Лучше, чем полное игнорирование со стороны Аомине. Сколько дней прошло? Всего лишь десять? Или, может, все тринадцать? Кисэ не считал, потому что боялся однажды запомнить тот день, когда Дайки забудет его. Дни ползли медленнее улитки. Синяки, которых до теперешнего момента было не счесть, теперь почти полностью прошли. И Кисэ будто бы даже стал изнемогать от отсутствия всякого контакта с Аомине. Первой попыткой провокации стала игра в баскетбол. Кисэ пришел в спортзал перед тренировкой Дайки. Размялся, пытаясь забросить мяч в корзину. Он надеялся задеть Аомине и вызвать в нем хотя бы какие-то эмоции. Сцена в туалете не могла так сильно задевать непробиваемого, сильнейшего, безэмоционального форварда. И Кисэ это напомнило собственное поведение. "Причина в твоей покорности". Дело было просто в том, что Дайки попросту успокоился и забыл блондина. И это резало по самолюбию гораздо сильнее, чем издевательства. Сильнее, чем принуждение. Но Аомине в тот день так и не пришел. Тренировка, первая в жизни Рёты, полностью вымотала его. Так, что дома он свалился с ног, почти ничего не делая.***
Модельная внешность, пусть даже у парня, - это всегда какой-то магнит, маяк, сигнал для тупых уродов. Если Кисэ позволял делать с собой все, что угодно Аомине, то парням с улицы он готов был дать полноценный отпор. В подворотне, где были только кучи мокрых от дождя коробок и мусора, Кисэ загнали в угол, нависая тремя огромными тушами. Избить? Ограбить? Выебать? Кисэ перебрал все возможные варианты, и нашел, что каждый из них хуже предыдущего. Его уверенность в себе уменьшалась в геометрической прогрессии. Пару ударов пришлось в лицо. Пару - в живот. Но пока Кисэ не падал, и это давало ему хоть какое-то преимущество. Разорванный пиджак, растрепанные волосы, все в грязи с кровью. Сбитое дыхание. И очередной удар под дых. - Экая куколка! - орет один из них, ставя Кисэ на колени в грязную лужу. - Телефон и деньги. Блондин отрицательно мотает головой, за что его хватают за голову и поднимают лицом вверх. - Тогда я тебя проучу... Мужик расстегивает ширинку, оголяя неаккуратный ореол черных волос. Кисэ морщит нос, чем вызывает смех остальных двух амбалов. - Или сосать не хочется? Кисэ паникует. Ноздри раздуваются, а из горла почти рвется крик. Но чуть задержавший крик перебивает до боли во всем теле знакомый голос: - Я тебя сейчас самого сосать заставлю. Аомине не собирается говорить прежде чем делать. Он не собирается тянуть кота за хвост. В два шага он приближается к шайке. Он не церемонится. Ему плевать. Драка начинается с удара Аомине в спину, чтобы этот мужик отпустил волосы Ки-сэ. Необъяснимое удовольствие сейчас его защищать. И какая разница, что он противен, что он парень, что он идиот, которого ты раньше сам бил. Какая разница. Плевать. Похер. Удары сыпятся, как конфетти. Аомине взбешен еще больше, чем простой кисэвской покорностью. Мужики разбегаются в разные стороны. Аомине видит, как Рёта не поднимается из лужи и сидит, прислонившись к стене. Он склоняется над ним, отчего-то полностью взволновавшись. - У тебя кровь, - коротко говорит Кисэ, глядя в лицо Дайки. Потом, когда Аомине будет вспоминать этот момент, то перед глазами будет стоять лицо Кисэ, все в слезах, с кровью из носа и из губ, уставшее, сломленное, разбитое, но такое преданное, по-собачьи. - Заткнись, Рёта. Руку через плечо. Аомине командует по старой привычке. Перекидывает руку Кисэ через плечо, полностью поддерживая его. И сам совсем не чувствует боли. Совсем не помнит драки, как его били ногами в ребра, как отвешивали