Твоё море.

Завтра праздник всех влюбленных, но для него это значило ровным счетом ничего. День слишком заезжен, слишком стандартен. В этом году снега почти не было - улицы были покрыты лужами, а небо затянуто темными облаками. Не смотря на мягкую зиму - тело чувствовало неимоверную усталость. Оно просто молило об отдыхе после тяжелого четверга, изнывало от обыденности и грузной роботы. Как всегда - придет и завалиться на диван. Выпьет кофе чашку-вторую, если повезет - прочтет несколько стоящих страниц из газет либо же художественных журналов... Бывает сделает пару набросков на будущее. Это была скульптура. Он жил ней, передавая свои эмоции сквозь камень. Изо дня в день, оповещая о своей смятой душе сквозь резец и фигуры, он не замечал, как и сам превращался в камень. Твердый, повелительный, который трудно разбить. Неимоверно теплый, от солнечных лучей, но не успевающий прогреться до середины. Пролетал двадцать восьмой год его жизни. Собственно так, как и двадцать седьмой, и двадцать шестой... Будто бы забился в свою ракушку, втянул голову в свой панцирь и не желает открываться людям. Он делал отчеты от дня всех влюбленных. Нужно было привести себя в порядок и отметить это как следует. Кроме изваяний, души он не чаял в музыке. Закрыв дверь изнутри, чтобы назойливая девушка, убирающая его дом, не могла войти в комнату, мужчина, наливший себе полный бокал красного вина, сел у изысканного черного рояля. Издался тихий хруст. Он решил размять суставы. Нежно, как будь-то бы впервые касаясь женской кожи, его пальцы прогладили струны. Протяжная, не лишенная горести музыка постепенно заполнила комнату. Она несла сокрушение. Внутри его что-то двинулось... В конвульсиях, прерывающийся луч его чувств старался выбиться наружу. Но стук в дверь резко заставил этот свет вновь спрятаться. Он не хотел прерывать музыкальную сессию. Стрелки часов говорила об одном - она должна уходить. Впервые, за те три года работы, мужчина захотел отпустить горничную. Он осознал, что может открыть все двери, устроить бедлам хотя бы на один день... Ведь вечеринка для одного - возможна. - Вы можете идти, - кивнул мужчина. На губах оставался след от довольной улыбки, уловимый лишь очень внимательной особой, которой, к счастью, наемная работница не являлась. - Вам пришло письмо, сэр. Доброй ночи. Когда он подвел глаза с конверта горчичного цвета - увидел лишь тень уходящей. Вернувшись за рояль, он потянул вина. Казалось бы - клочок бумаги. Но какой силой обладали слова... Уместно сказанные они могли оживить человека, либо же истрепать его душу, разорвать в мелкие клочья, ужалить, словно пчела. Не смотря на ту холодность и сталь, которыми успела покрыться душа, мужчина не слишком торопился открывать письмо. Он давно не с кем не поддерживал теплых отношений, в любом случае - пользовался электронной почтой. Но тут письмо. Живое. Подушечки пальцев с уверенностью изучили содержимое... Помимо бумаги, там было еще что-то. Почувствовав это, он машинально разжал пальцы и отпустил конверт. Обладая здравым скепсисом, за знак свыше это падение он не принял. С кем не бывает. Письмо вновь оказалось в его руках. Ненадолго. Положив его на крышку рояля, он снова пробежался пальцами по клавишам. Первый. Второй. Третий. Ужасно. Немелодично. Нервно. Взгляд с колючим блеском оказался на этом жалком клочке бумаги. Он было хотел разорвать письмо, но в тот самый момент, облаченный в дух тайны, решил поискать ножницы. Вытащив инструмент, предназначенный скорее для личной гигиены, он срезал верхушку письма. Рука трясется. По душе непонятный холод. Чуть не порезался. Не решенная задача может навеять грусть, а вот решенная - убить или сильно ранить. Но что он, боится? Этот