удары в переносицу, как пытались выбить коленные чашечки кусками арматуры. Главное - довести упыря до дома. Главное, чтобы этот разбитый вид Кисэ был просто от боли ударов, а не от чего-то серьезнее. Дверь открывается. На пороге стоят два полуубитых подростка. - О Господи! - мать Кисэ сразу пропускает в дом, осыпая вопросами о произошедшем. Аомине толком не отвечает, наспех объясняя, что на Кисэ напали, но деньги и телефон отобрать не успели. Они заталкивают Кисэ в ванну, и он благодарно кивает обоим, говоря, что справится сам. Для себя Аомине внезапно и с удивлением отмечает, что мама Рёты называет его Дайки. - Рёта говорил о Вас мне очень много хорошего, - женщина ходит по кухне, нервно наливая чай. Она безумно любит сына, беспокоясь о нем. - Хорошего? - Аомине даже давится глотком воздуха. - Вы не друзья? Вопрос в лоб. Перед глазами моменты биения, секунды преданного взгляда Кисэ (теперь Дайки точно знает, что это было во взгляде - преданность). - Мы не... Не враги. Мы товарищи. Играем вместе в баскетбол. Мать с облегчением ахает и садится напротив. В ее усталых глазах вся материнская любовь, которая сейчас ласкает взглядом Аомине. - У Вас кровь. Дайте я немного помогу. Женщина отирает с лица Аомине кровь и он понимает: нос разбит, и, вероятно, будет отек. Дверь ванной открывается. - Лучше Вы к нему сходите, - говорит мама. - Он не очень любит меня видеть, когда на него нападают хулиганы. Говорит, не хочет, чтобы я расстраивалась. Скажите ему, что со мной все хорошо. Прошу Вас, Дайки. Самое паскудное: глаза у них одинаковые. Аомине силком себя тащит наверх. Дверь в комнату Рёты. Стук сердца рвет грудную клетку. Сейчас. Вот-вот. Обитель того, кто был унижен. Не время выпендриваться философскими заключениями. В один шаг он пересекает дистанцию и заходит в комнату. Что сказать? Как объяснить? Что сделать? Руки трясутся от страха перед таким обычным Кисэ. Просто тупая блондинка, моделька, шлюшка. Теперь все это вдруг стало преданным, невыразимо обездоленным, нуждающимся в понимании. Горло пересохло. Что что что. Но все оказалось гораздо проще: Кисэ лежал на боку, спиной к двери и уже, кажется, сладко спал. Аомине садится на пол, глядя на закрытые веки Рёты. Все эти ушибы, все ссадины, все - оставленные им. Как больно оттого, что нет магической силы исцелять. Грубые и неумелые пальцы сами касаются мягкости волос. Перебирают, сжимают, но не больно. Аомине приближается к голове Рёты, чтобы просто вдохнуть этого - приятного, нежного, доброго запаха. И это дурманит не хуже адреналина. Рядом и шея, и щеки, и губы... И, Господи. Голову сносит. - Рёта... Но дальше слова не идут. Блондин спит, а значит - будить не стоит. Касание губ лба. Просто и легко. Выключатель опускается до пометки "off". Дверь за Аомине закрывается. А Кисэ, до сих пор лежавший во сне, утирает слезу, которая чуть было не скатилась при Дайки, блаженно улыбается и, обняв сильнее одеяло, вроде бы проваливается в сон.***
- Скажи своей маме, что нам задали проект по истории. Скажи, что затянется надолго. Аомине чуть ли не висит в дверях у Кисэ. Время перевалило за семь. И теперь это близкое расстояние между ними кажется не менее страшным, чем тогда - в туалете. Но Рёта не в силах сопротивляться единственному в мире - Аомине. - Мама, - учтиво говорит Кисэ, улыбаясь. Аомине никогда не видел этой улыбки. Такой дружелюбной, милой. Словно тысячи хороших настроений залезли к Рёте под кожу. - Аомине сегодня, наверное, у нас переночует. У нас такой громадный проект по истории. - О, заходи, - мама Рёты взъерошивает волосы