молодой человек боится каких-то закрученных букв? А они и правда вились по строчкам, словно виноградная лоза... Размашистые, закругленные буквы с непонятными завертушками. Подпись: "Твоё море". Может быть это шутка? Он пробежался взглядом вновь. М О Р Е. Казалось, что это слово звонко ударило по той внутренней раковине и по ней пошла глубокая трещина. Глоток вина. Второй. Он подошел к кровати уже без конверта, с этим небольшим листком и сел, решив прочитать дальше. Как будь-то бы его ожидало неимоверное путешествие к центру Земли, на небо, в суть мироздания... Неужели это она? Та, которую считал тридцать месяцев как умершую? Его руки дрожали. Кожа покрывалась мурашками. "Помнишь меня?" - мягкий женский голос сопровождал прочтения этого письма, вынутого почти что из лап Пандоры. "Помнишь мой смех? Звенит ли он у тебя в ушах, когда ты слушаешь музыку? Слышишь ли ты его сквозь эти океаны и километры, разделяющие нас? Будоражит ли он твою душу, как раньше? Ты ведь любил слушать мой смех..." Перед его глазами стояла эта легкомысленная, кокетливая улыбка. Будь-то бы от омерзения он мотнул головой, но решился читать дальше. "Помнишь ли ты мою кожу? Такую же гладкую, как утренние волны? Ты так оберегал , накидывая на неё платки, либо себя, когда это было возможно... Вспоминаешь ли ты меня, когда касаешься шелка? Либо же пробегая пальцами по лепесткам нежнейших цветов?.. Помнишь тот ветер, который дул нам в лицо целый день, пока мы бороздили волны на том небольшом катере? А те волны, резонансно разносящиеся по воде, прибивающие на берег и ударяющиеся об острые камни? А крики тех чаек? Это ведь я была, Небесный." Вода точила камень. Стачивала его и сейчас, округляя, делая более гладким, удаляла шероховатости и бросала в море, заставляя тонуть. Он чувствовал себя так же, но в его сердце зарождалась ненависть к этой девушке, которая, как будь-то бы обладая особенной силой, заставляла его тонуть в себе. " А помнишь те звезды и нашу бирюзовую ночь? Я пришла в тонкой шали, но ты сорвал её. Мне всегда нравились ревнивые мужчины, но ты присвоил пальму первенства себе... Ревновать меня к мотку ткани. "Лишь только я могу согревать тебя так близко..." - ты ведь так с таким бархатом шептал мне это. Помнишь, как мы соединяли светящиеся точки в созвездия. И так же воссоединяя родинки на мне ты все открывал новые. Еще тогда ты заметил, что они образуют треугольники. А осознаешь ли ты, что я и сама треугольник, который, словно Бермуды, поглощает тебя, не давая шанса выжить. Это ведь я. Это ведь часть меня" Снова раскатистый смех. Словно гром среди ночного неба. Тут становиться слишком жарко для двоих. Мужчина, находившийся в комнате чувствовал её рядом, этот запах, даже смех... Голос... Он хотел было встать и прижать её к роялю, держа руками за горло и ждать оправданий. Но, как только он перевернул лист, они сами нашли его. "Не сердись на меня, мой Небесный, не сердись. Я не потеряла контакта с тобой - я перерезала провода добровольно. Я хотела было позвонить, написать, сказать пару слов о том, что я чувствую... Но теперь, когда мне нечего опасаться, ты имеешь право знать правду. Помнишь, какие картины я рисовала? И тебя у моря... Я знала одного австрийца, с которым мы достаточно долго переписывались. Узнав, что я рисую, он был счастлив встретить меня, ведь и сам занимался творчеством. Решив, что Небесный должен вернуться домой и отдохнуть от Моря, я решила, что могу слетать на несколько дней в места не столь отдаленные. Вена встретила меня благоприятной погодой. Я была восхищена архитектурой и самой атмосферой старого города. Я увидела его - не гений чистой красоты, не ты, мой Небесный. Чуть старше своих лет, но и развивать какие-то с ни