Дайки, как родному. - Чего ж ты мне раньше не сказал? - взгляд на сына. - Я бы вас тут оставила, вы бы разговаривали всю ночь, ели, смотрели ужастики. Белокурая женщина с задором улыбается. - Н-не стоит... - заикаясь, проговаривает Рёта, представляя, что будет, если мама уйдет. Да, Аомине однажды дал слабину - поцеловал его в лоб. Но это абсолютно не значит, что это повторится. Что подобное не вызовет в баскетболисте злости на себя самого. Это совершенно не значит, что если они останутся вдвоем, Кисэ не придется терпеть очередную порцию ударов. Но мама, кажется, так не считает. Она без остатка благодарна Аомине за верную дружбу, что дотащил Кисэ до дома после нападения хулиганов. И так все это быстро происходит... - Я к Наоми, - говорит мама Кисэ, и, шурша пальто, берет сумку. - Развлекайтесь, мальчики. Буду очень поздно. Ну или не буду совсем. Она весело смеется, закрывая за собой двери. И этот вихрь эмоций так похож на самого Рёту. - Что ты здесь забыл? - затравленно спрашивает блондин, отходя на шаг. - Почему ты все это терпишь? В ответ - многозначительный взгляд. Челка падает на глаза, такие же светлые, как и он весь сам. Такой чистый, ласковый. Не то, что Аомине - грязная скотина, которая добивается всего силой. - Проекта по истории не задавали. Глупо прерывает молчание Кисэ. Глупо, но верно. - Ты прав... - Зачем ты меня спас там? Но в ответ тоже молчание. Молчание - как знак стыда. Кисэ направляется в комнату, говоря, что возьмет тетради, потому что делать что-то вместе в Аомине - невыносимо. А значит, делать придется уроки. Но Дайки следует за ним. Кисэ перебирает тетради в руках, что-то падает, что-то открывается. - С чего начнем? Блондин смотрит только в пол, только в текст, только в потолок. Куда угодно, только не в глаза Аомине. Рёта перебирает в руках тетради по биологии, истории, математике... - Начнем... - тихо отзывается Аомине и в эту секунду бьет приличие в зубы. - Я буду сверху. Кисэ молниеносно поднимает взгляд, но сказать уже ничего не удается. Дайки прет, как паровоз. Накрывает своим телом, не давая сказать ничего, затыкая поцелуем. И самое приятное... Дрожь по телу Кисэ. Все эти нервные окончания пляшут. Все вокруг трескается, ломается, горит в адском пламени. Плевать. Действительно, полностью. Рёта пытается остановить агрессора, как-то нажав ему на плечи, оттолкнув, увернувшись. Но удовольствие слишком сильно, чтобы от него отказываться. Аомине напирает, заставляя ноги Кисэ подкоситься. Они вместе падают на кровать, прижимая собой воздушное одеяло. - Стой, - просит Кисэ, закатывая глаза от удовольствия. Аомине целует его в шею, слегка покусывая. Засасывает мочку. Параллельно с этим поднимая ему футболку, сжимая соски, гладя внизу живота. Стон. Предательский победный стон. - Ты же хочешь меня. Ты так сильно меня хочешь, - рычит Дайки, цепляясь за губы блондина. Оттягивает зубами нижнюю, делая губу красной, припухшей. Облизывает, бесцеремонно наслаждаясь. - Я... - Кисэ явно пытается что-то сказать, но Аомине не дает ему даже лишнего вдоха сделать. И только тогда, когда Рёта начинает брыкаться, Дайки хватает его за запястья, вжимая их в кровать и вопросительно смотрит. - Я не буду тебе сопротивляться, - говорит Кисэ, заходясь возбужденными вдохами и краской. Прямой взгляд в глаза. Почти впервые Кисэ сам посмотрел ему в глаза. Удивление и сила будто бы и вовсе отступили. Коленкой Аомине раздвигает Кисэ ноги, надавливая на пах. Изнутри горла вырывается сдавленный стон. И спина прогибается под телом тяжелого форварда. Немедленно все снять. Все, до единой