отношения кроме деловых я не собиралась. Мы гуляли в парке, ходили на выставки, я вдохновлялась на новые работы... После очередной дозы импрессионизма, он пригласил меня к себе. Оказавшись в просторном доме, с шикарным интерьером в художественном плане, я просто открыла рот от восхищения. Но оно прошло быстро, после того, как меня закрыли в спальне. Я кричала, пыталась ухватиться за двери, но все было бесполезно. Задев китайскую вазу рукой при ударе - я очень пожалела. На моей щеке в тот момент появилась смачная пощечина. Она как будь-то бы печет до сих пор... Там было полно молодых девушек… Одни плакали, другие тряслись от страха. Нам запретили разговаривать друг с другом, называть свои имена и упоминать, откуда мы. То и дело заходили какие-то мерзкие, уродливые мужики и тащили девушек в комнаты, а иногда насиловали у нас на глазах. Первое время так было и со мной. Сначала меня решил обкатать тот австриец... Удивившись маске холодности, которую я одела - меня сразу причислили к особому классу. Мужчины платили большие деньги, чтобы я исполняла их причуды. Таких было не много, но каждых хотел чего-то особенного... Они не хотели секса со мной - они желали причинить мне боль. Когда я не подчинялась - меня били, подчинялась - вновь били. Знаешь, синяки, это не самое страшное... Иногда люди выкладывали тысячи за то, чтобы пустить мне кровь или дать право играть с огнем. Я принадлежала к особому классу, но работала меньше, чем другие. Ночами только то и оставалось - что плакать. Моя подруга решила сбежать... Её поймали и избили, сломав ребра. Я была слишком горда, чтобы показать свою слабость... Ко мне приходил один и тот же мужчина несколько раз... Мы говорили, хотя это было и запрещено. Он обещал помочь, когда я плакала, но его помощь заключалась в овладении мною и только... Поскольку я была в ухоженном состоянии, ведь плата была высока, я одурачила одного клиента. Заставила его вывести меня на улицу. Я бежала... Я не знала, куда бегу... Они плохо понимали меня, ведь почти не знали английского... Я... Я приехала в Милан среди коробок... Какие-то дальнобойщики подобрали меня и весь путь я просидела в ужасе... Мой Небесный, я слишком боялась погони, чтобы оставаться в Европе. Моя мать умерла, оставив в наследство небольшую квартиру. Продав её, я перелетела за океан... Не можешь представить, но я нашла работу мне по душе, рисуя портреты... Мой Небесный, я закончу это письмо, многого не сказав. Теперь у тебя есть доказательство, что я честна с тобой. Увидимся! Ты ведь веришь в свидания на небе? Я верю... Может это уже симптом сумасшествия? Прощай. Ищи меня - я всюду. До свиданья! Твое Море." И это правда? Эта ненормальная девушка выдумала столько драмы и крошки радости? Она - его палач, но и проблеск надежды. В душе все переворачивается. Панцирь, покрытый трещинами рушиться. Чувства, которые спали много месяцев вдруг проснулись и захотели чего-то большего... Что же было в конверте? Он быстро подошел и вытащил оттуда кусок бирюзовой ткани. Её шаль... И пахнет его Морем, их морем, и легкими духами. Она становилась еще более явной...Ну и где ожидаемая радость? Где музыка? Она - Море боли и страданий в котором он шел ко дну, она - то Море, которое он открыл для себя с новой стороны и сейчас, больше всего, хотел бы в нем утонуть. Послышался стук каблуков и звук открывающейся двери. Видимо горничная еще не ушла. Он быстро спустился по лестнице, но увидел аккуратную фигуру девушки в черном пальто и старался как можно тише идти, приближаясь к ней. Ее привычки не поменялись. Шарф красного цвета красовался на тонкой шеи брюнетки. - Сколько раз повторять тебе, мое Море, что я ревную, - протянул он ей на ухо, снимая красную ткань...