вещицы. Голой грудью прислоняться к такому горячему телу. Хотеть и чуть ли не кричать. Тело оказывается мягким и податливым. Все тело Рёты не сопротивляется. И это первый раз, когда покорность возбуждает Аомине, заставляет терять голову, глотать слюну и тут же развязно целовать, облизывать тело, кусаться. Кисэ оказывается с неприлично расставленными ногами. Дайки поднимает его таз, даже как-то неуверенно разрабатывая. Сотни нервных окончаний начинают ощущать приток крови. Это приятно. Приятно, если от него. За смазку сойдет крем для рук, валявшийся на тумбочке. Сейчас неважны детали. Неважны мелкие вещи. Потому что в голове хаос, развороченная мысль кишмя кишит стонами. И победное "я хочу тебя" от такого молчаливого Рёты. Видеть, как он стонет. Видеть, как эти глаза закатываются от удовольствия. Как губы, пухло сходясь в кружок, выдают твое имя. И как широко он улыбается, содрогаясь у тебя в руках. Так ведь ты хотел, Дайки? Оргазм застилает ясное мышление. Все, что вокруг, плывет течением полноводной реки. Только бы еще чуть-чуть. На секунду дольше. Если бы касания не переставали быть такими трепетными. Если бы это продолжалось хотя бы еще немного... Не хочется приходить в реальность. Не хочется снова быть "под". Не хочется быть просто "моделькой", которого никто не любит и каждый считает своим долго сравнять его с дерьмом. Кисэ лежит на боку, на вытянутой руке Аомине и чувствует, как горячее дыхание разбивается о край его уха. - Почему ты тогда там оказался? Вопрос ставит тупик. Тупик, который нельзя пройти, не ответив. Но тепло, разлитое внутри Дайки, уже не вымоешь. - Я следил за тобой. Уже несколько дней. И я не хочу, чтобы какие-то уёбки тебя трогали.***
- Эй, Кисэ, ты делаешь большие успехи в баскетболе! Только два месяца, а уже! - тренер трясет кулаком над головой в знак того, что Кисэ молодец. Белобрысый парень улыбается самой приветливой улыбкой и выжидающе поглядывает на двери. - Аомине! - некто с разноцветными глазами внимательно оглядывает только что зашедшего. - Еще раз ты опоздаешь, и я буду вынужден применить меры. - Ага, - наотмашь, Дайки кидает ответ, не вдумываясь в смысл слов. - Рёта, сегодня спарринг. - Конечно, Аомине-чи, - как-то даже странно, что быстрая смена обстановки заставила Кисэ улыбаться, перестать ныкаться по углам и даже придумывать глупые окончания. - Ты опять проиграешь. Дайки разминает шею, приятно хрустя костями. А Кисэ довольно поглядывает на эту занимательную картину, представляя, как опять будет расплачиваться за проигрыш:... Твердые руки держат запястья над головой, не давая опустить ладони вниз. Нос к носу. Слюна, растягивающаяся между ними двумя. Тесное касание бедер. Кто-то опять снизу. Рваный поцелуй в шею, заключающийся диким стоном. Коленка, вжатая в стену, между ногами. - Я хочу тебя. Больной укус в плечо. Следы зубов зияют капельками крови. Очередной проигрыш. - Хочу, хочу, хочу, - наперекор боли повторяет блондин. Языком по верхней губе, всасывая ее и проникая языком внутрь рта, касаясь кончиком внутренней стороны щеки. Коленки подкашиваются. - А... - Аомине осекается и сильно выдыхает Кисэ на губы. - Я ненавидел тебя из-за твоей покорности. И это тело тоже терпеть не мог. Поцелуй в губы. - А теперь я хочу тебя снова и снова. Кисэ не может смеяться из-за возбуждения, но по-доброму смотрит в глубину глаз Дайки. - Когда-то я целовал синяки, оставленные тобой, а теперь... Аомине прерывает его нажатием коленки на пах. - Что теперь? - А теперь я делаю тоже самое. И Аомине слегка сильнее надавливает на запястья. До синяков.